Глубокая выемка - Всеволод Шахов

люди, на которых он кляузы писал, как они встали против ледяного потока? – почувствовал, что слишком распалился, стал говорить чуть потише, – Николай Владимирович, я верю, что надо заниматься с людьми, а не писать на них доносы. Правильно я говорю? – для разрядки подмигнул Ковалёву.

– Да, Григорий Давыдович, – Ковалёв кивнул, – я с этим Орловым говорил, не нравится он мне, да и не уживается он с людьми. Его же переводили на разные работы – везде так: это не нравится, то не нравится, думаю под определение "и др." этот тип очень подходит.

– Так… ладно, – Макаров поискал свои пометки в списках, – ну, а этот… Джебраилов? Ты же, Ковалёв, знаешь, что саморубы первыми идут как отрицательные элементы. Почему он вычеркнут?

– Да, знаю, – Ковалёв выдохнул, – но меня попросил бригадир нацменовской ударной бригады, он берёт шефство над Джебраиловым.

– Кстати, Ковалёв, у вас разве есть полномочия иметь голос на консультации по этим спискам? – Макаров ястребино сжал скулы, – и, вообще, где начальник УРЧа?

– Тихо-тихо, начальник УРЧа сослался на большой объём работы по основному профилю, – Афанасьев выставил перед собой ладони, как бы сдерживая словесный напор Макарова, – сам понимаешь: наряды, планы.

– Угу, знаю, – Макаров прошипел, – третий день пьяный по деревне шастает, работает он…

– Ну ладно, это мы не можем исправить, это руководство в Дмитрове решает, кого ставить на такие должности, – Афанасьев надел фуражку, выровнял голос, – Александр Павлович – проверенный человек и я ему полностью доверяю.

Макаров цыкнул, поводил головой из стороны в сторону, пару раз у него щёлкнуло в позвонках, когда он разминал шею.

– Ладно, Григорий Давыдович, ты начальник района, на тебе ответственность, давай подпишу… так, "полностью очистить от разложившихся лагерников"… сто двадцать человек.

Когда расходились, казалось, стало легче.

– Никитишна, ну как, не считаешь себя рабовладельцем? – Ковалёв, уже на улице, глубоко вдохнул и вытянул из коробки две папиросы.

– Саша, я в последнее время к людям отношусь как к материалу: вот эти – годные, вот эти – на списание. То, что на подпись подсунули десяток полутрупов – это не так страшно. Им всё равно, где помирать… мало что-ли в дороге мрут, неделю до Белого моря будут ехать, – Никитишна затянулась и выпустила колечко дыма, – ты меня балуешь, вот папиросами угощаешь.

– Одной рукой, наверное, не очень удобно, козью ножку крутить?

– Я заметила, как ты с неловкостью всегда смотришь даже на прикрытую культяшку. Для меня это двойное наказание. Вспомнить страшно, как внезапно может жизнь измениться.

– Не у тебя одной… – шёпотом протянул Ковалёв, побуждая Никитишну продолжать.

– …хирургом работала, в травматологическом отделении… в Москве, – Никитишна потёрла лоб, – зимой двадцать девятого года. Голод в столице не так ощущается, но всё же… а калеченных везут и везут. Обожжённые, обмороженные, переломанные… каких только травм не было… И вот, конец смены. На ногах еле стою, чувствую – вымоталась. Ещё медсестра туда-сюда шныряет… шкаф откроет-закроет. Не могу понять, как, но на меня шкаф завалился. Ну и рефлекторно хваталась за всё подряд, много чего: ножи, скальпели, да еще стекла, короче, изрезало мне руку прилично.

Ковалёв вздрогнул. Вспомнил, как на него в детстве завалится секретер, за которым он делал уроки. Откидная дверца служила письменным столом. Случайно облокотился посильнее и почувствовал, как деревянная махина с ускорением наклоняется на него и вот он уже лежит под грудой книг и тетрадок, облитый чернилами. Чудом не покалечился.

– …остановили кровь, обмазали раны мазью "В", забинтовали. Домой отправили. Через несколько дней совсем худо стало: жар, всё тело ломит. В больницу перевезли – сама не могла дойти. Молодой доктор смотрит, а я уже понимаю – гангрена пошла. Срезает струпы каждый день и мажет этой мазью… Черт бы её проклял… Почему доверилась? Дура! Ну скажи, ведь бывает так в жизни, что иногда рациональное мышление отключается? Ведь прекрасно знала – не просто так, а по опыту! Организм человека приспособлен для самозаживления ран, не надо особо мудрить: мёртвые ткани убери, кровь останови, этого достаточно. Но нет, попалась! В это время, мазь эту на пациентах вовсю испытывали. Придумал один "высокочтимый гений", везде навязывал – во всех учреждениях применяли. Мазь неплохо работала при ожогах, а вот, поди ж ты, задумали все открытые раны мазать. Только оказалось нельзя её применять на рваных ранах – тканям нужно поступление воздуха, чтобы микроорганизмы жили. А так – омертвление… Ну, дошло до того, что руку по самое плечо оттяпали.

Никитишна со злостью втоптала в землю бычок.

– Саша, дай еще папироску, – Ковалёв живо полез в карман, Никитишна примяла трубочку папиросы, – вот на собственном опыте почувствовала, что такое медицина, замешанная на политических идеалах в угоду личности. Перевели меня в терапевты, но я не унималась, пыталась писать статьи, что мазь на базе дёгтя нельзя применять для всего подряд. Со старыми профессорами консультировалась, статистику собирала… нет, меня быстро приструнили… да ещё и профессоров старой школы. Быстренькие новые мальчики по иерархии карабкались. Политическое шарлатанство для укрепления власти одного человека. В итоге, приписали мне постановку неправильного диагноза, хотя там пациент безнадёжен был, и дали десятку, по-ихнему, за вредительство и саботаж. Хорошо, хоть под Москвой оставили, здесь, как ни странно, пригодилась.

– Это ж надо, даже врачам пятьдесят восьмую ставят, – Ковалёв ухмыльнулся, – ну да, воровство им не пришьёшь.

– Ну, ты это… воровство, – Никитишна вскинула подбородок, – не особо… жить всем надо… даже такой.

– Да ладно-ладно, я так, ничего, – Ковалёв улыбнулся, быстро сменил тему, – Странно, ты так откровенно разговариваешь со мной, вроде не так давно знакомы.

– Вообще-то, уже и не особо боюсь, сидеть ещё долго и здесь, похоже, безопасней, чем на воле. Думаешь, я не заметила, как ты в списках пару фамилий подменил. Сначала подумала, вытащить своих захотел, может в соглядатаи завербовал, а потом посмотрела… ба один из них, тот саморуб из узбеков. которого ты тогда с Ванькой притащил. Ну, думаю, посмотрим, как выкрутится… у этого Макарова ведь отличная память.

– Есть такое дело, – Ковалёв снял кепку и вытер лоб, – сдаюсь. Новая разнарядка от Фирина пришла: поддерживать в лагере творчество. Узбек с талантом оказался, скульптурки маленькие лепит.

– Видишь, как все друг с другом повязаны. Все кому-то в чём-то нужны.

Никитишна сделала последнюю затяжку и, в этот раз, бросила папиросу в ржавое помятое ведро.

Послышался мерный цокот копыт и из-за угла администрации вышла старая кляча. Натужно переставляя копыта, она тащила облупленную тёмно-зелёную коляску. Выцветший, местами дырявый, серый брезент обрамлял складную крышу из жёстких полуколец. Ступицы рассохшихся деревянных колёс в нескольких местах были прихвачены металлическими