Последняя песнь трубадура - Наталия Володина

Они стояли у зала заседаний. По коридору прошел невысокий человек с невыразительным, скучным лицом. «Судья, – негромко сказал Сергей. – Игорь Петрович Сотников».

«Как он?» – спросила Дина. Сергей пожал плечами. Тамара казалась спокойной. Стоять ей было еще тяжело, но выглядела она очень хорошо. Дина долго выбирала для нее костюм и наконец остановилась на дорогой темно-синей кашемировой юбке и бледно-розовом шелковом джемпере. «Ну зачем ты купила такие дорогие вещи? – огорчилась сначала Тамара. – Мне что, на приемы ходить? Пока у меня впереди только химия и облучение». Но когда она оделась, Дина уложила ее серебряные, как будто не седые, а богато подкрашенные волосы, всем стало ясно: именно так должна быть одета Тамара на суде. Она умело воспользовалась косметикой, купленной Диной специально к этому наряду. Немного подвела глаза серым карандашом, подкрасила ресницы темно-серой тушью, провела по губам бледно-розовой помадой. Капелька светлых румян на скулы, немного розоватых теней у висков.

Когда она вышла из клиники в изящных темно-синих лодочках, Филипп Нуаре восхищенно поцеловал ей руку: «Вы очень привлекательны». Тамара взволнованно улыбнулась.

Сейчас, в коридоре суда, она казалась самой спокойной в живописной группе своих болельщиков. Себе Дина купила светло-голубой костюм из тяжелого шелка с черным шифоновым топом. Сергей сменил свои вечные джинсы на строгий костюм. А Филипп, казалось, явился на светский раут где-нибудь на Лазурном Берегу. На нем были кремовые брюки, песочный пиджак и ярко-синяя шелковая рубашка, оттенявшая такие же яркие глаза. В помещение суда стали заходить свидетели – соседи Тамары, сотрудники больницы, бывшие сослуживцы. С другой стороны коридора собирались ответчики: главврач психиатрической больницы, психотерапевт Аркадий Орлов, сотрудники ОВД, силой увозившие Тамару из дома. Позже всех вошла Виктория в глухом черном платье, с лицом, плотно покрытым слоем грима, и поджатыми губами. Тамара прерывисто вздохнула, Дина крепко сжала ее руку. Виктория даже не кивнула матери. Секретарь пригласила всех в зал. Расселись двумя лагерями. Когда судья подходил к своему месту, у Орлова позвонил мобильный телефон. Он минуту слушал, потом тихо спросил: «Она жива?»

– Встать, суд идет, – сказала секретарь.

Наташку соседка Маша нашла по телефону в салоне красоты.

– Мама? – хрипло переспросила Наташка. – Мама умерла? Ты что? – закричала она страшно, на весь салон. – Ты что? Ты что? – Девочка кричала, слова сливались в отчаянный вопль. Она била телефонной трубкой о стену, и кровь текла из ее разбитой руки.

Из кабинетов бежали мастера, Игорь схватил ее и пытался оттащить от стенки, телефона, но не удержал. Наташа бросилась на пол, корчилась от непосильной боли, билась затылком и кричала: «Я не хочу жить! Сделай что-нибудь, ты, мужик! Убейте меня, сволочи! Я не могу без мамы!»

ГЛАВА 16

Доктор Николаев все утро простоял у кроватки спящего сына. Взять бы его в охапку, унести с собой. Никогда не допускал мысли, что сумеет оставить своего чудесного малыша. Отношения с Марианной стали почти формальными. Как-то вдруг исчезли общие интересы, доверие, даже влечение. Высокая, стройная, общительная сокурсница стала странной домохозяйкой. Почему-то оттолкнула всех подруг, раздражалась, когда к ним приходили гости. Он не видел ее ни с книгой, ни за компьютером, она резко прекратила их семейные выезды за город. Мать она вроде бы неплохая, ребенок накормлен, ухожен, но ребенку нужно от кого-то получать полезную информацию, учиться. У Андрея Владимировича появились сомнения в том, что Марианна может ему что-то дать. Он много раз заводил разговор о том, чтобы нанять квалифицированную гувернантку. Это дороговато, но стоит денег. Марианна реагировала ужасно, отбивалась от этой идеи категорически:

– Ты что, совсем меня за никчемную клушу держишь? Я целый день дома, а буквы ребенку будет показывать чужая тетка! Кому это надо, чтоб в доме бог знает кто толкался!

В это утро Андрей уходил из дома совсем. Он не заберет сейчас сына, но он будет все время рядом. Смотреть и ждать. В установленные судом дни свиданий с ребенком без Марианны Андрей больше даст ребенку, чем в этом напряженном существовании рядом с ней. Даже сейчас, безмолвно разговаривая с самим собой, Андрей не называл настоящую причину своего ухода из семьи. Дина. Слишком большое счастье, чтобы о нем можно было думать в эти минуты несчастья.

