Эрдейский поход - Руслан Мельников

– А все же я бы дождался рассвета, – десятник неодобрительно покачал головой. – Волкодлак волкодлаку рознь. И потом... упыри...

Хороший воин Федор. Храбрый, умелый, сметливый. И бережется всегда – на рожон не лезет. И других бережет. Это полезное качество, когда хранишь сторожу из-за надежных стен осинового тына. Но когда идешь в опасный поход, где дорог каждый час...

– Бранко, ты как мыслишь? – повернулся Всеволод к волоху.

Тот пожал плечами:

– Я – всего лишь проводник. Я – веду. Когда и куда – решать другим. Но сдается мне, раз слово старухи-шаманки сдержало одного вриколака, то остановит и прочих. А кровопийц-стригоев до перевала мы не встретим. Водились бы поблизости стригои – не рыскали бы здесь оборотни. Во время набега вриколаки всегда приходят первыми. Но первыми же и уходят, когда появляется иная нечисть. Стригоев они боятся и стараются держаться от них на расстоянии нескольких ночных переходов.

– Выезжаем, – сказал свое последнее слово Всеволод. – Возьмите факелы. Доспехов не снимать, оружия не прятать, коней держать крепко. Загонных и вьючных лошадей связать воедино и вести посередке. Я и десяток Федора – впереди. Бранко указывает дорогу. Илья со своими дружинниками – сзади. Конрад, поедешь с ними. Если что – защитите с тыла. Остальные по правую и левую руку. Прикрывать коней и друг друга. Строй не ломать, не разъезжаться. Порядок – походный. Но всем быть готовым к битве. При малейшей опасности... в общем, заветное слово против волкодлаков теперь знает каждый. Не поможет слово – есть мечи и копья.

Глава 17

Следующий волкодлак объявился в ту же ночь, незадолго до рассвета, когда дружинники уже расслабились, утратили бдительность, да и самого Всеволода сморила дрема. Но, объявившись, тварь отступила, несолоно хлебавши.

Первыми опасность почуяли кони передового десятка: заволновались без видимой причины, закружились на месте, не желая слушаться повода и шпор.

Коней все же удержали, не дали рассыпаться по степи. А из мрака, особенно густого в темном заросшем овраге, выпрыгнул вдруг комок серой мглы и, будто в полете, оброс шерстью, обрел крепкие лапы, чудовищную пасть с длинными желтыми зубами, оборотился в зверя, полузверя, недозверя, перезверя...

Земли коснулся едва-едва. Оттолкнулся – и...

Первым тварь заметил Всеволод. И, не мешкая, твердой рукой бросил коня навстречу.

...И вот уже оборотень стоит, оскалясь перед сотником сторожной дружины. Нет, не стоит – прыгает снова. На коня. На всадника. На коней. На всадников. На трех-четырех сразу.

Замелькали факелы и в свете огней – обнаженная сталь с серебряным узором.

– Эт-ту-и ни-и пья! – громко выкрикнул Всеволод, сдерживая вставшего на дыбы жеребца.

– Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! Эт-ту-и пи-и пья! – подхватило сзади сразу несколько голосов.

И – изогнутое хищное тело волкодлака вдруг отбросило, откинуло назад. Не хуже таранного копейного удара на полном скаку. Заговорные слова степной колдуньи – вот что было тем незримым копьем.

Опять – рев, вой тоски и безумного разочарования. И мука, и печаль в глазах голодной твари. И лютая ненависть. Но зверь, который хуже зверя, отступил с дороги встревоженной дружины.

Зверь ушел. И этот зверь – тоже.

Уходил грозный волкодлак, как побитый шелудивый пес. С понуро опущенной головой, с уныло свесившимся хвостом. Трусил в густую муть предрассветного тумана.

Куда, в какое логовище оно сейчас направляется, существо это? Как и чем утолит свой неутолимый ночной голод за оставшиеся до рассвета часы и минуты? И успеет ли? И в кого, в какого человека, обратится после – с восходом солнца.

То неведомо.

Никому.

Ушел...

В стремительном галопе подскакал Конрад с копьем наперевес. Осадил коня.

– Где?! Где вервольф?!

– Там, – Всеволод махнул в сторону клубящегося тумана.

Тевтон выругался по-немецки. Не стесняясь в выражениях. Как не подобает ругаться рыцарю-монаху.

– И этого тоже отпустил?! Ох, зря ты, р-р-ру-сич... – не сказал, прорычал: – Р-р-рубить надо нечисть. Всякую нечисть, что встречается на пути. Рубить и колоть серебрёной сталью, слышишь, а не слова колдовские говорить.

Всеволод не ответил. Тронул коня. Может, и надо. Скорее всего, надо. И рубить надо, и колоть. И резать, и стрелять, и жечь, и крушить. Надо. Но зато теперь у них нет сомнений в эффективности ведьминого «Эт-ту-и пи-и пья». Никаких сомнений, ни малейших. Нет и уже не будет. Потому как дважды проверено.

И зато теперь можно спокойно ехать дальше. И днем ехать, и ночью. С минимумом привалов. Не растрачивая драгоценное время на обустройство ночного лагеря и сбор дров для защитных огней. Можно ехать, пересаживаясь с коня на коня, измеряя преодоленное расстояние суточными переходами, а не короткими дневными дистанциями от рассвета до заката.

Зато теперь волкодлаки не страшны. А упыри... Бранко говорит, пока встречаются оборотни, до упырей еще далеко. И Конрад на этот счет проводнику не возражает.

Темная ночь постепенно сходила на нет. А когда новый день вступил в свои права, все прочее быстро забылось. Погасшие факелы полетели под копыта коней. Зарницы окрасили небо за спинами дружинников. И – молочное утро вокруг. И первые лучи солнца растапливают туманную рассветную дымку. И ночных тварей опасаться не нужно. А с любым дневным ворогом, ежели такой вдруг сыщется, сотня сторожных воинов уж как-нибудь управится.

От яркого огненного диска, только-только начавшего восхождение по небосклону к извечному перевалу в зените, от обильной росы вокруг и от бодрящей свежести воздуха веселее становилось на душе.

Не думалось даже о том, что в этих краях не поют отчего-то ранние птахи.

– Все хмуришься, сакс? – Всеволод вклинился между Бранко и угрюмым тевтоном, насмешливо глянул на Конрада. – Признай наконец, действует ведь заговор колдуньи. Двух волкодлаков уже отогнали без боя.

– Я бы все же не полагался в пути на помощь ведьмы, русич, – отозвался немец, не поворачивая головы. – И меч всегда держал наготове.

– Ну, на сей счет не беспокойся, – усмехнулся Всеволод. – Коли потребуется – проложим себе дорогу и мечом. Но покуда...

Что «покуда», сказать не успел. Всеволода прервали на полуслове.

– Воевода-а-а! – тревожный крик высланного вперед дозорного мигом отбил охоту продолжать беседу. От приподнятого настроения и беспричинного веселья не осталось и следа. Руки сами легли на оружие.

А дозорный скакал и кричал, не таясь. Значит – нет нужды скрытничать.

Подскакал... Бледный. Глаза – навыкате. Лицо искажено гримасой... Нет, не страха. Боязливых в сторожу не брали. Что-то другое. Но все равно... Не просто довести сторожного ратника до такого состояния.