Итоги № 9 (2014) - Итоги Итоги

Но сегодня все изменилось. Советское искусство вошло в моду и у системного истеблишмента, и у левой молодежи, и у «креативного класса», и даже у читателей глянцевых журналов.

И вот главная сенсация — лондонская презентация обновленной премии имени Аркадия Пластова. Вообще эта премия существовала в Ульяновске, на родине художника, уже давно, но как-то без большой помпы. А недавно вдруг получила мощную поддержку от местных предпринимателей и властей. В этом году ее фонд будет составлять астрономическую сумму в 500 тысяч фунтов стерлингов. Это вам не 40 тысяч фунтов, как у престижной британской Turner Prize, и не 50 тысяч евро, как у Премии Кандинского, выбирающей лучшего современного российского художника… Лишь бы родился новый Коржев или Герасимов, а уж мы за ценой не постоим — вот принцип меценатов покойного соцреализма. Вероятно, на их отношение к искусству повлиял спорт: хорошего футболиста можно купить, ибо футболисты исправно и регулярно рождаются из поколения в поколение. А вот с художниками-реалистами сегодня, в эпоху постмодернизма и радикального акционизма, дело обстоит куда сложнее. Они, как и мамонты, свое на Земле отгуляли.

Вот и в прошлом году премию в миллион рублей «За выдающийся вклад в развитие изобразительного искусства» получил Зураб Церетели. Хотя клан Церетели поощряет не реалистическое, а модернистское творчество, и самого себя Зураб, как известно, сравнивает не с Пластовым и Решетниковым, а с Ван Гогом и Пикассо.

Премия Аркадия Пластова — не единственная затея, призванная возродить на российской почве соцреализм. В 2011 году меценатом Алексеем Ананьевым был открыт Институт русского реалистического искусства. В самом центре Москвы на площади 4,5 тысячи квадратных метров разворачивается экспозиция того, что владелец считает «национальной реалистической школой ХХ века», то есть все тот же соцреализм. Рамы заказали итальянские, подвыцветшую живопись освежили французскими лаками. Теперь нам демонстрируется «Библия глазами соцреалиста» — так названа проходящая там выставка гения социалистического официоза Гелия Коржева.

Сегодня на манеже

Другим знаковым событием стала серия выставок советского искусства, организованная Мариной Лошак. Известный куратор и искусствовед, сделавшая карьеру на изучении русского авангарда, в прошлом году г-жа Лошак стала арт-директором музейно-выставочного объединения «Столица», куда вошли «Манеж», «Новый Манеж», «Рабочий и колхозница». Все помнят, как Большой Манеж деградировал в лужковские времена до ярмарок меда и меха, перемежаясь с запредельной роскошью антикварных салонов и ярмарок миллионеров. Теперь все три муниципальные выставочные площадки были переориентированы на художественные цели. В Малом Манеже прошла выставка «Советский неореализм». Кстати, такого термина до сих пор не существовало. Некоторые критики считают, что куратор Семен Михайловский этим неологизмом до небес вознес скромные дипломные опусы студентов Ленинградского института живописи имени Репина выпусков 1960-х годов. Куратора увлекла идея показать зрителю, что эпоха оттепели сказалась во всем. В академических штудиях, по его выражению, зазвучали «нотки гуманизма». Михайловский отмечает первые признаки очеловечивания советского гомункулуса, которого, добавим от себя, в виде монстра и дебила в эти же годы рисовал выдающийся ученик той же академии Олег Целков, изгнанный из этого храма искусств за формализм.

Выставка «Советский дизайн 1950—1980-х», по убеждению ее куратора Алены Сокольниковой, должна была убедить российскую публику, уже наполовину состоящую из людей, не помнящих эпохи тотального дефицита, что в СССР тоже был дизайн. К слову, в общей сложности экспозицию посетили более 150 тысяч человек. Очереди в здание Манежа напоминали очереди за дефицитными товарами в СССР. Для сравнения: крупнейшую выставку Пабло Пикассо в ГМИИ имени Пушкина посетили 300 тысяч человек. Наконец, выставка «Венера Советская» представляла образ нашей женщины, не очень меняющийся от сталинизма до брежневского застоя. Все выставки обставлены торжественно и задекларированы как новый взгляд на советское художественное прошлое.

