Негасимое пламя - Уильям Голдинг

— Мрачный Джимми?

— Да, некоторые его так называли. На самом деле он был хороший человек. Так вот, он осведомился, что я натворил. Пришлось признаться, что я читал во время вахты. Он поинтересовался, что именно, ну я и вытащил руку из-за спины, показал ему книгу. «Всему свое время», — заметил адмирал и ушел. Офицер велел старшине найти для меня в качестве наказания какую-нибудь работу. А к концу дня мне приказали явиться к капитану Вентворту. «Очень умно, Саммерс, — сказал Вентворт. — Собирайте барахло, вас переводят на флагманский корабль, в гардемарины. Вы меня разочаровали, Саммерс. На мой корабль вы не вернетесь».

— И что же там была за книга? А, знаю — Библия!

— Капитан Вентворт религиозностью не отличался.

— Так вот каким образом вы сделали первый шаг по служебной лестнице!

— Именно.

Я был сконфужен и сбит с толку. Нас действительно разделяли мили! Не зная, что ответить, я оглядел след за кормой, потом сделал вид, что критически разглядываю паруса.

— Вы правы, Эдмунд. Пожалуй, можно разрифить паруса.[15]

Чарльз позвал помощника боцмана, который продудел приказ сперва на шканцах, затем сбежал вдоль леера и проделал то же самое на баке. Вода доходила ему до колен. Темные силуэты карабкались по вантам, устремившись к парусам.

— Это прибавит нам ходу?

— Нет, скорее, поможет сохранить ту скорость, с которой мы идем сейчас.

Я умолк.

— Во всяком случае, вы не смеялись, Эдмунд.

— Тут нет ничего смешного. Скорее, вы к себе несправедливы.

— Отнюдь. Всем, чего я достиг, я обязан доброму человеку.

— Гамбьеру? Боюсь, вы сочтете меня слишком приземленным, однако… Мне кажется, как порицание капитана Андерсона, так и историю о том, как адмирал сделал вас гардемарином, стоит оставить между нами.

— Первое — согласен. Но второе-то почему?

— Мой дорогой друг! Рекомендация Мрачного Джимми помогла бы вам, выбери вы карьеру клирика… Что такое?

— Ничего.

— Но во флоте она вас далеко не уведет. Господи, да от нее будет столько же толку, сколько, скажем, от рекомендации бедняги Бинга![16]

— Что отнюдь не красит флот.

— Как знать.

— Что ж, во всяком случае, наш разговор заставил вас позабыть свои печали. Пора сдавать вахту — и в постель.

Чарльз подсмеивался над тем, как серьезно и как близко к сердцу я принял нашу беседу. Как уже говорилось, в тот момент я не догадывался, что он хотел скрасить мне тоскливые ночные часы в страшной каюте — я-то всерьез верил, что был ему полезен! Теперь я и сам смеюсь над собой. А тогда вахта кончилась, и я вернулся к себе. Вода заливала углы и струилась по коридору. Ветер все еще подвывал, но уже не так страшно, как раньше. Я ворочался без сна, прислушиваясь к Преттимену, которого, видимо, напоили лекарствами, потому что криков слышно не было.

Остаток ночи прошел ужасно. Заснул я только перед рассветом и пробудился с твердой мыслью, что не выйду из каюты: так, по крайней мере, я никому не причиню вреда. Хотелось кричать в голос не хуже Преттимена.

(13)

Я вытащил часы из-под подушки и обнаружил, что уже без четверти десять. Я недоверчиво поглядел на циферблат, но стрелки упорно подтверждали то, что прозвонил репетир. Пришлось поверить, что я все-таки заснул, хотя непонятно, когда и как. Отдых облегчения не принес. Кроме того, проснулся я в одежде — пришлось сурово отчитать себя за нарушение своих же правил. Стоит только начать ложиться в постель одетым «по всей форме» — и неизвестно, чем это может закончиться! Континентальные нравы! Но как бы то ни было, а это упущение поправить было невозможно. Пришлось спустить ноги прямо в сапоги, которые стояли у койки, и выйти. Я посетил гальюн и прошел в пассажирский салон. Коротышка Пайк уже сидел там со стаканом бренди в руке. Почти сразу же стало понятно, что для него сейчас скорее поздно, чем рано. Вскоре выяснилось, что его выдворила из каюты сварливая жена — хотя, возможно, он выдворился самостоятельно, — после чего он разбудил Бейтса в совершенно неподходящий час и потребовал спиртного. Пайк пребывал в приподнятом настроении и плевать хотел и на воющий ветер, и на бурное море. Он предложил мне «пропустить по стаканчику», от чего я наотрез отказался, спросив вместо этого, как поживает его семейство.

— Семейство, мисс Тальбот? Ну их, семейство это… — Он, помаргивая, уставился на меня. — Она ж меня не выносит.

— Боюсь, мистер Пайк, вы несколько не в себе. Случайно наговорите такого, о чем потом пожалеете.

