Кулаком и добрым словом - Nik Держ

— Морозко, за что её так, а? — с жалостью в голосе спросил Никита. — Неужто такая красавица была женой этого? — он ткнул пальцем в сторону трона. — И после смерти мужа её вместе с ним похоронили? Почему же она до сих пор как живая?

— Знаю я, Никита, эту историю. Дед её мне в детстве рассказывал. Только не верил я в неё никогда, выдумкой считал. А оно вона как обернулось. Сперва давай местечко найдем, где заночевать, — предложил он.

— В большой зале, наверное, — согласился Никита, — там костёр развести можно. А здесь грех перед такой красотой дымом чадить.

— Там и расскажу. Только помоги мне рану перетянуть, — попросил Морозко, доставая из заплечного мешка чистую тряпицу.

Никита быстро наложил повязку, и они с неохотой оставили прекрасную незнакомку, спящую вечным сном, наедине с мрачным обитателем древнего кургана. Войдя в большую залу, Никита вдруг спросил:

— Морозко, а не лучше нам будет на улице заночевать? А то здесь как-то неуютно вместе с покойниками!

— Ты чего испугался? Как меч у мертвеца отнять, так это запросто! Да здесь нам безопаснее всего! Кто в навь ушел, тому уж возврата нет. Тех, кто от Ящера возвращался, по пальцам пересчитать можно, да и то все герои древние. К тому же здесь всё таким колдовством пропитано, что лешие и упыри за версту подойти спужаются.

— Да я не боюсь, — начал отнекиваться Кожемяка. — Только как-то не по себе. Может, все-таки на верху переночуем? Там воздух свежий!

— Ладно тебе, Никита. Иди лучше дров для костра собери, вон сколько сухих корней. И тащи в тот угол за кучу золота. Да-да, где сундуки и скрыни. А я пойду, место для ночлега приготовлю.

Обогнув золото, парень наткнулся на сложенные стопой книги. Он выдернул одну, раскрыл наугад, но прочесть не смог. Книга была написана на непонятном языке. Возможно, это древние веды или что еще. Силивёрст научил Морозку читать черты и резы, северные руны, греческое письмо, кириллицу, но большему научить не успел. А от этих книг так и несёт древней магией. Аккуратно положив книгу на место, Морозко подошел к ближайшему сундуку и откинул тяжелую крышку. Сундук доверху был наполнен отборным жемчугом. В следующем сундуке оказалась одежда, несколько попорченная плесенью, но до сих пор выглядевшая нарядной и богатой. Третий сундук был набит сапогами, в четвертом — кафтаны, расшитые бисером. Устав открывать тяжелые сундуки, Морозко плюнул на это дело. Вдоль стены грудами лежали доспехи, поеденные ржавчиной. Кольчуги, мечи, щиты и шлемы, копья и дротики — всей этой кучи оружия, что терялась в темноте, хватило бы не на одно войско. Вскоре возвратился Никита с полной охапкой сухих корней. Морозко достал из мешка огниво, и через мгновение сумрак пещеры развеял живой и теплый свет костра. Никита, отлучившись от костра на несколько минут, вернулся в новых штанах и сапогах.

— Да, — сказал он, — здесь одежи больше, чем в торговый день на ярмарке! Как тебе обнова? — спросил он друга, щеголяя новыми портками. Надо будет с утра кольчужку подобрать и шлем. Меч у меня уже есть. Слышь, друже, ты себе хоть кинжальчик возьми, — посоветовал он Морозке. — А то ведь по дорогам всякие шастают. Без оружия нельзя!

— Буду я тяжесть такую с собой таскать, — фыркнул парень, — мне и посоха моего хватает.

— Ну, как знаешь, — Никита присел возле костра, — только потом пожалеешь, что ничего такого не взял.

— Не пожалею!

Он вытащил из мешка остатки еды, что прихватил еще из дому. Сухари, солонина, долблёнка с водой, сало, и друзья накинулись на еду, словно стая голодных волков. Никита, ухватив огромный кусок сала, попытался просунуть его целиком в рот. Но сало не лезло. Он перевернул кусок другой стороной, но и с другой стороны кусок был не меньше.

