Старая тайна, новый негодяй - Галина Романова

Невзирая на ее протесты, к уборке я присоединилась. Через два часа о сотворенном вандализме ничто не напоминало. Но осадок, как говорится, все же остался. И к осадку теперь примешивалось вполне ощутимое чувство страха.

Дело, судя по всему, принимало достаточно серьезный оборот. Три покушения, два из которых закончились для злоумышленников вполне успешно. Третье не удалось, и то потому, что мне просто повезло, если можно верить словам капитана ГИБДД. А так к числу жертв отнесли бы и меня.

Вот тебе и не вмешивайся, снова вспомнились мне предостережения Аракеляна. Вот и попробуй не вмешаться. Если раньше не было ничего личного, то теперь…

Я сердечно поблагодарила Марину, клятвенно пообещала ей обращаться, если что, и, заперев за ней дверь на замок и задвижку, пошла в ванную. Ванная у меня шикарная, просторная, перестроенная из санузла, крохотной ванной комнаты и примыкающей к ней кладовки. Вдоль одной стены размещались угловая ванна, душевая кабина и раковина. А противоположная стена была зеркальной. Такая вот у меня прихоть без какого-либо намека на эксгибиционизм. Встав перед зеркалом сейчас, я стянула с себя одежду и едва не расплакалась от жалости к самой себе. Сплошные синяки, ссадины, царапины. А ведь могло быть и много хуже. Могло ведь и вообще ничего не быть. Тут совершенно некстати вспомнился Володька Волков. Вспомнился таким, каким я увидела его за минуту до смерти. Искалеченное тело, затухающий взгляд, исчезающий шепот…

Господи! Я так не хочу! Я не могу позволить себе глупости быть погребенной непонятно за что! Мне еще и тридцати пяти-то нет…

Охая и всхлипывая, я кое-как вымылась, еле касаясь намыленной губкой тела. Укуталась затем в халат, невзирая на жару, натянула на ноги шерстяные носки и пошла в кухню. Мне просто необходимо было принять сто граммов коньяку. Как говорится, и тело поправить, и ясность мысли вернуть.

С телом получилось не очень, потому что оно продолжало ныть во всех местах сразу, а вот мысли… Мысли вдруг появились, причем сразу и столько, что только давай записывай. Я и записала. Под номерами, расположив их в строгой хронологической последовательности, будто план к сочинению по истории писала. Только теперь это не было сочинением, а история… история была. Причем история моей жизни и надвигающейся смерти, которую мне надо изо всех сил постараться предотвратить. Тридцать пять-то уже через три дня…

Глава 8

— Дашка, ты же меня без ножа режешь! — застонал мой шеф наутро в телефонную трубку. — Как же я без тебя?! Ты же должна была сегодня выйти из отпуска! Чего же теперь?!

— Не выйду теперь! — забыв о субординации, рявкнула я озлобленно. Снова поймала свое отражение в зеркальном шкафу моей спальни и, еле сдерживая стон от того, какую сине-лиловую красоту там увидела, продолжила препираться с начальником. — И вообще! У меня этих отпусков еще на полгода. Напиши за меня заявление, будь человеком! Я дома пока побуду.

Шеф минут пять матерился вполголоса, потом озадаченно пробормотал:

— Что-то случилось, Даш? Ты же не могла просто так-то… Ты скажи, ребят пришлю, охрану дам.

— При чем тут охрана?! — Его слова меня мгновенно отвлекли от зеркала и заставили насторожиться. — Чего ты мелешь?

— А чего тут молоть-то, коли в городе бог весть что творится. Сначала Волков. Теперь вот бизнесмена какого-то вместе с тачкой на воздух подняли. А вчера… — Тут он на мгновение отвлекся и принялся отчитывать нашу секретаршу за холодный чай. Потом, когда она, коротко огрызнувшись, исчезла в приемной, продолжил: — А вчера кое-кто поведал мне о том, что тачку твою приволокли в ГАИ разбитую. Я весь вечер тебе вчера звонил и на домашний, и на мобильный. Отключила, что ли?

— Отключила, конечно, — соврала я.

Не говорить же ему о том, что первый звонок на домашний телефон я не пропустила. Добросовестно сняла трубку и несколько минут требовала к себе внимания невидимого абонента, без конца повторяя: «алло, говорите…» Абонент оказался либо глухим, либо немым, потому что дал отбой, не удостоив меня ответом. И только вернув трубку на место, я поняла, в чем дело.

Тот, кто звонил мне, хотел просто убедиться в том, что я жива. Или наоборот. А значит, этот человек и есть истинный виновник того, что со мной произошло. Я тут же обратилась в диспетчерскую телефонной станции. Просила неумолимую девицу сказать, откуда мне только что звонили. Но скорее памятник на центральной площади города можно было упросить сойти с постамента, чем достучаться до сознания молодой зануды, которая гнусавила мне в ответ «не положено».

