Его величество случай - Ольга Володарская

– Не-е-ет.

– Она работала у вас домработницей. Такая маленькая, кривоногая, с плоским лицом…

– Шурка, что ли? Конечно, я ее помню… А что, она твоя мать?

– Вот именно!

– Ну и при чем тут я?

– Вы с ней спали?

– Я? – обалдел Эдуард Петрович. – Ты что, с ума сошла?

– Может, по пьяни или с голодухи?

– С голодухи я, конечно, и не с такими тра… в смысле, занимался любовью… Но с Шуркой… – Он замотал головой: – Нет, с ней я точно не спал. Я в своем доме никогда… Табу!

– Но бабуля же ясно написала, – от волнения Аня даже заикаться начала, – ч-ч-то я ее внучка! А кроме вас, никто не мог сделать ребенка моей матери!

– Тебе сколько лет? – спросил Эдуард Петрович.

– Двадцать три, а что?

Он сосредоточенно кивнул:

– Я так и думал… И в каком месяце у тебя день рождения?

– В декабре. Двадцать восьмого.

– В декабре… – повторил Эдуард Петрович, что-то мысленно подсчитывая. – Я в то время, когда тебя зачали, мотал срок в Уфимской колонии строгого режима. – Он скривил рот в подобии улыбки. – Я не твой отец, извини.

Аня потерянно на него посмотрела и пролепетала:

– Как же так? Ведь баба Лина… – Она закусила большой палец, всхлипнула. – Она не могла меня обмануть…

– Не знаю, девочка… – Эдик тяжело вздохнул. – Не знаю.

– Может, у нее есть еще один сын? – встрепенулась Аня.

– Нет, у нее только Ленка, дочь.

– Тогда что же получается? – Аня прикрыла рот рукой и чуть слышно прошептала: – Получается, что она моя мать?

– Ленка? Да ты что! Не выдумывай! Ленка бесплодна, это все знают! Она ни от кого не скрывает, что не может иметь детей…

– Но вдруг…

– Никаких вдруг! У нее с ранней молодости проблемы с гинекологией, мать ее по больницам таскала и по санаториям, но все без толку! – Он рубанул воздух рукой. – Ленка бесплодна, это точно!

Лицо девушки тут же скривилось, и из ее глаз фонтаном брызнули слезы.

– Я ничего не понима-а-а-а-ю… – содрогаясь от рыданий, голосила она. – Ничего…

– Не реви, – по-учительски строго сказал Эдуард. – Слезами горю не поможешь… Тем более что никакого горя нет. Подумаешь, старуха в маразме что-то напридумывала…

– Она не напридумывала! И у нее всегда было острое мышление…

– И богатое воображение, – закончил за нее Эдик. – Ей просто так захотелось, чтобы ты была ее внучкой, что она даже поверила в свою фантазию… Со старыми людьми это бывает…

– Нет, Эдуард Петрович, вы ошибаетесь, – гораздо спокойнее сказала Аня. – Бабушка ничего не придумала… Если бы вы видели ее письмо, вы сами бы это поняли.

– Сделаем анализ ДНК? – подумав, предложил Эдуард.

– Что сделаем?

– Анализ, ты разве про такой не слышала?

– А… Слышала что-то… Но это, наверное, дорого и долго…

– А куда нам спешить?

– Это вам некуда, а мне… – Аня грустно улыбнулась. – Мне очень хочется побыстрее узнать правду. – Она надолго замолчала, собираясь с мыслями, потом глубоко вздохнула и заговорила вновь: – Не знаю, поймете ли вы меня, но я попытаюсь объяснить… Я всю жизнь была сиротой. Сиротой при живой матери. Она не любила меня, я чувствовала это и была страшно одинока… У меня не было друзей, потому что я считала: раз меня родная мать терпеть не может, то чужие люди и подавно… Но речь сейчас не об этом… – Аня тряхнула головой. – А о том, что у меня не было семьи: ни дядей, ни теть, ни сестер, ни братьев… И вот я узнаю, что семья есть, просто я о ней ничего до сих пор не знала. Оказывается, я не сирота! Оказывается, у меня есть бабушка… Да, она умерла, но у меня есть память о ней, есть ее могилка, на которую я смогу положить цветы… И у меня есть отец… Честно говоря, когда я прочитала бабушкино письмо, то первым делом подумала о вас… Эдуард Петрович, я была так рада, что это вы…

– Прости, Анюта, – он погладил ее по русым волосам. – Но это не я. И ты не ее внучка, это точно. Внучатая племянница, это может быть. У матери были сводные братья, были двоюродные, вполне возможно, что кто-то из многочисленного клана Шаховских и обрюхатил твою мать, но никак не я…

– Да, я понимаю… Но все равно, пусть не вы, пусть кто-то другой, но этот кто-то не абстрактный кобель, от которого мать меня нагуляла, а реальный человек, и имя его я теперь могу узнать!

– Каким образом, девочка?

– Я спрошу у Елизаветы Петровны Голицыной, она должна знать.

– Да-а, – протянул Эдуард, нахмурив кустистые брови. – Вета должна… Уж кому-кому, а ей вся подноготная нашей семьи известна.