— Постой, — сказал Морозко, взяв в руки нож, — давай разрежу.

— Угу, — промычал Никита, ткнув свободной рукой в углы рта, — Здесь и здесь.

Морозко рассмеялся.

— На, — протянул Кожемяка сало, — режь! Только не сильно тонкими кусками!

С набитым ртом Никита кивнул в сторону маленькой залы.

— Морозко, ты обещал рассказать.

— Раз обещал, расскажу!

Он выдержал небольшую паузу, затем неспешно начал рассказ:

— Было это давным-давно. Жил был один мудрец. И вздумал он из человеческих костей построить мост через окиян-море. Собирал он кости не год и не два, а целых сорок лет, и опустил он их, чтоб стали мягкие мокнуть в воду…

Морозко замолчал.

— Вот это да! — воскликнул Никита.

Ему не терпелось узнать, что же было дальше. Но Морозко молчал, молчал на самом интересном месте. Наконец терпение Никиты лопнуло и он закричал:

— А дальше, дальше-то что было?

— Так ведь кости еще не размокли! — серьезно сказал Морозко и, глядя на недоумевающего друга, рассмеялся.

— Ах, вот ты как, — Кожемяка, наконец, понял, что его разыграли, — а я-то уши развесил!

И он заржал, заглушая своим хохотом смех Морозки.

— Провел ты меня, — сказал, посмеявшись вволю, Никита. — А теперь давай, как на самом деле было.

Морозко вытер выступившие от смеха слезы.

— Да я старика своего вспомнил, он частенько меня так проводил, вот и ты попался. Ну ладно, слушай, что легенда об этом говорит: давным-давно, в стародавние времена, жили в этих местах люди. Превыше всего чтили они силу. Дети, что рождались в их племени слабыми и хворыми, тут же умерщвлялись. Их приносили в жертву богу-покровителю племени.

— Это как? — перебил Никита. — В жертву? Глупые они были! Или простых истин не знали? Сильными не только рождаются, но и становятся! Меня мать шестимесячным родила — недоносок я. А пускай мне кто скажет, что я слабак, — он подобрал валявшееся у его ног золотое блюдо, и в мгновение ока свернул его в трубу. — Да я его в бараний рог согну! А всё почему? Потому как сызмальства к тяжелой работе приучен. Силушка через солёный пот и боль во всём теле приходит. Вон, Людота-кузнец по доброте своей подобрал как-то на базаре сироту. Пацанёнок этот на кусок хлеба клянчил. Добрые люди, конечно, подавали. Но Людота сжалился и к себе взял в помощь. К делу пристроил. Поначалу помощник даже меха качать не мог — такой слабый был. Худющий, словно этот, — махнул рукой Кожемяка в сторону тронного зала, — кожа да кости. А сейчас он молотом семипудовым, что соломиной машет. Вот тебе и слабак. Так чего там дальше, было?

— Приносили в жертву и немощных стариков — обузу племени.

— Стариков? — не поверил Кожемяка. — Стариков уважать надо! Конечно, настоящему мужчине зазорно умереть в постели, но если уж дожил… Какому, Ящер задери, богу они поклонялись?

— Поклонялось это племя богу Мору. Богу смерти. Богу хитрому и вероломному, обладающему большой силой. Сам Перун в то время не мог соперничать с Мором, ибо тот был древнее и могущественнее. Из года в год получал Мор обильные кровавые жертвы: под пятой племени, которому он покровительствовал, находилось множество окрестных племен, так что недостатка в рабах для заклания на алтаре не было. С каждым днём силы Мора росли: кровь щедрыми реками омывала его кумиры на капищах. И вот однажды в племени родилась девочка, краше которой на свете не было. Она была дочерью князя, самого сильного и беспощадного человека в племени. Девочку назвали Снежинкой, потому что цвет её волос напоминал чистый снег, а… да что я тебе говорю, ты же сам видел: такую красоту нельзя описать словами.