Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Я пожал плечами и повернулся спиной к цели. Никакая сила на свете не заставила бы меня швырять огнеопасные предметы в дом одного из самых влиятельных жителей Гаваны.

Поворачиваясь, я уловил движение слева от нас, за каменной стеной, которую Хемингуэй во время сегодняшней экскурсии по финке назвал «свиным забором».

На курсах военной подготовки и в канадском «Лагере X» инструкторы особо подчеркивали, что лучший способ увидеть противника в темноте — это смотреть чуть в сторону от его предполагаемого местонахождения, поскольку в условиях слабой освещенности периферийное зрение чувствительнее прямого взгляда. Еще нам рекомендовали следить за любыми движениями.

И я увидел его — человеческая фигура на мгновение заслонила огни Гаваны, проникавшие сквозь деревья. Потом еще раз. Кто-то в черной одежде обходил нас слева. Отблеск отраженного света на стекле подсказал мне, что у него винтовка с оптическим прицелом, наведенная в нашу сторону... в сторону Хемингуэя.

— Давай! — крикнул писатель и вскочил на ноги. Вложив ракету в полый шест, он поджег фитиль своей золотой зажигалкой и выстрелил в окно столовой Стейнхарта. Ибарлусия выпалил секундой позже. Гест швырнул длинную гирлянду фейерверков. Купер бросил на террасу бутылочную бомбу.

Доктор покачал головой и запустил ракету, которая взмыла вверх, влетела в открытое окно на третьем этаже и взорвалась где-то в глубине дома. Хемингуэй перезарядил свое оружие и выстрелил опять. Сигнальные ракеты, которым положено вспыхивать облаком искр на высоте десятков метров над землей, взрывались вновь и вновь, осыпая стены и террасу раскаленными частицами серы и окиси магния. Из дома донеслись крики и треск фейерверков. Фортепиано умолкло.

Я продолжал краешком глаза ловить движения темной фигуры, притаившейся за «свиным забором». Силуэт приподнялся, и в его прицеле мелькнул отраженный свет взрывов.

Выругав себя за то, что при мне нет пистолета или хорошего клинка, я зажег короткий фитиль своей ракеты, сунул ее в бамбуковый шест и выстрелил в сторону каменной стены и шоссе. Ракета пролетела слишком высоко и взорвалась среди нижних ветвей мангового дерева. Я зарядил новую ракету и побежал к стене, стараясь держаться между человеком с винтовкой и Хемингуэем.

— Лукас! — послышался сзади крик писателя. — Какого черта ты...

Я продолжал мчаться вперед, продираясь сквозь кукурузные стебли и топча ногами помидоры. Мне почудилось движение за стеной, и что-то прожужжало рядом с моим левым ухом. Я подбросил вверх осветительную ракету и стиснул в левом кулаке нож с коротким лезвием, держа его как можно ниже. Мгновение спустя я перепрыгнул через стену, отшвырнул бамбуковый шест и затаился в темноте, присев на корточки и выставив вперед нож.

По ту сторону стены никого не оказалось. В десяти метрах от меня шуршали высокие кусты, отделявшие усадьбу от дороги. Я встал и двинулся в ту сторону, но тут же упал плашмя, услышав, как за моей спиной началась пальба.

Хлопок выстрела. Два взрыва. Крики. Раздался истеричный лай крупных собак — судя по звуку, доберманов. Потом псы умолкли — должно быть, их спустили с цепи. Затрещала связка фейерверков, и испуганные собаки вновь залились истошным лаем.

Поколебавшись секунду, я вновь перепрыгнул через «свиной забор» и быстро побежал к каменной стене Стейнхарта, пересекая пространство, разделявшее две усадьбы. В тот самый миг, когда я переваливал через стену, из усадьбы Стейнхарта послышался еще один выстрел. Пуля прошла высоко — стрелявший либо опасался попасть в нас, либо целил в сторону финки Хемингуэя.

У сетчатого забора виднелись пригнувшиеся человеческие силуэты. На террасе Стейнхарта вопили люди. Дымную пелену пронизывали острые лучи по крайней мере двух поисковых прожекторов. Взорвался еще один рассыпной фейерверк.

— Будь ты проклят, Хемингуэй! — рявкнул мужчина, стоявший на террасе. — Будь ты проклят! Это не смешно!

Вновь послышался выстрел — пуля сбила листья с мангового дерева над нашими головами.

— Уходим! Уходим! — повторял Хемингуэй, похлопывая по спинам остальных. Гест дышал с трудом, но довольно резво припустил по склону. Я заметил на лице Купера улыбку. Его брюки были разорваны на колене, рубашка покрыта грязью или кровью, но он двигался достаточно проворно. Ибарлусия помог доктору подняться по холму и протиснуться сквозь заросли деревьев.

Хемингуэй схватил меня за воротник.

— Какого дьявола ты там делал, Лукас? Зачем стрелял в сторону дороги?

Я отнял его руку от своей рубашки. Позади раздавались крики, трещали кусты — это доберманы мчались вниз по склону к ограде.

