Наказание - Александр Горохов

Но охраннику банка, решила Дора Михайловна, все равно надо накрыть обильный стол с доброй выпивкой. За его трусость. За то, что не выстрелил, когда Ян Петрович покусился на банк.

Пестрый и шумный районный рынок словно ожил под летним солнцем после зимне-весенней спячки. Строго говоря, погоду здесь делали в основном свежие продукты-овощи и их производители-перекупщики, прибывшие из знойных южных краев, но и подмосковные фермеры лицом в грязь не ударили — торговали прошлогодней, уже изрядно попахивающей квашеной капустой да жеваными солеными огурцами.

Около овощных рядов Аркадий протянул Инне небольшую сумку и сказал:

— Овощей купишь, зелени разной. В пределах денег. Ананасов не надо. А я погляжу картошку, может быть, уже пошла молодая. Минут через сорок встречаемся у центрального входа.

Она взяла у него сумку и весело исчезла в густой и горластой толпе.

Молодой картошки, сколько ни таскался Аркадий между рядов, еще не было.

Поток покупателей вынес его к боковому входу и он остановился, привлеченный звуками музыки. В одном из ларьков, длинной шеренгой прижавшихся к ограде рынка, установили на крыше динамик и через него прокручивали для бодрости народные песни.

К музыке в любом ее виде Аркадий был равнодушен. Он присмотрелся к группе людей, толкавшихся около ларьков, и даже не к группе, а к человеку, стоявшему к нему спиной, коренастому, с красной загорелой шеей и лысой головой, едва прикрытой крошечной кепчонкой. Аркадий знал, что под кепчонкой должна была быть сверкающая, крепкая лысина. У человека были короткие крепкие ноги и длинные руки — классическая фигура знатока восточных боевых искусств.

Аркадий слегка отодвинулся за спины старушек, торговавших теплыми не по сезону вязаными вещами: носками, кофтами, шапочками.

Словно помогая Аркадию, коротконогий мужчина скинул кепочку и обмахнул ею лицо. Лица его анфас Аркадий еще не видел, но лысина сверкнула, как позолоченный церковный купол.

Мужчина надел кепочку и сунулся головой и плечами в окошечко ларька, словно хотел влезть внутрь. Он что-то подал в окошко или принял в свои руки, затем оттолкнулся от ларька, повернулся, и Аркадий увидел круглое мясистое лицо, нос картошкой, тугие розовые щеки, ясные глаза, хотя Ломакину Виктору Львовичу было уже под шестьдесят. Ведь известно, что регулярные занятия спортом и китайской гимнастикой по системе «ушу» всегда дают омолаживающий эффект.

Аркадий медленно отвернулся и пошел стороной, боком и мимо, но каким-то третьим глазом не выпускал Ломакина из вида. Одновременно запомнил, в какой ларек совался Виктор Львович. Там торговали кассетами для видеомагнитофонов. Иностранными и отечественными. С записями и пустыми.

И второй ларек, куда через несколько минут сунулся Ломакин, вел торговлю тем же товаром.

Аркадий перешагнул через лук-укроп, разложенный прямо на земле на газетке, и направился к Ломакину.

Неизвестно, был ли у Виктора Львовича третий глаз на затылке, но он круто обернулся, когда Аркадий мог уже дотянуться до него рукой.

Обернулся и посмотрел в упор — настороженно, подозрительно. По вспыхнувших в его зрачках огням Аркадий сразу понял, что его узнали, узнали и испугались. Он улыбнулся как можно приветливей и добродушней, но Ломакин вдруг пригнулся, сделал неуловимое движение и разом между ним и Аркадием оказалось несколько человек, а сам Виктор Львович словно сквозь землю провалился! Ниндзя, да и только!

Кепочка его мелькнула у павильона «РЫБА».

Аркадий быстро прошел следом. И в последний момент увидел, как Ломакин скользнул в приоткрытую дверь.

Оказалось, что павильон — на ремонте. Никакой торговли внутри не велось, а весь большой и гулкий ангар был захламлен до предела: высились штабеля досок, горы бочек, ящиков и спрятаться здесь было просто и очень надежно.

Но Аркадий и не собирался кого-то искать. Тем более каратиста, обладателя черного пояса и черт его знает какого дана.

Он сделал несколько шагов и негромко позвал в пустоту:

— Виктор Львович!

Аркадий старался придать своему голосу миролюбивую доброжелательность, но получилось хрипло и настороженно.

Никто ему не ответил, но уйти из павильона Ломакин никак не мог.

— Виктор Львович! Все равно ведь нам придется поговорить.

Опять никакого ответа, только под крышей загукали, заворковали голуби.

— Я хочу, чтоб вы знали. Мы объявили на вас охоту, — громко сказал Аркадий. — Рано или поздно, хоть через сто лет, мы вас отловим. И что еще хуже, охотимся на вас не только мы… Проще встретиться и разрешить наши разногласия. Но скажу сразу, вы будете наказаны.