Мистер Пайк отвернулся и заметно помрачнел. Потом, точно придя к какому-то решению, он взглянул на меня, качнувшись вместе с кораблем.

— Противно эт'все, понимаете? Видеть ее н'могу. Да чтоб ее разодрало!.. Прошу пардону.

— Думаю, вам…

— Вот их люблю. А они м'ня нет, п'тому что она…она им г'рит…

Внезапно я потерял голову. В глазах потемнело. Вскоре зрение вернулось, но все вокруг стало красным — на самом деле красным. Я заорал на Пайка, вывалил на него все оскорбления, все бранные слова, которые знал, причем стоило мне их выпалить, как они тут же вылетали из головы. Наконец я выдохся и ослаб так, что едва справлялся с качкой, хотя и сидел на скамейке. Пайк же, опираясь о стол, лишь визгливо подхихикивал. Не отрывая от столешницы правого локтя, он ткнул в меня пальцем. Рука затряслась, словно сжимала тяжелый пистолет. От качки и пьянства, не говоря уже о дурацком хихиканье, палец гулял туда-сюда, как сломанная фок-мачта. Я перевел дыхание. Будучи далек от раскаяния и считая, что Пайк все это вполне заслужил, я добавил:

— В общем, неприятный вы человечишка.

Визгливый смешок все не смолкал.

— Во-во, и она так г'рит!

Он продолжал смеяться. Неслышно возник Бейтс с кружкой пива для меня в одной руке и салфеткой в другой. Широко расставляя ноги, он двинулся к нам, поскользнулся в луже, ловко выпрямился и, балансируя кружкой, почти пробежал до конца салона по накренившейся палубе. Я взял пиво, выпил его и потребовал бы следующее, но предусмотрительный Бейтс исчез так же внезапно, как и появился. Пайк заливался хохотом.

— Бейтс! Бейтс!

И вдруг, словно по мановению руки, ничтожный глупец упал щекой на столешницу и заснул! Его стакан покатился по полу к стене и, побренчав там немного, поехал обратно. Я попытался задержать его ногой, но не сумел. Стакан врезался в противоположную стену и разлетелся на кусочки. Дверь отворилась. Вошли Боулс и Олдмедоу, впустив ветер и сырость; в дверной порог ударила волна. Бейтс, словно провидец, явился с двумя кружками пива в одной руке и третьей кружкой — в другой. Он притормозил у стола, покачиваясь и взмахивая руками, словно собирался показать какой-то фокус. В общем-то фокус и был, потому что он умудрился снабдить нас всех выпивкой, не разбив кружек и не сломав шею. Пайк сполз на Олдмедоу.

— Он что, мертв?

— Скорее, мертвецки пьян.

Олдмедоу отпихнул Пайка на фут или около того, но тот сразу же съехал обратно.

— Если честно, хотел бы я быть на его месте, Тальбот.

— Ну уж нет! У нас и так полно неприятностей. Даже Камбершам, и тот свалился. Теперь нам надо беречь и всячески поддерживать друг друга.

В ответ Олдмедоу угостил Пайка немилосердным тычком. Локоть бедняги соскочил со стола, что, однако, удержало его на месте.

Боулс поглядел на меня поверх кружки.

— Если верить миссис Преттимен, мистеру Преттимену совсем худо. Состояние ужасное, долго он не протянет — даже кричать перестал.

— Значит, уйдет с миром, мистер Боулс. Я рад за него.

— А вы видели миссис Преттимен, мистер Олдмедоу?

— Нет, Боулс. Я избегаю ее с тех пор, как она вырядилась в матросскую робу. Просто неприлично!

— Бейтс! Бейтс! Где вас черти носят? Унесите кружки!

— Тихо, тихо, Тальбот! Я свою еще не допил. Боже мой, точно мне Саммерса мало!

Обычно Олдмедоу был настолько сдержан, что я легко простил ему раздражение.

— Чарльза? А что он натворил?

— Забрал моих подчиненных с концами, только и всего. Я сказал, что не вижу необходимости трогать моих людей, когда кругом полно переселенцев. Почему бы этим бездельникам не попотеть как следует? Только он слушать не стал, ответил: «Ваши моложе, сильней и привычней к приказам. Сами ведь жаловались, что не знаете, чем их занять, чтобы удержать от безобразий. Уверяю вас: несколько часов у помпы ежедневно сделают их милыми и послушными, как ягнята».

— На том и порешили?

— Не знаете вы меня, Тальбот! Не хватало только, чтобы каждый флотский командовал моими ребятами! Я сказал, что он у меня еще попрыгает: я потребую у капитана записать протест в судовой журнал.

— Да это ведь ужасное пятно на карьере морского офицера! Вы ему жизнь поломаете!

— Знаю! Впрочем, я на это не пошел, потому что он ледяным тоном добавил: «Если ваши люди не станут откачивать воду, о ваших протестах никто никогда не узнает». Вот так обстоят наши дела.