Лабиринт (СИ) - Бар Иден

Вдруг замечаю, что маленький дворик быстро закончился. Мы у ворот. Рядом нечто наподобие сторожки, а ещё неподалёку шлагбаум для въезда машин. Быстро прикидываю возможность шмыгнуть под шлагбаум, и затем быстро бежать улицами.

Я знаю Нью-йорк. К счастью, они не в курсе этого.

Задерживаю взгляд на нашем тучном охраннике, тот пешком меня не догонит точно. Шанс есть! Терять нельзя.

- Разворачивай корму обратно, - лениво говорит он мне, поравнявшись с нами. Послушно бредём, куда велено.

- А ты хоть знаешь, чего они хотят от нас?! - продолжает шептать Катя.

Я замираю на мгновение, прислушиваясь к идущим позади. Снова распирает непрошенный нервный смех! Они обсуждают чечевичный суп, животные.

- Да, знаю, - коротко отвечаю, решаясь сказать ей правду, - и они знают! Эти. Уроды. Короче, Катя, тебя не тронут и это главное. А меня хотят использовать как донора.

- Донора чего?

Она в ужасе. Уже жалею, что рассказала, но решаю идти до конца. Сама терпеть не могу людей, которые не договаривают!

- Донора почки, - вздыхаю, - а потом обещают отпустить, купить билеты и бла-бла. Ну, теоретически, Кать, жить с одной почкой можно. И даже рожать. И вообще… не переживай.

Она начинает плакать, а я ругаю себя почем зря.

Строго прошу ее не делать этого, потом делюсь своим планом. Прямо сейчас, когда мы опять поравняемся со шлагбаумом, поскольку гуляем по кругу, я поднырну под него и сбегу. Она должна понимать, почему это так важно!

- Крайний круг, - объявляет охранник, и мы идем в сторону сторожки, - потом спать!

Сгущающаяся темнота - мой друг.

- Мне надо как-то их отвлечь? - Катюха дрожит. Смотрю на нее с сомнением.

- Не надо. Просто не удивляйся, что в какой-то момент я побегу и все! Я приведу помощь, верь мне.

Мы подходим все ближе к сторожке и как можно ближе, словно бы невзначай, к опущенному шлагбауму. Сердце мое колотится как у зайца! В какой-то момент решаюсь.

На самом деле, времени на то, чтобы обогнуть небольшой пятачок земли здесь, минуты полторы самое большее. Выдыхаю Кате еле слышно: «Ну, с Богом» и вижу, как она незаметно крестит меня. Ныряю под шлагбаум.

Сначала все как будто идет неплохо!

Мои ощущения - словно в замедленной съёмке. Выскакиваю из-под шлагбаума, краем глаза подмечая удивлённый взгляд охранника за стеклом сторожки. Только-только набираю полные легкие воздуха, до упора, чтобы бежать и бежать на пределе человеческих возможностей, как вдруг - электрический разряд!

Сбивает с ног. Я падаю, задевая лбом шлагбаум. Смотрю в черное небо, лежа на спине.

Не двигаюсь, а сердце бьется рваными толчками. Вокруг меня за секунды образовывается толпа. Два охранника из сторожки, наш постоянный приставленный, пышущий злобой цербер, медсестра и Катя, плачущая за шлагбаумом… продолжаю лежать. Кто-то поднимает. Провожу дрожащей рукой по своему влажному лбу, на нем кровь.

- Я же говорил, что ее нельзя выводить! - визжит цербер, - не пойдёт теперь никуда до самого отъезда!

- Ее бы надо в медпункт, - озадаченно отзывается медсестра.

Так и ведут меня, безмолвную, под руки. А мне все равно. Только привычно выдавливаю из себя улыбку, проходя мимо Кати.

- Здесь везде электрические ограничители, - медсестра явно сочувствует, - не сбежишь, милая! Даже не пытайся.

- Сегодня заночует в подвале, - злобно изрекает цербер, - хорошо подумает!

- Да ты что, - вскидывается та, - забыл, для чего она здесь?! Если простудится, операция сорвётся. Ты будешь отвечать?

Говорят обо мне так, словно меня здесь нет. Странно, что я до сих пор не привыкла.

Потихоньку отпускает. Сегодня в медпункте дежурит уже знакомая мне афроамериканка. Улыбается как старой приятельнице, меряет давление, слушает сердце… Понимаю по их реакции, что все хорошо. Она негромко, но со страхом в голосе выговаривает этим двоим, что накануне операции такого допускать нельзя.