– Тогда я побегу, – воскликнула Аня, вскакивая с дивана.

– Адрес-то хоть знаешь?

– Нет, – сникла она.

– Она где-то в районе «Сокола» живет, но мне неизвестен даже номер дома… Хотя ты не расстраивайся! У матери где-то должен храниться адрес Голицыной, она на свою память не надеялась, вот все и записывала… Она с молодости такая была, даже день моего рождения в календаре заранее обводила красным, чтобы не забыть… На полках с книгами поройся, где-нибудь и отыщешь…

Аня коротко кивнула и понеслась к двери.

– Доберешься или мне шофера попросить, чтоб довез? – крикнул ей вслед Эдуард Петрович.

– Нет, я на метро, – выкрикнула она на бегу. – До свидания!

– До свидания, – пробормотал он ей в спину. Когда же она исчезла за дверью, Эдуард нажал кнопку на новом телефоне и велел: – Андрюха, Шурика пригласи ко мне.

Не прошло и двадцати секунд, как Шурик появился пред очами босса.

– Ты старуху Голицыну с кладбища увозил? – поинтересовался Эдуард Петрович, откидываясь на мягкую спинку кресла.

– Я.

– Адрес помнишь?

– Волоколамка, дом с маленькими балкончиками, девятиэтажный, напротив подземного перехода, визуально помню, подъезд два, квартиры не знаю, но старуха говорила, что живет на четвертом этаже.

– Квартиру вычислим с полпинка: самая облезлая дверь – голицынская. – Эдуард Петрович побарабанил пальцами по столу, пожевал нижнюю губу – раздумывал, в итоге принял решение: – Давай-ка отвези меня туда. Только «Линкольн» не бери, лучше что-нибудь поскромнее, «фордик», что ли… И свистни там Тимоху с Панцирем, пусть тоже собираются. Все, через двадцать минут будь готов.

Шурик понимающе кивнул и быстрым шагом вышел из кабинета.

Аня

Адрес старухи Голицыной Аня нашла в ящике кухонного стола. На клетчатом листе, вырванном из школьной тетради, было написано: «Волоколамское шоссе, дом 10, кв. 86 – Вета». Сунув бумажку с адресом в задний карман джинсов, Аня выбежала из квартиры.

Добралась до «Сокола» за сорок пять минут. От метро доехала три остановки на трамвае. Нужный дом нашла сразу. Это было добротное каменное строение в девять этажей, из тех, в которые во времена «развитого социализма» селили военных в чинах и партийцев средней руки. Аня чудом справилась с кодовым замком на двери (на стене были нацарапаны цифры, код оказался верный), вошла в просторный холл. Поднялась на одном из двух лифтов на четвертый этаж.

Дверь квартиры восемьдесят шесть была, не в пример соседним, обшарпанной, хлипкой, с покосившимся номерком, даже коврик на полу поражал ветхостью. Аня аккуратно вытерла о него ноги, надеясь, что он не рассыплется под толстыми подошвами ее ботинок, и позвонила. Раздалась оглушительная птичья трель (в самый раз для глухой старухи, такой звонок не проигнорируешь), но никто не открыл. Подождав минуту, Аня позвонила еще раз.

К ее удивлению, никаких звуков из-за двери не послышалось. Странно… Куда могла податься больная старуха на ночь глядя? В магазин, аптеку? Что-то не верится, что в такую темень и гололед Голицына рискнет выходить из дома…

Аня перестала терзать звонок – постучала. Никакого ответа. Только дверь, на которую она обрушила свой кулак, неожиданно отворилась. Открыто? Открыто, это стало ясно, когда Аня толкнула дверь посильнее и та, повинуясь ее толчку, распахнулась настежь.

Сначала Аня ничего не увидела – в большой прихожей было темно. Но потом, когда глаза немного привыкли к мраку, она разглядела очертания мебели, двери в комнаты, большой мешок на полу, наверное, с картошкой. В квартире пахло любимыми духами Голицыной, а еще какой-то сушеной травой, подгоревшей картошкой, сыростью и… кровью.

Аня медленно подняла руку, щелкнула выключателем. Помещение осветилось тусклым желтым светом. Теперь можно было разглядеть не только очертания, но и сами предметы: шкаф, зеркало, висящий справа от него светильник в форме уличного фонаря, кресло под потертым пледом, оленьи рога над комнатной дверью… Еще стало ясно, что то, что лежит в углу прихожей, не мешок с картошкой, это сама Лизавета Петровна.

Мертвая Лизавета Петровна!

И из ее груди торчит огромная деревянная рукоятка кухонного ножа.

Старуху убили! Зарезали!

Дежавю! Дежавю! Дежавю!

Боже! Еще одна старая женщина убита ножом… Только ее убили не в стиле ретро. Нет, эту зарезали по всем законам жанра экшн. Жестоко, грязно!

Аня с ужасом разглядывала труп несчастной старухи. Он был не таким чистеньким, как бабулин. Тело Голицыной походило на месиво: залитое кровью, израненное, истерзанное – было ясно, что убийца сначала нанес старушке несколько ударов и только потом всадил нож в сердце.