Говоря это, Аркадий неторопливо шел вдоль штабелей досок и когда дошел до горы бочек, из-за них внезапно выскочил Ломакин, бросился вглубь павильона, заскочил за прилавок, оттуда — за железные решетчатые двери. Тут он понял, что оказался в ловушке, дверь вела в тупик. Но выход нашел — Ломакин захлопнул за собой решетку и заложил ее засовом. Заперся, как зверь в клетке.

Аркадий тихо засмеялся и подошел к решетке.

— Поговорим, Виктор Львович. И мне вас не достать, и вы до меня не дотянетесь.

— Да пошел-ка ты, уголовная морда! — ответил тот.

— Пойду, пойду, — заверил его Аркадий. — Что уж мне делать. Мне с вами в одиночку не справиться, да и не любитель я мер физического воздействия, вы же знаете.

— Знаю, мешок с дерьмом! Мне бы не знать!

— Ага. Но до того, как Боря Хромов и ваш ученичок Витек начнут ломать вам хребет, следовало бы поговорить. Я хочу, чтоб вы знали, за что будете наказаны.

— И за что же это? — с вызовом спросил Ломакин.

— За мерзость и подлость вашей натуры. За то, что вы — та самая гниль, которую нужно убирать с тела общества.

— Ну, понесло тебя, философ!

— Может, и понесло. Но ведь вы действительно гниль. Именно вы надоумили нас, дураков, выпускать порножурнал да еще с политическим душком. Именно вы стали им торговать на книжных развалах, на Арбате и на рынках. А потом, когда запахло жареным, вы же до смерти напутали Клару Яковлевну и Яна Петровича, и они, от неуемного страху, свою шкуру спасая, написали на нас донос. При всем при том вы, конечно, фигура ничтожная. Настолько ничтожная, что ничего лучшего, чем стереть вас с лица земли, мы придумать не можем.

— Что еще? — насмешливо спросил Ломакин.

— Есть и вторая сторона дела, — задумчиво и неторопливо сказал Аркадий. — Вы настолько ничтожны, что, как мне кажется, дело обстоит, вернее обстояло, несколько иначе. Именно это я и хочу узнать. А может быть, вы штатный провокатор, Виктор Львович? Может быть, вы были на ставке в приснопамятном КГБ? Может быть, вы по заданию своих командиров-чекистов организовали тогда журнал, спровоцировали и нас троих, и педагогов, поймав Волынскую и Яна Петровича на крючок? Вот ведь какую сеть забросила ваша контора, не так ли? Может быть и вы, и ваши командиры в свои победные рапорты наши имена и вставили? Такая ситуация меняет дело, Виктор Львович. И мое отношение к нему.

— КГБ уже нет! — радостно сказал Ломакин.

— Есть или уже нет, вопрос не в этом, — без нажима сказал Аркадий. — Но если вы просто провокатор, внук Азефа, то вопрос простой: так же, как ваш дедушка был повешен на вешалке для пальто, так и мы повесим вас. А если вы провокатор-любитель, действовали по велению души, то это меняет и ситуацию, и степень наказания. Сколько вам заплатили за организацию нашего журнала и нашей группы?

Ломакин подошел к решетке, прижался к ней лицом и сказал с издевкой:

— Запомните одно, придурки. Умерло КГБ или нет, исчезло или притихло, под своим ли гордым именем возродится, или возьмет другой псевдоним, но такие дела не исчезают, в огне не горят, в воде не тонут. И до последнего вашего вздоха будут храниться, где надо. Тогда, три года назад, время на поворот пошло, «политики» вам не пришили, только за порнуху посадили. Но дело-то лежит! Лежит и ждет своего часа! Время может и по-иному повернуться, понял, сопляк? И дела ваши всплывут в тот момент, когда возникнет в них нужда. Вернутся к власти коммунисты и появится на свет Божий все, что ты да дурак Хромов о коммунистах думали и говорили, какой грязью поливали светлый образ товарища Ленина и называли гения — победителя, товарища Сталина, пожирателем младенцев и людоедом! А что слова свои подлые голыми сиськами, задницами и всякой похабщиной украшали, за это вас больше не посадят. Жди поворота времени, сопляк, и снова без остановки сядешь, но уже не выйдешь, потому что сотрут тебя в лагерную пыль. Все понял?

— Все, — твердо и спокойно сказал Аркадий. — Лучше убегай, сволочь, куда глаза глядят. Не ближе, чем в Южную Америку.

Он отвернулся и пошел из павильона. На миг мелькнула мысль, что можно было и воспользоваться тем, что Ломакин оказался взаперти, но мысль эту Аркадий тотчас отринул. Здоров и тренирован сенсей, да и не в том дело, чтоб его попросту уничтожить. Аркадию казалось, что он мыслит правильно: Ломакина надо судить. Пусть не официальным судом, но хотя бы своим. Однако с правом защиты, протоколом, решением суда и исполнением приговора.