Физически я в порядке, а вот морально совершенно уничтожена. Хочется рыдать, хочется умереть, только чтобы не достаться неизвестному реципиенту! Это ведь даже не рабство, это намного хуже рабства. Как такое вообще возможно в двадцать первом веке, в цивилизованном мире?

Когда я, наконец, снова в палате, и Катя налетает на меня с крепкими объятиями, ощущаю только одно: желание, тяжелое и непреодолимое, немедленно уснуть. А еще, не хочу просыпаться. Не хочу ни о чем говорить.

Я устала.

Я ничего не могу, это же очевидно.

И все же, крошечный маячок веры во мне, веры в чудо продолжает упорно мигать, поблескивать единственным источником света в той кромешной мгле, в которой я очутилась.

Засыпая, мысленно прошу высшие силы проявить для меня это чудо, сотворить его! А иначе я погибну. Мы обе погибнем.

Глава 23

Пятнадцать лет назад

Я просыпаюсь в слезах.

Мне приснился кошмар о том, что я открыла глаза в своей постели, в родном далеком Киеве. Солнышко пробивается сквозь шторы, и я блаженно щурюсь, а мама заглядывает в мою комнату, поторапливая вставать, чтобы не опоздать в институт.

Вскакиваю, вспоминая об Алексе! Хватаюсь за свой телефон, ищу его номер и не нахожу. Выбегаю на кухню, спрашиваю у мамы, не звонил ли мне Алекс Спенсер. Она только качает головой и сердится, что я не хочу помочь ей с Катей. Просит сварить кашку, пока она развешивает постиранное белье. Реву.

И просыпаюсь - а он рядом. Всхлипываю, трясясь, удивляясь своей глупости и эгоистично, моментально успокаиваясь. Ну почему я не порадовалась встрече с мамой во сне?! Мы ведь давно не виделись. Неужели я влюбилась настолько сильно, что уже не мыслю себя без него? Улыбаюсь, а он проснулся и, шокированный мокрыми полосками слез на моем лице, неловко вытирает их ладонью. Нежно, испуганно обнимает, успокаивая.

- Эй, ты чего? - Алекс взъерошенный, побитый, но такой красивый. Смотрит пристально, в глаза, - ну что случилось?

- Мне приснился кошмар… Что я дома, в своей стране, и не могу найти твой телефон. Представляешь?

Смеётся, снова обнимает.

- И всего-то?.. У тебя есть мой телефон. А у меня твой.

Вздыхаю.

- Да!

Молчим немного.

- Ты просто очень переволновалась сегодня. Такого не должно повториться, никогда.

- Я переволновалась за тебя, - еле прикасаюсь к его рассеченной брови, неумело обработанной мною перекисью и заклеенной медицинским пластырем.

- Не нужно, - Алекс улыбается, - знаешь, это даже иногда полезно, психологически. Называется, спустить пар!

Тоже улыбаюсь.

- Странно, а вот у меня нет такого желания, от слова совсем.

- Ну, у тебя и нет такого количества тестостерона, - он шутливо заваливает меня на спину, - между прочим, повышает не только агрессию…

- Что, такой умный мальчик?

- Да, а ты только что поняла?

На мои глаза внезапно снова наворачиваются жгучие слёзы.

- Моя учеба, между прочим, только до конца августа, а потом я уезжаю, - произношу в отчаянии, затем делаю паузу, чтобы продолжить уже потише, и не таким несчастным, скрипучим от слез голосом, - я не хочу уезжать. Не хочу! И что делать?

Алекс молчит, садится на кровати. Включает лампу на тумбочке. О чём-то недолго думает, проводя рукой по своим взъерошенным волосам. Резко поворачивается ко мне, и произносит очень серьезно:

- Ты права, я как-то даже не думал об этом… Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала!

Утыкаюсь лицом в ладони. Ну, какая любовь на расстоянии? Папа просто убьет меня, если узнает, что я нашла здесь кавалера. Он всегда, как мантру, повторяет мне о том, чтобы думала об учебе. Как-будто я какая-то гулящая, или плохо училась. Очень обидно. Да и плевать!

- Ладно, нет безвыходных ситуаций, - вытираю слезы, укладываюсь, и тяну к нему руки, - ложись. У нас говорят - утро вечера мудренее. Все нормально.

- Украина - это так далеко, - он послушно укладывается, крепко обнимая меня, - и я ничего не знаю о ней. Реально. Ничего!