Живи и ошибайся 3 - Дмитрий Соловей

— Давай вместе прикинем, — предложил я.

Следующие два дня мы усердно копались в распечатках. Дед тоже подключился, одобряя или критикуя выбранное. Он же предложил смотреть по фамилиям известных людей. К примеру, Боткин. Ему пока одиннадцать лет, живет в Москве и знать не знает, что станет лейб-медиком императора. До него серьёзными исследовании нервной системы никто не занимался не только в России, но и во всём мире. Подробное описание нервной системы вещь полезная. Я бы Иноземцева посадил на эту тему.

Боткин много к чему приложил свою руку. Даже гепатит А в нашей реальности называли его именем. Правда, мы эту инфекционную болячку уже в своём справочнике записали, включая симптомы и предупреждение о заразности.

Дед настаивал на внедрении медицинской техники. Измерять кровяное давление, пропагандировать вред кровопускания, снимать кардиограмму и так далее. Лёшке больше приглянулась микробиология, микробы и вирусы с бактериями. К тому же на эту тему уже имелись наработки, и фанатик в этой области Куроедов.

— «Палочка Коха открыта в 1882 году», — зачитывал друг текст. — Чахотку ещё не считают инфекционным заболеванием.

— Уже считают, — вмешался я. — Мы в справочнике об этом писали.

— Писали. Но ты тогда не захотел вдаваться в детали и возбудителя туберкулёза не описывал. И не забывай, что в России справочник видели единицы из числа врачей.

— Хорошо, как вариант годится, — не стал я спорить. — Всё равно мало для клиники. Лечить-то туберкулез мы не можем, батюшка всех чахоточных в Крым ссылает, а там скоро война.

Идею создания вакцин против тифа и сибирской язвы я категорически отмел. Вакцины нужны, но у нас нет ни научной базы, ни учёных, кто стал бы этим заниматься. Да и пример Мечникова, у которого лаборант нарушил техпроцесс, не вдохновил. Вместо вакцины против сибирской язвы получили в результате падёж овец, на которых испытывали препарат. Если и заниматься вакцинами, то самим, а мы и без того себя загрузили.

Деду ещё приглянулась ортопедия. С нашим гипсом это направление непосредственно пересекается. Тот же аппарат Илизарова вещь полезная. Однако ограничений слишком много, и главное из них — отсутствие рентгена.

Толком так ничего и не решили. Туберкулёзную палочку Лёшка, безусловно, «откроет». Подопытных для её извлечения зимой прибудет много. Меня всегда это возмущало. Нет бы этим чахоточным дома в тепле сидеть, так они за чудом к старцу поедут. Никаких чудес от туберкулёзников не перепадёт, как и известность клиники. Дед уверял, что у нас достаточно той самой славы и без излечения больных.

И снова я был не согласен. Мы не только своим старцем прославились на всю страну, но и красящими пигментами. Куроедов чуть ли не всех своих крестьян задействовал в производстве красителей. Пигменты у нас скупали все без разбора. И цены ведь были высокие. Зато такого разнообразия оттенков ни у кого не найти. Куроедов умудрялся втюхивать даже обычную охру для художников. Там же в основе глина. А она, как мы знаем, значительно отличается от места карьера и имеет различные оттенки.

Набор «Куроедовские краски» в последнее время расширился. Именитые художники к нам сами приезжают, а тем, кто не может себе такое позволить, купцы продают краски в тюбиках или в виде порошка.

Предположу, что и композиторы в ближайшее время подтянутся. Может, и вправду зря Лёшка начал паниковать и переживать, что отца Нестора увезут в столицу? Здесь и без старца довольно оживлённая торговля идет.

Кстати, сосед по поводу своих «Куроедовских красок» хвастался каждому, кто попадал в его поле зрения. Такой абсолютной уверенности в собственной гениальности и таланте я ни у кого ранее не встречал. Считается, что Брюллов излишне капризен к собственному творчеству, но куда там его амбициям до самомнения Куроедова! Даже патенты на пурпур и анилин, которые у нас были совместные, Ксенофонт Данилович умудрялся продавать как свои единоличные изобретения. Мы с Алексеем просто рядом стояли, перетирая порошочек для этого гения из провинции.

Когда тема музыкальных инструментов немного утихла, композитора Сихру в обязательном порядке просветили по поводу красок. Просто новых тем для разговоров не осталось, и Куроедов решил вспомнить старые заслуги, раз уж даже Гундоровы перестали реагировать на расписанные перспективы музыкального салона. Эти родственники Алексея, похоже, на всю зиму у нас задержатся. И ведь не выгонишь. Я ещё понимал, что Софья, как жена Лёшки, могла бы погостить (друг усиленно трудился над наследником), но остальные своим присутствием совсем не радовали.

Пожилая чета Гундоровых начинала новый день с жалоб на здоровье. Им вторили жены старших сыновей — братьев Софии. Повезло, что детей с собой не привезли, оставив дома с воспитателями. Зато притащили личных слуг, которых тоже пришлось устраивать на постой и кормить за мой счёт. Но в целом Гундоровым слушать Куроедовское хвастовство порядком надоело.

— Людишки у меня, знаешь, какие? — красовался Куроедов перед столичным музыкантом. — Я им указания даю, а они краски мешают. Да, господа, — это уже нам, — недавно красненький цвет получили. Не знаю, как проверить. Был такой или нет? Вот сердцем чувствую, что это моё новое открытие!

— Оттенок красного к какому ближе? — деликатно поинтересовался Лёшка. — К кадмию или краплаку?

— Наладить выпуск даже известного пигмента не менее прибыльно, — намекнул я на производство известного всем кадмия красного.

— Во-во! На него цвет и похож, только как бы охры немного добавили, — продолжил «знаток» красок и живописи.

Графине и Иноземцеву слушать очередную историю про краски было неинтересно. Новосильцева, сославшись на усталость, покинула гостиную. Иноземцеву же понадобилось что-то в библиотеке. Гундоровы давно пресытились историями соседа и тоже удалились. Лиза попыталась изобразить радушную хозяйку, но я ей показал жестом, что может идти к детям.

В общем, на очередной лекции по красителям осталось нас пятеро, включая самого Куроедова и педагога-музыканта, который по незнанию не успел вовремя смыться и теперь выслушивал, сколько чего и как мы изготавливаем, умудряясь ещё и фразы по теме вставлять. Хотя мне показалось, что Куроедову убедить столичного композитора в своей гениальности не удалось.

— И как же вы тот анилин получили? — язвительно так задал вопрос Андрей Осипович. — Небось опыты ставили?

— Да какие опыты! — отмахнулся Куроедов. — Хинин я себе купил. Ну, знаете этот, который от малярии. Вдруг заболею, так чтобы лекарство было. А тут Георгий Павлович замыслил краски делать, и мой хинин со спиртусом и чем-то там смешал. Так и получили анилин.

Чёртики веселья заискрились в глазах композитора. Не нужно много ума, чтобы понять, что сосед, кроме покупки партии хинина, ничем не помог в деле получения красителей.

— А что с новой краской? —