Я и рыжий сепар - Семён Пегов

Командир покидал Семеновку в зареве полыхающего штаба, под непрекращающимся обстрелом. От противника конечно же не скрылась передислокация ополченских формирований. Не понимая ее сути, ВСУ, как обезумевшие, палили со всех стволов.

До Черевковки оставалось километра два, а то и меньше, когда водитель умудрился влететь в бетонные блоки практически на подъезде к городу и разбить картер кедромобиля. Конечно же ехали с выключенными фарами, поэтому винить его в аварии было глупо. Правда, все вооружение теперь придется тащить на себе.

Кедру это напомнило день, который он считал самым тяжелым в своей жизни. День, когда пятьдесят два добровольца во главе с Игорем Стрелковым незаконно пересекли российско-украинскую границу и взяли под контроль Славянск. Это было почти три месяца назад.

Тогда стрелковцы прошли несколько десятков километров в полной разгрузке. Оставшись без транспорта и загружая на плечи ящик с патронами, Кедр понимал, что теперь ему предстоит не менее изматывающий марш-бросок.

Диме Жукову — так звали Кедра по паспорту — было слегка за сорок, когда он сначала отправился добровольцем в Крым, а затем попал в знаменитый стрелковский отряд. Из-за седины он выглядел еще старше, возрастную весомость ему также прибавляла глубокая воцерковленность.

Даже на передовой он старался держать пост, впрочем, православие его не носило навязчивый или радикальный характер.

Так, например, в свое комендантское подразделение на Семеновке он без всякого сарказма принял мормона — и вполне примирительно любил пообщаться с представителем этой секты на традиционные христианские темы.

У него вообще был отряд юродивых — как шутили иной раз другие командиры. Взять, например, эту четверку, приехавшую воевать в Славянск из Горловки, — Матрос, Юнга, Мел, Крамола.

Мел — миловидная женщина лет сорока пяти, с желтоватым каре и бледным востроносым лицом, коренастый бородач Крамола — ее действующий муж, повернутый на язычестве и космической мистике, Юнга — ее семнадцатилетний сын, но от первого брака, дерзкий и смуглый парнишка, и, наконец, Матрос — худощавый и вытянутый мужчина — отец Юнги и первый муж Мела.

Служил, как видно по позывному, во флоте. Кедр впоследствии сетовал на его морфлотовские замашки — есть такой обычай у матросов воевать не пригибаясь. На земле статная и высокая фигура несгибаемого чисто принципиально ополченца всегда мозолила глаза вэсэушным корректировщикам и вызывала огонь на себя.

В семеновском гарнизоне конечно же посмеивались над Мелом, которая приехала воевать с двумя мужьями. Без крепких фронтовых подколов эту тему не обходили. Мол, им бы скорее в Европе таким «шведским» составом жить, а не в донбасских окопах. Впрочем, на деле все было богобоязненно и трогательно.

Помимо дружной семейки, можно вспомнить харизматичного мусульманина Саида. Потом — Ника, шестидесятилетнего чемпиона Украины по скалолазанию.

Витю Байша с позывным Турок, который полгода не доучился в православной духовной семинарии и едва не стал священником, любившего рассказывать, что в Португалии есть площадь, названная в честь его предка.

Был еще чудаковатый парнишка — Плаха, получивший потом два наградных Георгиевских креста и погибший позже под Донецком.

Все они попадали к Кедру, что называется, по остаточному принципу. Когда на Семеновку присылали пополнение, новобранцев выстраивали в шеренгу — приезжали командиры из окопов, с самого передка и, естественно, выбирали себе самых статных.

Те, кому не посчастливилось попасть сразу на передовую, оставались в комендантской роте у Кедра. Впрочем, как показывала практика, боевых вылазок на них приходилось не меньше, чем на остальных.

На фоне эмоционального Моторолы, деловитого Кэпа, хрипатого Корсара и брутального Малого Кедр, конечно, выглядел человеком, больше похожим на учителя русского языка и литературы.

Интеллигентный, с хорошо поставленной речью без единого матюка — казалось бы, на войне таким не место. Однако, когда начинался артиллерийский обстрел и все вокруг панически искали, где бы укрыться, Кедр вел себя с таким железным спокойствием, будто это комариный писк раздается, а не свист 120-миллиметровых мин.

Его абсолютное бесстрашие действовало на новобранцев не просто педагогически, Кедра слушались и подчинялись беспрекословно даже самые неадекватные чудаки, вступившие в ополчение.

Ну а когда выяснялось, что комендант Семеновки — коренной киевлянин, тут уж изумлению бойцов вообще не было предела. Человек, приехавший воевать за Донбасс из самого сердца Евромайдана, вызывал однозначный интерес.

Среди восставших против новой власти шахтеров редко встречались уроженцы тех областей, которые даже идеологами не вписывались в контуры Новороссии.

Про Кедра знали мало — в ополчение он пришел вместе с погибшим Ромашкой еще в Крыму, с «бандерлогами» был на ножах задолго до Майдана, раньше имел другой позывной, но никому о нем не рассказывал, под предлогом, что из-за этого всплывет какая-то громкая история.

Любил кошек и собак. Делился с ними собственным скудным пайком. Поэтому подчиненные долго спорили — кому из них докладывать коменданту о застреленном алабае.

В 2007-м украинские нацики напали на прихожан строящегося Десятинного храма на Подоле в Киеве.

На площади неподалеку от церкви любили собираться местные язычники для совершения своих ритуалов.

После первого Майдана значительная часть подобных маргинальных групп окрасилась в оранжевые цвета сторонников присоединения к ЕС.

Уже тогда они создавали боевые ячейки из самой разношерстной публики — поклонников УПА, активистов партии «Свобода», футбольных фанатов киевского «Динамо», адептов, поклоняющихся древнерусским богам.

Во время очередного жреческого действа на Подоле зазвонили колокола. Так совпало. Оскорбленные христианскими звуками язычники набросились на прихожан, кого-то избили, пригрозили, что в следующий раз придут с битами и арматурой.

Но и у православных, оказалось, было что-то наподобие тайного братства, куда входили ребята с крепкими кулаками. Дима Жуков — он же Кедр, он же комендант Семеновки — был членом этого своеобразного ордена.

Если поступала информация о том, что нацики планируют налет на православный храм, к ним навстречу выдвигалась группа из тридцати человек, готовая дать отпор. Стычки происходили регулярно.

Их боевой орден не имел названия, не подчинялся никому свыше, не финансировался пророссийскими фондами. Ребят объединяла неприязнь к украинским националистам, воспевавшим подвиги Степана Бандеры и грезящим возрождением УПА.