— Уходим! — сказал Хемингуэй и толкнул меня в спину, Я побежал, задержавшись лишь на секунду, чтобы оглянуться.

Я увидел, как писатель достал из брючного кармана кусок сырого мяса и перебросил его через ограду на звук приближающихся собак. Потом он хладнокровно поджег последний фейерверк, швырнул его и неторопливой трусцой начал подниматься на холм.

Добравшись до забора, Стейнхарт и его гости прекратили погоню и подозвали собак. Некоторое время с полей слышались крики, потом вновь заиграло фортепиано.

Купер, доктор, Пэтчи, Гест и Хемингуэй рухнули в кресла, смеясь и переговариваясь громкими голосами. Актер поранил руку о забор, и Хемингуэй принес марлю и виски — прежде чем забинтовать рану, он плеснул на нее дорогим напитком, потом наполнил бокал Купера.

Несколько минут я стоял на границе света, льющегося с террасы, но не уловил на шоссе ни малейшего движения.

Я вернулся к дому, надел пиджак и пожелал всем спокойной ночи. Купер пожал мне руку, извинившись за то, что подает ладонь в бинтах.

— Был рад познакомиться с вами, новым членом нашей команды, — сказал он.

— Взаимно.

— Спокойной ночи, господин Лукас, — произнес Уинстон Гест. — Полагаю, мы еще увидимся на борту «Пилар».

Доктор никак не мог отдышаться. Он лишь кивнул мне.

Пэтчи Ибарлусия улыбнулся и стиснул мое плечо.

— Стаканчик виски на сон грядущий, Лукас? — предложил Хемингуэй. Его лицо было серьезным.

— Нет, — ответил я. — Спасибо за ужин.

Я вернулся во флигель, надел темные слаксы и свитер, вынул из рюкзака маленький фонарик и пробрался к «свиному забору» и шоссе. Совсем недавно на влажной траве у обочины стоял автомобиль. Несколько ветвей кустарника были сломаны. В грязи у подножия забора я нашел латунную гильзу, сверкнувшую в свете моего фонарика. Судя по запаху, считанные минуты назад из нее была выпущена пуля.

Я вернулся к усадьбе и остановился в темноте у террасы, на которой Хемингуэй и его гости продолжали негромко смеяться и беседовать, пока наконец Купер не отправился спать.

Ибарлусия увез доктора на красном «Родстере». Чуть позже Гест уехал на «Кадиллаке». Свет в финке продолжал гореть еще минут двадцать, потом лампы погасли.

Я затаился во мраке под манговыми ветвями у темных стен флигеля, прислушиваясь к звукам тропической ночи, жужжанию насекомых и голосам птиц. Некоторое время я размышлял о писателях, актерах, мальчишках и их играх, потом выбросил все мысли из головы и стал ждать, превратившись в слух.

Я лег спать вскоре после рассвета.

Глава 8

В понедельник утром Хемингуэй отвез нас в портовый город Кохимар, где стояла на якоре его яхта «Пилар». Уинстон Гест, Пэтчи Ибарлусия и кубинец Грегорио Фуэнтес, первый помощник и кок Хемингуэя, уже ждали нас там, готовые к отплытию. Судя по взглядам, которые искоса бросали на меня спутники, и по ноткам в голосе Хемингуэя, они собирались устроить мне испытание.

Хемингуэй велел мне одеться к морскому походу, и я натянул матросские веревочные туфли, шорты и синюю рабочую блузу. На Хемингуэе были мешковатые короткие брюки, испанские сандалии, в которых он явился в посольство в прошлую пятницу, и рваная рубашка с обрезанными рукавами.

Фуэнтес, его помощник, оказался худощавым, загорелым дочерна мужчиной с прищуренным взглядом и коротким энергичным рукопожатием. В этот день он надел черные штаны, свободную длинную белую рубаху навыпуск и ходил босиком.

Гест красовался в бурых слаксах и рубашке с коротким рукавом в бело-желтую полоску, подчеркивавшей розовый оттенок его кожи. Пока мы поднимались на борт, он переминался с ноги на ногу и звенел монетками в кармане брюк. Ибарлусия оделся, как матадор в выходной день, — на нем были облегающие белые брюки и дорогой хлопчатобумажный свитер.

Пока Хемингуэй показывал мне судно и отдавал команды к отплытию, я не мог отделаться от мысли о том, насколько пестро выглядит наша компания.

Осмотр яхты продолжался недолго — писатель спешил выйти в море, пока сохраняется хорошая погода, — но все же я почувствовал, как Хемингуэй гордится своей яхтой.

На первый взгляд «Пилар» не производила особого впечатления. Двенадцати метров длиной, с черным корпусом и зеленой палубой, она мало чем отличалась от сотен яхт для развлечений и рыбной ловли, которые можно встретить на причалах Майами, Сент-Питерсберга или Ки-Уэст. Однако, взойдя на борт и шагая вслед за писателем к мостику, я заметил, что кормовой кубрик отделан лакированным деревом, а на приборной панели, рядом с рукоятками дроссельных заслонок и рычагом переключения передач, укреплена бронзовая табличка, гласившая: