Наказание - Александр Горохов

— Мне боязно, ребята, — шепотом сказала Инна.

Борис не стал призывать ее к смелости, обнял за плечи и прижал к себе, попытался сказать весело, но вышло нервно и чужим голосом:

— Не пугай и нас. Что будем делать, Аркаша? Как-то надо добираться домой.

— Пока домой не пойдем.

— Ты что? Почему?

— Потому, что пойдем назад.

— Куда?

— В дом.

— В гости к мертвому Ломакину? — Борис выдавил смешок.

— Да.

— Зачем?

— Надо же с ним поговорить.

Борис помолчал, крепче прижал к себе Инну, спросил мягко:

— Аркаша, с тобой все в порядке?

— По моему, да.

— Ты понимаешь, сколько сейчас времени, где ты стоишь, помнишь, как нас зовут? Какой день недели?

— Да… Среда. Около полуночи, мы в тридцати пяти километрах от Москвы.

— А что мы только что видели, ты помнишь?

— Конечно.

— Мы видели мертвого, убитого Ломакина, Аркаша, — чуть поднажал Борис.

— Ага. Точнее, мы видели живого Ломакина.

— Что ты несешь?! Приди в себя!

Инна пыталась унять дрожь в голосе.

— Аркадий, нам надо идти. Ломакина убили. Я училась в школе и полтора года работала по ночам санитаркой в больнице. Я видела много мертвецов, таких, как Ломакин. Мы сейчас пойдем пешком и вы успокоитесь.

— Вы идите, ребята! — весело сказал Аркадий. — А я потолкую с Виктором Львовичем!

— Я тебя, Аркаша, свяжу сейчас по рукам и ногам.

— Не надо, Боря! — озлобленно выкрикнул Аркадий. — Он живой! Все, что ты видел — цирк! Инсценировка. Я ждал западни, ловушки, а он решил исчезнуть другим способом. Для нас исчезнуть, Боря! Включи мозги! Каратиста его уровня, да еще с пистолетом в руках так запросто не убить кинжалом! Нужно, как минимум, несколько человек, а одного-то он бы уложил! И весь дом стоял бы вверх дном, а не пара стульев, да стол перевернутый, неужто не соображаешь?

— А собака? — потеряно спросил Борис.

— Да он и собаки не пожалел, чтобы на нас страх нагнать и вся картина настоящей казалась! Он облапошил нас, как детей, потому что мы и есть сопливые детишки! Глупость все! Глупость! — он закричал в полный голос, закричал так, как Борис никогда не слышал. — Глупость — вся наша затея! С самого начала! Никому мы не можем отомстить, да и не нужно это! Надейся на Божий суд, как во всем мире надеются. Пусть мерзавцев на том свете покарают! Ты здесь с ним счеты сведешь, а тебя закон приговорит к высшей мере наказания! Закон — на их стороне! Вот и ищи конечную справедливость! Забудь про нее!

Он отвернулся и пошагал прочь тем путем, по которому минутой назад благоразумно удирал чемпион Витек.

На его крик опять разбрехалась бдительная собака.

— Аркадий, — окликнул его Борис. — Но ты же хотел его судить?!

— И суда никакого на них нет! — на ходу отмахнулся Аркадий, не убавляя шага.

Инна вцепилась в руку Бориса и сказала возбужденно:

— Боря, этот человек действительно живой. Я от страха не разглядела, а теперь вспоминаю, что и лицо у него словно белой краской вымазано, да и цвет крови какой-то слишком яркий… Кровь быстро темнеет.

Борис оглянулся. Дом Ломакина стоял темный, ни в одном окне света не было, а он ясно помнил, что никто не выключал света, когда они бежали из гостиной.

— Пойдем, Боря, — сказала Инна. — Пойдем. Я знаю, как наказать этого человека. Его накажут другие.

— Как? — без интереса спросил Борис и шагнул в темноту, следом за уходящим Аркадием.

— Очень просто! — Инна заторопилась за ним, спотыкаясь на каблуках. — Надо в несколько ларьков, куда Ломакин продает свои кассеты, сообщить его имя и адрес. Понимаешь, ведь много обиженных женихов и мужей, отцов и братьев, да и просто мужчин. Как увидят кассету, а на ней своих близких, хотя бы ту же баню, так и сведут счеты с автором грязи… Рано или поздно кто-то начнет искать Ломакина. Дадут в ларьке взятку или пригрозят продавцу, посулят большие деньги, и торговцы Ломакина продадут! Адрес его, имя-фамилию — все расскажут! Вот и все.

Борис качнул головой и ничего не ответил.

Аркадий ждал их на окраине поселка.

— Мертвец ожил и выключил в гостиной свет, — сказал Борис.

— Конечно, — устало ответил Аркадий.

— У нашей дамы созрел великий план… По-моему, не лишенный смысла.

— Какой?

Они пошли к гудевшей неподалеку магистрали, и Борис пересказал предложение Инны.

Аркадий долго молчал, потом сказал негромко.

— Ну, ты, Инночка, и садистка… Предложение не лишено реального смысла. Только женщине могла придти в голову такая мысль.

Дорога была разбитой, вся в ямах, и Борису пришлось нести Инну на своей спине, потому что идти в изящных туфлях она совершенно не могла. И босиком тоже. Через полчаса она развеселилась, смеялась и подгоняла Бориса, словно верного скакуна.

Еще минут через двадцать они вышли на междугородную трассу, остановили припоздавший рейсовый автобус, который и довез их до Москвы.

Снег в Москве выпал только в середине декабря. Перед Рождеством в Академии Культуры прошел слух, что Яна Петровича выпустили из психиатрической больницы под присмотр жены и родственников. Выпустили, якобы, за очень большую взятку. На педагогическую работу в Академию он не вернулся, поговаривали, что устроился на тихую работу в какой-то исторический архив и пишет книгу, то ли про Рамзеса Четырнадцатого, то ли про героев гражданской войны. Белых или красных — неизвестно. Эти новости дошли до Бориса только после Нового года, поскольку в стенах Академии он уже не числился: времени на учебу у него не оставалось, с головой ушел в организацию нового магазина. Аркадий в Академии тоже ни разу не появился, а когда ректор дозвонился до него, чтобы выяснить, как будут обстоять дела с их обучением, то сказал, что и он, и Борис передумали. У Бориса и так все хорошо, а он, Аркадий, живет, как птица небесная, нигде не работает и не учится, размышляет и созерцает «за жизнь», но при всем при этом чувствует себя вполне прилично, а где находит для себя хлеб насущный, объяснить не может, поскольку и сам не знает. Так, перепадает помаленьку из разных источников, сыт, а большего и не надо.

Восьмое марта — праздник, как известно, игривый и лукавый. Решили отметить его в ресторане, и к шести часам Аркадий добрался до магазина на окраине города — большого, недавно отстроенного кирпичного павильона.

Еще через десять минут из магазина вышла Инна (в магазин она явилась явно из парикмахерской). Потом Борис выпроводил за дверь всех продавцов (изрядно веселых по случаю праздника), запер все, что полагалось, поставил павильон на охранную сигнализацию, позвал за собой друзей, дошел с ними до автостоянки и гордо усадил обоих в красный «фольксваген». Машина, по мнению Аркадия, отжила свой век на дорогах Европы еще лет пять назад, а на Российских колдобинах готова была переломиться пополам в любой момент. Но Борис был восторженно счастлив, гордился своим имуществом на колесах, и Аркадий его не осуждал.

Когда отъехали от магазина, Борис вытащил из кармана городскую газету и сказал, протягивая ее Аркадию:

— Посмотри, там на четвертой полосе заметка отмечена. Любопытное сообщение.

Аркадий взял газету и развернул ее. Читать заметку на ходу было трудно, да и света не хватало. Но все же Аркадий разобрал веселенькое сообщение о том, что в прошлый вторник, ночью, на своей даче в Подмосковье был найден труп популярного когда-то тренера по всем видам восточных единоборств Л. Он был застрелен пятью выстрелами в грудь. Одна буква «Л» вместо фамилии. Газета, опубликовавшая сообщение, была молодежной, отличалась развязностью и наглой разнузданностью не проверенных зачастую информаций. В ироничном ключе она сообщала, что тренер Л. свои бойцовские таланты в жизни уже не использовал, а занимался неприличным бизнесом. На стене комнаты, в которой нашли его труп, фломастером было написано слово «МЕСТЬ», а соседи утверждают, что в тот день вокруг дачи Л. слонялись и присматривались подозрительные лица кавказской национальности. Из общего тона газетенки можно было сделать вывод, что насильственная кончина тренера Л. корреспондентом газеты не осуждается, а в известной степени даже приветствуется.

Аркадий дочитал заметку и спросил без выражения.

— Может, опять устроил цирк?

— Нет, Инна сходила в морг, помахала своим студенческим билетом, пробралась в холодильную камеру и видела его.

— Он, — сказала Инна. — На плече — татуировка, какой-то иероглиф. Кружок, разделенный волнистой чертой. Делит его на черное и белое поля.

— Знак жизни и смерти, — сказал Аркадий. — Получается, что он. Кто-то о тренере позаботился. И кого же это могла взволновать его паршивая жизнь, потребовать усилий по ликвидации? Мне совершенно непонятна такая мелочная суетливость. А на кой хрен нам, ребята, идти в этот пижонский кабак? Поехали лучше домой. Там тепло, дешево, вонюче и хорошо. А в кабаке опять музыка будет по башке лупить, коньяк разбавят, ананасы пережарят, вместо телятины — ослятину подадут.