Последняя песнь трубадура - Наталия Володина

В раннем детстве Ричард, спрятавшись от всех, горько оплакивал прелестную девочку, которую видел только на снимке. Свою мать, которая умерла в момент его рождения. Прекрасный юноша, как будто сошедший со старинного полотна – его отец, – вызывал у него невыносимые жалость, тоску и страх. Из-за этого страха Ричард никогда не задерживается ни в одном из своих домов больше чем на неделю. Отец, Мирон, после смерти своей сестры и любовницы, перестал выходить из комнаты. Исаак приносил ему горы книг и журналов. Он читал, решал какие-то задачи, что-то изобретал на бумаге, но даже не пытался, не хотел преодолевать ту панику, которая появлялась в его душе у порога. Там, где начинался жестокий мир с чужими жестокими людьми. Врачи объявили Исааку диагноз: «аутизм» и посоветовали отдать сына в специальную клинику. Исаак только пожал плечами, удивляясь: своего ребенка, который так хочет быть дома, отдать в чужие руки?

Мирон умер, когда Ричарду было одиннадцать. Вскоре к своим детям отправилась ослабевшая от горя Рива. Дед стал для Ричарда семьей, опорой, защитой. И он спешил стать сильным, самостоятельным, могущественным, чтобы построить для Исаака крепость, в которой тот наконец отдохнул бы. Об Исааке думал Ричард, когда строил свой первый особняк во Флориде. Он привез туда деда. Тот так восхищался домом, убранством, бассейном, океаном, пальмами. Так скрывал, что почти ничего не видит. Вместе с Исааком закончилась для Ричарда семья.

Однажды, на фотовыставке, он увидел снимок русского фотографа «Девушка у реки». Его поразило лицо модели, и он велел узнать все о ней и авторе. Вскоре ему доложили: Дина Петренко, по отцу Кравченко, родилась в Москве. Ее мать – в девичестве Штайнбух – родилась в Харькове. Так же, как и бабушка. А прабабушка оказалась Розой Штайнбух. Дочерью Исаака, подозреваемого в ритуальном убийстве.

В холле клиники Дина разговаривала с Галей и Наташкой. Она попросила их приехать за деньгами. Медсестра Таня поглядывала в их сторону с растущим раздражением. Наконец не выдержала.

– Здесь не зал приемов, между прочим. Посторонним вообще находиться запрещено. Это даже не посетители.

– Но они ко мне пришли, – сказала Дина.

– А ты здесь кто такая? К ней они пришли.

У Наташки опасно сверкнули глаза. Галя больно дернула ее за руку, но она все же звонко произнесла:

– А она кто такая, ебеныть? Жопе слова не давали.

Таня издала какой-то сдавленный звук, шваркнула на стол пачку историй болезни и побежала жаловаться. Дина быстро сунула Гале в руку тысячу долларов, и та поволокла Наташку к выходу. Таня вернулась со старшей медсестрой. В холле никого не было.

– Ушли. Испугались. Но вы скажите ей, а то совсем распустилась.

– Скажу как-нибудь. А ты старайся не особенно с ней задираться. У нас тут кое-что происходит.

– Что происходит? – тупо спросила Таня.

– То, что в кино до шестнадцати показывают. Вот что. Дуреха ты, Танька. Или наивная очень.

Таня добросовестно задумалась, но позвонил местный телефон.

– Татьяна, – сказал охранник, – тут к тебе Валентин Карасев просится.

– Это кто? Ах, Валентин. Пусти, конечно.

Блондин вошел своей походкой индейца с ленивой улыбкой на губах.

– А я уж подумал, что ты меня забыла.

– Ну я же фамилию твою не знаю.

– Я разве не говорил? Надо же. А что это вас так усиленно охраняют?

– Ой, ты ничего не знаешь? У нас же покушение было на одну больную. Следователь приходил, про тебя тоже спрашивал. Одна дура сказала, что видела тут парня незнакомого.

– Надо было мой телефон дать следователю.

– А я его знаю, что ли?

– А я что, и телефона тебе не дал? Вот голова. И еще думаю: что это она мне не звонит? Давай бумажку, запишу.

Он записал на листке телефон и вдруг увидел журнал с портретом Алисы Голдовской.

– Ух ты. Это она. Моя любимая актриса. Ты не подаришь журнал?

– Ну, вообще-то, его еще даже в продаже нет. Мне подарил главный редактор. Он муж этой актрисы. Она, между прочим, у нас лежит.

– Да ты что? – не поверил Блондин.

– А что такого? Вчера ей меланому удаляли. Неудачно, между прочим. Ты что, автограф собираешься просить?

– Собираюсь, – очень серьезно ответил Блондин. – Всю жизнь собираюсь. Честное слово. Я так мечтал ее увидеть в жизни, и бывает же такое… Она здесь. – Блондин стал похожим на взволнованного мальчика.

– Ей шестьдесят лет, – ревниво ввернула Таня. – Между прочим.

– Ну и что, – удивился Блондин. – Я ж не удочерить ее собираюсь. Просто подойти, посмотреть близко, может, она фотографию подпишет. Вот эту. Ты мне дашь? Когда в киосках начнут продавать, я куплю тебе, сразу пять.

– Да бери, ради бога. Я от нее не фанатею.

Когда вечером Наташка вошла в комнату Блондина, над его кроватью висел портрет Алисы Голдовской в самодельной рамочке.

– Это что за баба? – спросила Наташка.

– Это актриса. Из журнала вырезал.

– Из «Элиты»? Она что, тоже у них модель?

Получив деньги Дины, Галя позвонила своему злополучному любовнику. Он сразу схватил трубку. Ждал, скотина.

– Дмитрий, мы можем с вами встретиться. Прямо сейчас.

– Я готов. Где?

– Конечно, на месте нашего первого свидания.

Галя нетерпеливо ходила по Старому Арбату, когда в толпе показалась знакомая фигура. «Господи, невзрачный-то какой. Еле узнала. А походка. А костюм. Все-таки есть в Наташке природный ум. Точно козел».

– Добрый день, – вежливо произнес Дмитрий. – Надеюсь, вы принесли то, о чем мы вели переговоры?

– Я принесла деньги шантажисту.

– Извините, но это неверная формулировка.

– Сейчас мы еще термины начнем уточнять. Мне некогда. Вот деньги. Здесь все. Будете пересчитывать?

– Извините, да. Это мой принцип.

– Все верно?

– Здесь двадцать тысяч рублей, оговоренные на лечение. Я полагал, вы все-таки учтете и моральный ущерб. Без суда, так сказать.

– Ах ты! А дочери моей не причинен моральный ущерб тем, что чужой женатый дядька с ее матерью на кровати валяется? А мне он не причинен тем, что объявление похоже на действительность, как «Джоконда» на мумию неопознанного животного? А жене твоей ущерб не причинен? Или вы вместе в этом бизнесе участвуете?

– Не понял, за что я подвергаюсь подобным оскорблениям. Есть, кстати, закон, защищающий и от этого.

Галя судорожно порылась в сумке и достала сто долларов.

– Бери. Подавись.

Она сунула купюру ему в карман и почти побежала к метро. Вдруг кто-то остановил ее за локоть. Она оглянулась и не поверила глазам. Опять этот. Дмитрий.

– В чем дело?

– Я просто подумал: поскольку дело решилось ко всеобщему удовольствию, может, мы завершим наше прерванное свидание?

– У меня нет слов. Потому, что такого идиота нужно действительно долго искать по объявлениям. Если не отстанешь, тебя найдет моя дочь. Она придаст тебе гармоничный вид.

Галя удовлетворенно смотрела, как клиент по объявлению по-деловому затрусил прочь. Есть, оказывается, у нее в жизни защита.

Легче всего было превратить Наташку в окончательную красавицу. Гигиена, режим, правильное питание. Галя даже нашла работу, где ей помогли получить комнату в коммуналке в Москве для того, чтобы Наташка училась в московской школе и посещала детский балетный факультатив при Большом театре. Когда Галя смотрела, как ее ребенок порхает на пуантах, как ангел, ей казалось, что она в раю. Но наступал следующий день, и ее в очередной раз вызывали в школу. Не было конца Наташкиным преступлениям. Ругалась, дралась и без зазрения совести отбирала у других детей все, что ей нравилось. Однажды Галя предстала перед трясущимся от ярости директором школы. Под глазом у него была ранка, похожая на огнестрельное ранение.

– Она пыталась мне выколоть глаз ручкой, – орал крупный немолодой мужик.

– Зачем? – удивилась Галя.

– Вы у меня спрашиваете? Вы, которая растит будущую уголовницу! Да мы сейчас поставим ее на учет в детскую комнату милиции и возбудим дело. Против вас, кстати, тоже. Вы ведь ей не родная мать, вы взяли такую ответственность и не справились! Может, вы скрытая садистка и обучаете ее всяким мерзостям!

– Мне вдруг показалось, что я действительно скрытая садистка, – спокойно произнесла Галя. – Потому что ваш глаз я сама сейчас выколю. Все равно вы им не видите Уголовный кодекс, где предусмотрено наказание за разглашение тайны усыновления.

Директор бушевал за ее спиной, когда она вышла в коридор к ожидавшей там Наташке.

– Зачем ты это сделала? – резко спросила она.

– Он ко мне под юбку лез, – лениво протянула Наташка.

Галя ворвалась в кабинет директора. На глаз она не покушалась, но судом и кастрацией грозила. На следующий день она нашла другую школу. Оттуда Наташка однажды пришла бледная, с глазами в пол-лица.

– Ты мне, правда, не родная мама?

– Деточка, – заметалась Галя. – Ты же должна помнить. Ты же большая была, когда я тебя из детдома забрала.