Одно другого интересней - Ежи Брошкевич

Увы — не скрою — именно на этом месте Горошек уснул.

А Як, пролетая в тучах средиземноморского центра пониженного давления, который постепенно перемещался над Центральной Европой, настроил свой приемник на Москву и слушал концерт. Кто-то очень хорошо исполнял «Сирень-черемуху».

— Внимание! Внимание! — вдруг заговорил Як официальным тоном. — Прошу приготовиться к посадке.

Горошек очнулся первым. Сначала он был уверен, что задремал только на минутку. Просто глубоко задумавшись над вопросами земного тяготения, на минутку задумался чересчур глубоко.

Но очень скоро понял, что они снова проспали большую часть полета.

— Уже все? — закричал он.

— Уже все-о-о-о? — повторила, отчаянно зевая, Ика.

— Выходит, так, — засмеялся Як. — Как спалось моим пассажирам?

— Опять мы ничего не видели, — огорчился Горошек.

— И не на что было смотреть, — утешил его Як. — Все время шли в облаках.

— Мне кажется, — сказала Ика, — кажется мне, что я бы чтонибудь съела.

— Ой, и я! — простонал Горошек.

Только теперь они осознали, что со вчерашнею ужина, в сущности, ничего не ели и не пили, не считая нескольких глотков кофе.

И вдобавок им было стыдно. Летели над Балканским полуостровом, над Венгрией, над Чехословакией, пролетели половину Польши — и что? И ничего. Спали. Спящие царевны! Единственным оправданием, с грехом пополам, могли послужить облака.

— Внимание! Захожу на посадку! — сказал Як.

Облачность была низкая. Выскочили из нее в частом дожде. Не выше чем в трехстах метрах над землей. Як легко накренился, и тогда они увидели густой темный лес, а за лесом — пустое аэродромное поле, на краю которого темнел силуэт машины. Силуэт Капитана.

Як коснулся земли и, понемногу тормозя, подъехал к нему лихо, с шиком, остановился буквально в двух метрах от автомобиля.

— Итак, милые мои и дорогие, — сказал он, — мы свое дело сделали. Теперь время нам прощаться. Может быть, еще встретимся. На земле или в небесах. Верно?

— Дорогой наш самолет, — сказала Ика, вылезая, — можно вас обнять?

— И я хотел бы… — добавил Горошек.

— Пожалуйста. Только без лишних нежностей. А то у меня мотор может заесть от волнения. Обняться? Пожалуйста. Пожмите мне винт.

Ребята соскочили на мокрую землю.

— Привет! — закричал Капитан.

Резкий косой ветер брызгал дождем. Было холодно и темно, несмотря на ранний еще час — пять часов утра.

— Значит, справился, старина? — сказал Капитан.

— Кое-как, — усмехнулся, по обыкновению, Як.

Но в его смехе любой внимательный слушатель заметил бы очень нежные нотки. Потому что в эту минуту Ика, а потом Горошек чмокнули его прямо в винт.

— До свидания, Як! — крикнули ребята хором. — До свидания!

— Ты был очень храбрым и добрым другом, — сказала Ика.

— Мы тебя никогда не забудем, — сказал торжественно Горошек.

— Даже когда буду в музее?

— Ой, Як! — крикнула Ика.

— Прощайте, ребята, — сказал он. — Я вас очень полюбил. А теперь хватит мокнуть. Долгие проводы — лишние слезы. До свидания! До сви-да-ния!

— До свидания! До сви-да-ния! — кричали ребята.

Но Як исчез за стеной все усиливающегося дождя, который стучал по крыше Капитана, словно сотня барабанщиков.

Капитан, выехав на Варшавское шоссе, на полном газу мчался прямо к дому.

— Ах, Капитан! — вздохнула Ика. — Если бы ты знал!

— А я знаю. Все знаю. Як все время передавал сообщения с дороги. Я просто счастлив, что все обошлось так удачно. Мы очень беспокоились…

— Кто?

— Ну, все мы, — пробормотал Капитан. — Я, телефоны на вокзале, электронный мозг и те четыре радиостанции… вообще все. И вот что…

— Что? — спросил Горошек.

— Вот что, дорогие мои, — сказал Капитан торжественно, так торжественно, что ему пришлось даже притормозить. — Я горжусь вами.

Это была чудесная минута! Ребята улыбнулись, поблагодарили и замолчали.

И Капитан снова помчался наперегонки с ветром, словно был не старым ветераном, а новейшей моделью гоночной машины с реактивным двигателем…

Понемногу смеркалось. Над Варшавой вспыхивали зарницы. Потом до них докатился дальний отзвук грома.