Он зашел в кухню, посмотрел на жену. Она варила кофе и даже не подняла на него глаза.

– Марианна, я не буду сегодня кофе. Я ухожу. Совсем. Прости, не знаю, как об этом обычно говорят. Вот деньги. Скоро принесу еще.

Марианна посмотрела на него расширившимися глазами.

– Ты нас бросаешь?

– Нет. Я собираюсь всегда заботиться о вас. Мы просто не будем больше мужем и женой. Мне кажется, для тебя это тоже станет логичным решением.

– Логичным? – хрипло переспросила Марианна. – Чтоб ты сдох, мерзавец!

Когда за Андреем захлопнулась дверь, она торопливо открыла один из шкафчиков на кухне и вынула бутылку коньяка. Налила в кофейную чашку. Затем вторую. Порозовев, перевела дыхание. Ничего. Она ему еще покажет, как заботиться о них со стороны. Да она!..

Марианна еще плеснула коньяка. Ей стало почти весело. Вот и вся причина ее странностей, которая не открылась слишком известному и слишком занятому хирургу Николаеву.

Заседание длилось уже несколько часов. Судья объяснил в самом начале:

– Сегодня мы рассматриваем лишь сам факт принудительной госпитализации Тамары Ивановны Синельниковой. Обоснованность данной меры или отсутствие медицинского и юридического обоснования. Затем мы перейдем к факту лишения Тамары Синельниковой всех гражданских прав: регистрации, квартиры, права на свободу передвижения и свободу вообще. Мы должны решить, относится ли Тамара Синельникова к лицам, представляющим опасность для общества и потому изолированным от него. Комиссия по гражданским правам обратилась в суд со своим принципиальным мнением, предоставила нам документы, свидетельства, к рассмотрению которых мы сейчас и приступим.

Уже выступили Валентина Петровна, Сергей, как представитель интересов Тамары, и теперь она сама отвечала на вопросы. Она говорила ровно, правильно, с грамотными интонациями преподавателя, но чувствовалось, что нет в ее жизни ничего более горького и тяжелого, чем то, о чем ее спрашивали.

– Тамара Ивановна, – спросил судья, – у вас были плохие отношения с дочерью?

– Я бы так не сказала. Моя дочь – человек импульсивный, поддающийся влияниям, но мне всегда казалось, что мы по-настоящему привязаны друг к другу.

– В таком случае, как вы объясняете то, что ваша дочь обратилась в милицию с просьбой силой доставить вас в психиатрическую больницу? Может, была ссора, вы вышли из себя, дочь подумала, что это проявление болезни и не смогла с вами договориться?

– Моя дочь в зале. Она знает, что я никогда не выхожу из себя. У нас никогда не случалось громких ссор. А в тот вечер мы с ней пили чай, затем я ушла спать и, лишь когда уснула, меня разбудил целый отряд людей в форме. Я думаю, что это не было идеей моей дочери. Она просто выполнила то, что требовал от нее муж, Князев Вячеслав Евгеньевич. Разногласия с ним у меня были. Это не относится к теме данного заседания, я просто скажу, что не одобряла его способа существования.

– Можно мне задать вопрос? – обратился к судье Сергей. – У меня есть свидетельство вашей соседки по лестничной клетке, которая утверждает, что видела, как зять сексуально вас домогался. Что вы можете сказать?

– Ничего. У моего зятя своеобразная манера поведения. Я бы назвала это хамством. Трактовать его мотивы мне не приходило в голову. Я считала, что в своем доме могу поставить его на место.

– Не потому ли вы остались без дома? – вдруг с откровенной симпатией улыбнулся судья и объявил перерыв.

Алиса ходила по периметру своей палаты, преодолевая слабость, головокружение и стараясь ни о чем не думать. Она бормотала сквозь зубы кусочки разных ролей, стихи. Но черная тоска все-таки добралась до ее сердца. Сжала его так, что не вздохнуть. Как страшно оставаться с этим одной. Тамара с Диной сегодня на суде. Других знакомств Алиса заводить не хотела. Но из палаты нужно выйти. В холле на месте сестры Тани сидел светлый парень. Алиса быстро прошла мимо него, низко наклонив голову. Никому не надо видеть, какая она бледная, ненакрашенная, со свалявшимися волосами. Алиса постояла в коридоре у окна, заглянула еще в один холл, вдохнула свежего воздуха на крылечке. Спуститься в сад ей пока не удастся. Наконец совсем устала, тоска улеглась в груди, как задремавшая тигрица. Теперь только добраться до кровати и попытаться уснуть. Сны ей снятся хорошие. В них она всегда здорова, а иногда даже молода.

Алиса запахнула поплотнее халат и вновь опустила глаза, проходя мимо парня. Но он вдруг вырос у нее на пути. Она даже испугалась, посмотрела на него, но не смогла рассмотреть лица. Такое откровенное восхищение, обожание светилось в его взгляде. Как будто софит включили в больничном холле.