А потом я наглухо задраила все окна и двери и к телефону уже не подходила, хотя тот и в самом деле к ночи раскалился от поступающих звонков.

— Я так и понял, — неуверенно промямлил мой начальник. Не поверил, наверное. — Слушай, Даш, а может, тебе и правда охрана нужна?

— Твои трое-четверо каратистов погоды не сделают, Алеш. — Я печально вздохнула. — К тому же, думаю, необходимости такой нет. Все в порядке.

— Правда? — он засопел недоверчиво. — А чего же тогда тебе второй отпуск понадобился?

— Да в синяках я вся! Неужели так трудно понять, елки-палки! — вскричала я, снова поймав свою опухшую физиономию в зеркале. — Морда, как мяч баскетбольный. Хороша же я буду, притащившись на работу в таком виде!

— А-ааа, вон в чем дело! — он сразу обрадовался. — Тогда ладно! Тогда отдыхай и зализывай раны. Ну, пока тогда…

Стоило нам с ним переговорить, как телефон снова зазвонил. Я занесла было руку над трубкой, но тут же ее отдернула. А ну как снова проверка? Хотя все, что они хотели узнать, узнали еще вчера. Я была дома, а значит, жива. Нет, ответить все же стоило.

Звонила Наталья. Сначала она расспросила меня об аварии, о которой ей еще вчера сообщили через знакомых, а потом вдруг расплакалась безутешно в трубку. Попытавшись ее успокоить, я и сама расплакалась.

— Я не могу понять, что происходит, Наташа! — всхлипывала я, морщась от боли. Слезы попадали на ссадины и щипали нещадно. — Что понадобилось от меня кому-то?! Сначала Володя, потом Игорь…

— Откуда про Игоря-то знаешь, если на даче была? — Перед этим я все детально ей рассказала: во сколько, куда и откуда держала путь, прежде чем сорвалась в кювет.

— Так это… — я запаниковала. Врать ей не хотелось, а правда ее снова разозлит. Но потом, вспомнив о ее тайном свидании на моей даче, я решила, что кто-кто, а она поймет меня непременно. — Ко мне Сережа приезжал, он и рассказал.

— Какой Сережа? — устало поинтересовалась Наташа.

Я просто видела, как она морщит безукоризненный, без единой морщинки лоб, пытаясь вспомнить, кто такой Сергей. Потом она едва слышно ахнула, но тут же через мгновение вздохнула, сопроводив обреченным:

— Неугомонная ты, Дашка. Что с тобой поделать.

— Ладно тебе, Наталь, он не такой уж и плохой. — От того, что она не стала сразу ругаться, на душе у меня потеплело. — Мало ли у кого что не случается в жизни.

— Ага, может, и так. — Она снова тяжело вздохнула и со слезами в голосе продолжила: — Только боюсь я за тебя, Дашка. Я теперь за всех боюсь. Девчонки уходят в школу, я боюсь. Мама уходит за хлебом, я снова боюсь. А теперь еще и ты… Вчера весь вечер тебе звонила, звонила. Трубку никто не брал. Думай что хочешь. И поделиться-то не с кем. Яковлевы с Минаковыми решили бархатный сезон провести на море. Вчера утром уехали. Все сокрушались, что не попрощались с тобой. Ты ведь как сквозь землю провалилась, никому ничего не сказала. Так что мы с тобой одни и остались. Кстати, как ты там вообще?

— Плохо, Наталь. — Глаза снова заслезились, а в горле запершило. — Физиономия такая, будто меня по асфальту всю ночь ею возили. Страшно людям показаться.

— А как же любимый? — не удержавшись, уколола подруга. — Ему показаться не боишься?

Люди, они ведь при любых обстоятельствах остаются сами собой. Могут, конечно, сдерживаться в силу обстоятельств либо из соображений протокольной этики. А свою сущность, данную природой, изменить не в силах никто.

— Он меня еще не видел, — проворчала я, показывая Наталье язык. Хорошо, что она этого не видит, обиделась бы непременно. Как-никак переживает за меня. — Он как три дня назад уехал с дачи, так я его больше и не видела.

— Во-во, вот оно, его чувство! — потихоньку начала взбираться на своего конька Наталья. — А ты все дифирамбы ему поешь. Смотри, Дашка, как бы не заплакать. Не мое это, конечно, дело, но… Связываться с таким типом…

— Не начинай! — я поморщилась недовольно.

— Что не начинай! Что не начинай! — Все, Наталья в седле и вожжи натянула до упора. — Как он появился, так все… Все прямо в одну кучу валится и валится. Что ты вообще о нем знаешь?! Кто он?! Откуда?! Где он вот, например, сейчас?! Переспал с тобой на даче, и после этого ты попадаешь в аварию! Это о чем говорит? Это говорит о том, что мозги у тебя заняты не тем, вот ты и лихачишь. А я сколько раз тебе говорила, Дашка, будь осторожна. А ты все равно носишься по дорогам как ненормальная!