Ика рассмеялась:

— Горошек, это называется гроза? Горошек понимающе кивнул головой.

— Что сделаем на ужин? — спросил он. У Ики заблестели глаза.

— Первым делом, — горячо заговорила она, — первым делом приготовим себе бутербродов с колбасой, с рыбой, с ветчиной.

— Да, — вдохновенно подхватил Горошек. — С копчушками, с ветчиной, с колбасой. А потом разогреем курицу и нажарим картошки. А я еще салат сделаю.

— Чудесно. Ты сделаешь салат, а я открою банку компота. У нас ведь безе есть!

— Ура! Про безе-то я забыл! — завопил Горошек, а у Капитана от смеха едва не закипела вода в радиаторе.

И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, на ужин ребята приготовили себе все то, о чем здесь уже упоминалось, и был это, вероятно, самый вкусный ужин в их жизни.

Вдобавок он проходил в праздничной обстановке. Немедленно по прибытии их начали поздравлять по телефону. Позвонил автомат из кабины № 3 на Главном Вокзале, звонили представители городской телефонной станции и даже сама международная. Естественно, первым поздравил ребят телефон Ики (ведь ужин происходил у нее на квартире), а потом при помощи приемника их по очереди поздравили четыре радиостанции.

А во время самого ужина приемник передал такую новость:

— Как сообщает агентство АФП, пассажирский самолет Африканских Авиалиний был найден в Сахаре, к юго-западу от селения Ят. Поскольку не удалось выяснить, кто первым обнаружил место вынужденной посадки «Дугласа-125», спасенные пассажиры, их семьи, а также администрация авиалиний настоящим выражает благодарность всем тем, кто способствовал спасению пассажиров и экипажа самолета.

Это сообщение радиоприемник повторил два раза, весело подмигивая волшебным зеленым глазком.

Потом объявил:

— При участии радиостанций Капштадта, Осло, Парижа и Киева передаем специальный концерт, предназначенный для героических спасителей «Дугласа-125».

Горошек в этот момент жевал бутерброд с копчушкой.

Он надулся, как белый павлин.

— Слыхала? — пробормотал он. — Героических!

Ика кивнула, проглотила свой бутерброд с паштетом, а потом сказала:

— Да, это надо продумать.

— Что там еще?

— Как нам быть, чтобы мы не зазнались?

Он посмотрел на нее с возмущением: дескать, что там еще за насмешки?

Но потом задумался на минутку. И, задумавшись, сказал:

— А знаешь что?

— Что?

— Ты права.

Для дальнейших разговоров уже не было, к сожалению, времени, потому что золотистая подрумянившаяся курица ожидала своей очереди, а за ней компот и безе.

Правда, для безе и компота, по правде говоря, уже не хватало места, и вообще они были не такие вкусные, как казалось сначала.

Что поделаешь — трудно добиться полного счастья на этом свете!

РАННИМ УТРОМ, когда, проклиная дождь и дорогу, вернулись родители, все было в полном порядке. Все, что полагалось съесть, было съедено, и даже посуда — помытая и вытертая — стояла на своих местах.

Обеих мам удивила только одна вещь: в носках и ботинках как у Ики, так и у Горошка было полным-полно песка. Мама Ики в своей квартире, а мама Горошка — в своей, удивленно подняли брови.

Одна спросила:

— Это еще откуда? В песочек играли? А другая:

— Полные ботинки песка! Пирожки лепили, что ли? Ни Ика, ни Горошек не отвечали. Они спали крепким и счастливым сном.

Оба папы расхохотались. Отец Горошка пожал плечами:

— Ты сама вчера еще в песок играла.

А отец Ики, который, как говорила мама, вечно фантазировал, сказал попросту:

— Очевидно, они были в Сахаре.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ

А САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ случилось на последней — вновь теплой и солнечной — неделе сентября.

Накануне вечером родители играли в карты, и отец Ики сказал:

— Ребята тоже люди.

— Правильно! — согласился отец Горошка. — А в чем, собственно, дело?

Родители сидели вчетвером за картами и жаловались на то, что в такую прекрасную погоду приходится сидеть в городе, поскольку и те и другие были приглашены на именины, на которые обязательно надо пойти, а то именинник обидится.

Когда перестали жаловаться и даже пришли к заключению, что на именинах можно будет потанцевать, отец Ики сказал, что «ребята тоже люди». Потом отец Горошка спросил: «А в чем, собственно, дело?» — и в соседней комнате, где Ика с Горошком о чем-то спорили вдруг стало тихо.

Мама Горошка, которая как раз выигрывала, не любила разговоров за картами.

— Мы играем, — спросила она, — или разговариваем?