Измена. Простить нельзя уйти (СИ) - Элис Карма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вера, — поднимаюсь и иду навстречу.
Она вглядывается в моё лицо и едва не поворачивает назад.
— Вер, постой! Давай поговорим, — кричу я.
— О чём? — спрашивает она уязвлённо. — О том, как ты меня на какую-то мымру променял?
— Всё было не так, — отвечаю я терпеливо. — Да, мы переспали один раз. Но мы не любовники. Я идиот и долбонафт, но не предатель.
Вера смотрит недоверчиво. Не могу сказать точно, что заставляет её дать мне объясниться. Скорее всего, мой жалкий потерянный вид.
— Рассказывай, — холодно произносит она, присаживаясь на лавку.
— Что, прямо тут?
— Да, прямо тут! — отвечает резко. — А ты думал, я тебя с караваем встречу и в дом заведу? Либо так говори, либо скатертью дорога.
Мне становится больно от её холодности, но я понимаю, что заслужил это.
— Ладно-ладно, — соглашаюсь я и начинаю сбивчиво рассказывать всё, что считаю нужным. Вера слушает меня и всё больше хмурится. Когда я дохожу до части с нашей с Эльвирой поездкой к Альбине, Вера брезгливо морщится.
— Ты, и правда, долбонафт, Марат, — произносит она разочарованно. — И жить я с тобой не хочу больше.
Вглядываюсь в глаза Веры и понимаю, что она озвучивает мне не сиюминутную эмоцию, а вполне обдуманный вердикт. Обида и сожаление заполняют разум. Я бросил родных в такой тяжёлый момент и приехал сюда, чтобы получить такой ответ?
— По крайней мере, до тех пор, пока ты не поймёшь, в чём именно ты не прав, — добавляет Вера, поднимаясь. Я спешу подать ей руку, но она отталкивает её.
Часть 9 «Новая жизнь» 9.1
Вера
Мама смотрит на меня ошалело, не понимает, что я делаю на её пороге посреди ночи. Позади меня зевает Настя с чемоданом в руке.
— Вер, а можно я у вас переночую? Ночью обратно ехать вообще не вариант.
— Можно, — с тяжелым вздохом говорю я и обхожу маму, застывшую статуей. — Мам, я погощу у тебя какое-то время. Это, кстати, Настя, Ольги Александровны, географички моей школьной, племянница.
— Здрасьте, — Настя проходит за мной следом.
— Здравствуйте, — растеряно отвечает мама, а потом поворачивается ко мне. — Вер, а что происходит?
— Если в двух словах, то мы с Маратом разводимся, — отвечаю, присаживаясь на кухонный табурет.
— Да может, ещё не разводитесь, — мягко возражает Настя, опираясь плечом на дверной косяк. — Чё ты пугаешь мать раньше времени? Ты отдохни сначала, отоспись. А там на свежую голову сядете вместе с Маратом и решите, как дальше будете жить.
Мне тошно даже слышать о чём-то подобном. Злость и обида рождают в душе деструктивные порывы. Хочется кричать, швырять вещи, делать больно физически и морально. Также больно, как сделали мне. Не знаю, о чём ещё можно говорить с Маратом, кроме как о разделе имущества.
— Да объясните мне толком, что случилось-то?! — восклицает мама, хватаясь за голову. — Мы же только утром с тобой разговаривали. Всё было в порядке. Какая муха тебя укусила, Вера?!
— У Марата любовница, мам, — отвечаю я с тяжёлым вздохом. — И у неё ребенок от него.
Мама без сил опускается на табурет. Силится найти слова, но, по всей видимости, ничего приличного в голову не приходит.
— Вер, а это точно? — спрашивает слёзно. — Может, слухи всё? Мало ли болтают.
— Он сам сознался, — я в ответ мотаю головой.
Замечаю, как у неё слёзы выступают на глазах. Она облокачивается на стол и закрывает лицо руками.
— Это всё я виновата, — произносит она сквозь всхлипы. — Сама не смогла судьбу свою устроить и тебе не помогла гулящего распознать.
— Мам, ты чего такое говоришь? — у меня у самой слёзы наворачиваются. — Как бы ты поняла это? Да даже если бы и поняла, думаешь, я бы тебя послушала?
Я придвигаю стул ближе и обнимаю её. Не ясно, кто кого успокаивает: я её или она меня. Настя только качает головой, глядя на нас.
— Вам бы накапать чего-нибудь, — произносит вздыхая. — Хотя тебе, Вер, нельзя.
Вероятно, успокаиваемся мы только благодаря ей. Мама, постепенно придя в себя, озадачивается нашим ночлегом. Я же сижу в полнейшей прострации. Чувствую пустоту в душе. Пытаюсь отвлечь себя. Взгляд цепляется за знакомые с детства детали: плинтусы, которые мы с мамой вдвоём меняли, обои в цветочек, шторы — новые, но в знакомом и привычном стиле. Стоит только на секунду отвлечься, расслабиться, как мысли уносятся к Марату. В затылке сразу начинает мерзко саднить. Мозжечок сам себя наказывает за безупречную работу. Мы ложимся с мамой вместе на раскладном диване.
— Вер, — шепчет она мне тихонько. — Как же всё-таки так вышло?
— Не знаю, мам, — отвечаю, глядя в потолок.
— Может, у вас что-то не в порядке было в том плане?
— Мам, ты чего? — я поворачиваюсь к ней. — Про половое воспитание со мной спустя столько лет решила поговорить? Нормально у нас всё было. Во всех смыслах.
— Ну, отчего-то он ведь пошёл налево, — вздыхает мама. — Значит, чего-то не хватало.
Чувствую, как снова саднит в затылке. Грудь сдавливает. Знаю, мама не хочет этого, но делает больно. Моё и без того измученное сознание стремится ужалить в ответ.
— А отцу чего не хватало?
Она отвечает не сразу. Я уже даже успеваю пожалеть о своём вопросе.
— Твой отец — другое дело, — вздыхает она. — У него с алкоголем проблемы были.
Она замолкает. Понимаю, что если мы продолжим этот разговор, то точно наговорим друг другу неприятных вещей. В конце концов, я забываюсь беспокойным сном.
Утро не приносит облегчения. Я к тому же остаюсь одна. Настя уезжает обратно, поскольку у неё на сегодня ещё есть клиенты, а мама уходит на работу. Невольно я опять начинаю думать о вчерашнем дне. Он буквально поделил мою жизнь на «до» и «после». Очень жаль, что нельзя бахнуть успокоительных или чего-нибудь покрепче. Больно думать о том, как муж поступил со мной. А ещё пугает неизвестность…
— Я не представляю, что будет со мной, что ждёт нашего ребёнка. А с ипотекой, что делать? Как быть с моим бизнесом? Даже сам процесс родов пугает до жути. Кажется, что я осталась совершенно одна, и мне неоткуда больше ждать помощи.
Анюта терпеливо слушает мою исповедь, не прерывая и никак не комментируя. Просто даёт мне выговориться, и я благодарна ей за это.
— Вер, а почему ты решила, что ты одна? — спрашивает она, когда я замолкаю.
Я смотрю на неё растерянно. Кажется, что ответ на этот вопрос очевиден.
— Начнём с того, что вокруг тебя по-прежнему