Однако рамки тоталитарного искусства не могут охватывать все советское, от авангарда до перестройки. Было другое искусство, позитивно-идеологическое, которое, однако, не вписывается в мировые тенденции. На перечисленных выставках представлено как раз такое средненькое искусство. Это не брутальный росчерк сталинизма и не сопротивление ему, а нечто среднее — искусство вечных троечников. Впрочем, проблема даже не в том, по какой причине этих троечников выставляют. Вопрос в другом: почему народ на эти выставки валит? И ведь это далеко не ветераны госбезопасности, ностальгирующие по прекрасному далеку. Совок оказался востребован в первую очередь тем классом, который у нас принято называть креативным. И дело не только в том, что нынешние глазуновы и шиловы вышли из советской шинели. Возможно, интерес к хрущевско-брежневскому совку — это форма протеста тех, кто разочаровался и в «болотных», и в «поклонных». Ведь, любуясь металлургами времен застоя, зритель тешит себя одной нехитрой мыслью: прошло всего несколько лет, и этот кошмар закончился бесследно. А потом, вглядываясь в лица шиловских портретов и церетелевских истуканов, отыскивает в них признаки скорых и неминуемых перемен в нашей нынешней жизни.

Впрочем, это всего лишь одна из версий...

Мамочки мои / Искусство и культура / Кино

Мамочки мои

/  Искусство и культура /  Кино

Гильермо дель Торо: «Мы гиперболизируем любовь мамочки, которая зачастую превращается в чистую дьяволиаду»

Вообще-то прокатчики народ серьезный, ведь у них один аршин — касса, капающие туда денежки. Но с датой выхода мистического триллера «Мама» они явно и зло пошутили над зрителями. К дню 8 Марта в России выходит кино, в котором неудержимая материнская любовь творит ужасы, от которых, по выражению одного критика, «волосы стынут в жилах».

Вдохновителем этого кошмара стал один из самых известных в мире творцов эстетских страшилок — 48-летний мексиканец Гильермо дель Торо. Его репутация как мастера хоррора и фэнтези столь высока, что за ним неустанно охотятся крупнейшие студии и продюсеры.

Имя дель Торо придает любому проекту значимость и стимулирует интерес публики. После «Лабиринта фавна» и двух «Хеллбоев» необузданного фантазера зачислили в тройку творцов «мексиканского киночуда» наряду с Альфонсо Куароном и Алехандро Гонсалесом Иньярриту. Он может позволить себе роскошь отказаться режиссировать «Хоббита» и новую серию «Звездных войн». При этом обожает отыскивать непризнанных гениев и давать им творческий старт под своей продюсерской опекой. Так произошло и с «Мамой».

Несколько лет назад дель Торо увидел крошечный фильм-пилот, где мерзкое отродье, да-да, та самая свихнувшаяся мамочка, терроризирует двух славных девчушек. Аргентинцы режиссер Андрес Мускетти и его сестра продюсер Барбара Мускетти ничем себя особенным доселе не проявили, но дель Торо, почувствовав в них талант и одержимость, взял их под свое крыло.

Результатом стал канадско-испанский готический ужастик, который, как водится, расколол блогосферу. Часть критиков плюется, обвиняя дель Торо и компанию в циничной спекуляции на теме детства и материнской любви. Другие же поют осанну красивой и страшной сказке, удивляясь поразительному чутью маэстро. Гильермо дель Торо согласился побеседовать с нью-йоркским корреспондентом «Итогов».

— Многие не принимают фильмы, где женщины и дети выступают в роли монстров. Это, видимо, противоречит привычному менталитету.

— Да, конечно, семья — источник любви и счастья. Но ведь бывает — ужаса и горя. Мы гиперболизируем любовь мамочки, которая зачастую превращается в чистую дьяволиаду. В фильмах ужасов женщине, как правило, предписана роль пассивной жертвы, реже — агрессора. Мне нравятся более сложные характеры. У меня самого две дочери, и я им стараюсь втолковать, чтобы они не принимали на веру предлагаемые им традиционные модели поведения по гендерному принципу. Кончилось время, когда девочкам предлагалось играть в куклы Барби и готовить воображаемую еду в маленьких кастрюльках, а мальчикам бегать с пластмассовыми пистолетами. Выбор увлечений на стадии детства сегодня гораздо шире.

— Данный проект начался с коротенького фильма в несколько минут. Чем он вас привлек?