Храм ночи - Донован Фрост

Как обычно, вышедший сухим из воды Конан, озирая полный изуродованных, окровавленных тел зал и лениво журя задержавшуюся с вмешательством дворцовую стражу, увидел, что один из павших шевелится.

— А, так ты жив? — безразлично уронил Конан, собираясь уходить. — Брат твой, недотепа, больше тебя, был достоин славной участи сына Валлана. А из тебя не вышел ни ученый, ни умелый воин.

Этих слов расторопному командиру Черных Драконов было достаточно, чтобы удалить Армледера как можно дальше от королевских очей. Счастье еще, что юноша остался в столице и в своем избранном полку. Однако в караул во дворце его не назначали ни при каких обстоятельствах. Потребовалось десять лет беспорочной службы, отличий в нескольких больших и малых сражениях, прежде чем он получил первое офицерское звание.

Уже изрядно сдавший к тому времени король подписал указ, словно и не вспомнив, что речь идет о его бывшем телохранителе и сыне основателя академии.

Позади был страшный для королевства Год Дракона, год вторжения Немедийской армии в союзе с черным колдовством, восставшего из пепла, древнего Ахерона. Года, начавшегося с ужасающей битвы на пограничной реке. Насланный колдуном Звездный Демон лишил короля возможности выехать на поле и достойно руководить аквилонским воинством. Тогда по совету полководцев Конан отдал свои черные доспехи командиру пеллийских копейщиков Эйольву. Ненавидевший насилие во всех его проявлениях и равнодушный к зову медных труб, кличу герольдов и лязгу битвы, но верный долгу Эйольв-Валлан повел конную лавину аквилонцев навстречу неприятелю. То был черный день, первый в череде горьких поражений королевства — побежденные некромантией отряды Аквилонии гибли под обломками рушащихся скал и копытами немедийской конницы. Одним из первых пал и давний соратник Конана.

Миновал Год Дракона, возродившееся буквально из руин Аквилонское королевство вышвырнуло за свои границы захватчиков и в преисподнюю — их темных союзников.

Золотой Лев вновь нежился на Рубиновом Троне. Армледер, отлично проявивший себя в битвах той войны, стал капитаном Черных Драконов.

Правда, годы службы в Западной Марке не принесли ему ни великой славы, ни особенных падений — война с пиктами в топях и джунглях была хоть и изнурительной, но бедной знаменательными событиями, могущими дать тот или иной толчок карьере.

Истинный взлет Армледера начался со времени вхождения во власть сына короля. Конн, большой поклонник всего «истинно цивилизованного», отправил три десятка офицеров среднего звена в знаменитую военную академию в Бельверусе. Попавший в их число пеллийский дворянин блестяще прошел выучку немедийской школы «истинной стратегии». Король, правда, и без того крепко подзабывший своего неудачливого охранника, совершенно перестал обращать внимание на полк «черных камзолов», обзаведясь собственной дикой гвардией. Так для Армледера, выбившегося вскоре в первые ряды среди фаворитов молодого принца, началась совершенно новая жизнь, полная столкновений с северянами, дворцовых интриг и прочих событий при дворе сильнейшего королевства Хайбории.

Обо всем этом Торкиль знал лишь понаслышке. Едва не всю свою бедную событиями жизнь он провел в запущенном родовом гнезде, изучая пыльные манускрипты, проводя ночи напролет за дневниками своего отца и помаленьку отстраивая заново замок пеллийских герцогов. Череда войн и заговоров, весь этот кровавый водоворот, в который погрузило державу воцарение киммерийца, не затронул пеллийские земли. Ни для казны, ни для соседей эти земли не представляли никакого интереса — довольно бедная, изрезанная оврагами, горами и непролазными чащобами пограничная земля, некогда прельстившая первых пеллийских владык своей укромностью и отдаленностью. Что и говорить, в окрест не было, не только митраистских храмов, украшающих любое мало-мальски значительное баронство, но даже отшельники, ищущие уединения и покоя, словно по молчаливому сговору избегали этих порубежных земель. Объявился, правда, один старик, неясного вероисповедания, но, как водится, в рубище, струпьях и вшах. Он-то и украшал одно время бедную местную ярмарку своими плясками и завываниями, отвечая на вопросы о своей персоне туманными притчами, за которыми следовал неминуемый жест руками и без перехода — требование трех серебряных монет «на угодные светлым богам дела». Однако на поверку он оказался немедийским шпионом, который, отчаявшись разведать торные для тяжелой кавалерии тропы через дикие местные горы, слегка тронулся рассудком, одичал и свел дружбу с разбойными шайками, промышлявшими на тракте с немедийской стороны хребта. После поимки пограничной стражей оного отшельника со столь разнообразными талантами и препровождения его в далекую столицу религиозная жизнь земли пеллийской замерла окончательно.

По крайней мере, так думали удрученные ежедневными заботами крестьяне, скоробогатые купцы да спивающиеся ратники пограничной стражи. Однако десятка три посвященных по ту и по эту сторону дикого кряжа могли порассказать иное. Например, что в тот год, когда почитатели Асуры столь поспешно и прилюдно покинули «оскверненную» Тарантию, направив свои караваны в Пуантен, от общего потока возмущенных варварским капищем жрецов и прихожан, отделились десять крытых повозок и полтора десятка конной храмовой стражи. Сии беглецы, преимущественно пользуясь окольными тропами и безлунными ночами, медленно удалялись от центральных провинций, останавливаясь в чистом поле или лесах, явно избегая случайного интереса обывателей, а еще пуще — людей, пекущихся о благе Короны.

Дождливым осенним вечером повозки и устало ссутулившиеся в седлах всадники въезжали в гостеприимно распахнутые ворота родового гнезда забытых Митрой и королем пеллийских владык.

Свидетелями этого события стали двое приказчиков зажиточного землевладельца, которые по причине понятной тяги к противоположному полу подзадержались на ярмарке после того, как сторговали два воза овощей, и вынуждены были возвращаться по кишащим разбойниками лесам под крылышком воинов замка, приобретавших там же попоны и прочую конскую упряжь. Собиравшихся наутро тронуться в путь к родной деревеньке торговцев нашли в замковом рву, куда те упали ночью, по всей видимости, от невоздержанности по части пития прикупленного на той же ярмарке винца.

Хозяин двоих незадачливых приказчиков явился с домочадцами для вывоза тел, однако принялся задавать стражникам герцогского гнезда разного рода тревожные и беспокойные вопросы, предварительно подпоив тех тем самым вином. Вино то, кстати, по мнению всех проезжавших когда-либо по пеллийским землям путешественников — совершеннейшая кислятина, было не иначе как состряпано подручными Сета. Ибо стражники, хватанув его немалое количество, затеяли с землевладельцем и его челядью ссору, вылившуюся в изрядную поножовщину и один труп. Тело, живот которого был мастерски распорот снизу до самого горла, принадлежало оному землевладельцу. Так что пришлось битой челяди после продолжительной беседы при закрытых дверях с сенешалем герцога отправиться восвояси, увозя на понурых лошадках три печально свисавших с седел зашитых дерюжных мешка. Младший отпрыск Эйольва Пеллийского Торкиль, слывший в народе неопасным грамотеем-сумасшедшим, оплатил семьям покойных неожиданно щедрую виру, закрепив за собой кроме упомянутого мнения еще и ореол заступника крестьян.