Хочу съесть твою поджелудочную - Сумино Ёру

Она тоже поднялась с кресла и подошла к шкафу. Встала у меня за спиной. Я слышал её дыхание. Мне почему-то казалось, что оно участилось.

Не обращая на неё внимания, я по очереди осматривал полки, начав с самого верха. Сакура, вероятно, искала нужную книгу тем же способом. «Могла бы всегда ставить на определённое место», — с лёгким раздражением подумал я.

Вскоре послышался громкий вздох. Одновременно я краем глаза заметил потянувшуюся к полке руку. Я решил, что она нашла книгу первой. Хотя тут-то мне и следовало сообразить, что это не так. Потому что её руки появились с обеих сторон от меня.

В ту же секунду я перестал понимать, где нахожусь.

Наверное, потому, что практически никто ко мне активно не приставал, я не смог сразу оценить, что со мной случилось.

Очнулся я прижатым спиной к стене возле книжного шкафа. Левая рука была свободна, правая — притиснута к стене на уровне плеча. Ещё ближе, чем прежде, слышалось чужое дыхание. А ещё — биение сердца. Жар, сладкий аромат. Своей правой рукой она обхватила меня за шею. Её лица я не видел. Губы оказались возле моего уха. Наши щёки находились в опасной близости друг от друга. Иногда они соприкасались.

«Что ты делаешь?» Губы шевелились, но я не смог издать ни звука.

— Помнишь, я веду список, что мне хочется сделать перед смертью?

Шёпот в ушах. Мочку уха обдавало дыханием. Ответа от меня не ждали.

— Потому я и спросила, хочешь ли ты, чтобы я стала твоей девушкой. Ради воплощения своих планов.

Перед носом раскачивались чёрные волосы.

— И для того позвала тебя к себе домой.

Кажется, она хихикнула.

— Спасибо, что ответил отказом. Как гора с плеч. Если бы ты сказал «хочу», моим планам не сбыться.

Я не понимал ни её слов, ни того, что происходит.

— Знаешь, чего мне хочется?

Приторная сладость.

— Сделать кое-что неправильное с парнем, но не с тем, кого я люблю, и не с тем, кто мне нравится.

Неправильное. Неправильное?

Я снова и снова прокручивал в голове её слова. Что значит — неправильное? Она о том, что сделала со мной сейчас, или о том, что хочет сделать потом? Или обо всём, что случилось до этого момента? Любой из ответов казался верным. Тут всё неправильно. И то, что я узнал о её болезни, и то, что она проводит оставшееся до смерти время с парнем, который ей даже не нравится, и то, что мы ночевали вместе, и то, что я зашёл в её комнату. Что ни возьми — всё неправильно.

— Пока — объятия. Неправильное начнётся после.

Она будто прочла мои мысли. Биение сердец в унисон упрощало ей задачу. А вот я в её мысли проникнуть не мог.

Что же мне делать?

— Ты, [???], для этого подходишь…

Я не знал, какая реакция будет верной, и всё же свободной левой рукой коснулся её руки, лежащей на моей шее. Оттолкнул Сакуру от себя — дыхание и стук сердца утихли. Вместо этого я видел её густо раскрасневшееся лицо — хотя спиртного она не пила.

Она посмотрела на меня с удивлением. Я не умею выражать эмоции и потому не знал, что сейчас написано у меня на лице. Я лишь слабо мотнул головой. Сам не понимая того, что отрицаю.

Мы смотрели друг другу в глаза. Нас опутала тишина.

Я наблюдал за мимикой Сакуры. Она поводила глазами туда-сюда, замерла, глядя куда-то вбок, а затем стеснительно приподняла уголки рта и посмотрела на меня.

И внезапно разразилась громким хохотом:

— Кха… Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! Я же пошутила!

С этими словами она улыбнулась во весь рот. Хватка на моей правой руке ослабла, она стряхнула мою левую руку и продолжила хохотать.

— Ох, какой позор!.. Шутка это, шутка! Обычный прикол! Ну хватит, я и так смущаюсь!

Её внезапная перемена меня ошарашила.

— Мне всё-таки хватило храбрости! Я тебя обняла! Но ведь любому розыгрышу нужен элемент реализма. И я справилась! А твоё молчание только добавляет правдоподобия. Ну как, волнительно? Хорошо, я уточнила, что тебе не нравлюсь. Не то пошли бы настоящие чувства! А так шалость полностью удалась! Потому что разыграла я тебя. Ох, как я испереживалась!

Я не понимал, к чему всё это. Зачем?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но вот что произошло впервые с тех пор, как мы повстречались.

Я впервые почувствовал, что её выходка меня вконец разозлила.

Она продолжала болтать, словно пытаясь избавиться от стыда за то, что сама и подстроила. Направленная на неё ярость, клокотавшая внутри меня, постепенно обрела форму, и потушить её стало невозможно.

За кого она меня принимает? Я чувствовал себя оскорблённым и, пожалуй, на самом деле был оскорблён.

Если это, по её словам, и есть общение, то я точно хочу жить, ни с кем не связываясь. Пусть у всех заболят поджелудочные и все умрут. Даже нет — я их съем. Я, единственный на свете достойный человек, съем у всех поджелудочные.

Чувства неожиданно легко перетекли в действия.

Наверное, от вскипевшего гнева у меня заложило уши, и потому я не услышал вскрик Сакуры.

Я вцепился ей в плечи и повалил на кровать.

Прижав её к кровати, я отпустил плечи и перехватил руки, не давая вырваться. Я ни о чём не думал.

Осознав, что с ней происходит, Сакура немного подёргалась, затем сдалась и посмотрела на меня. На ней лежала моя тень. Я, как и всегда, не знал, что сейчас выражает моё лицо.

— [Мой друг]?

Она растерялась:

— Ты чего? Отпусти, мне больно!

Я молчал, не видя ничего, кроме её глаз.

— Это была шутка! Мы же всегда так развлекаемся!

Когда я сочту, что удовлетворён? Я и сам не знал.

Я ничего не говорил, а её лицо, обретшее за жизнь, полную общения с людьми, богатую мимику, непрерывно менялось.

Она смеялась:

— Хе-хе, решил подыграть моей шутке? Удивительно получать от тебя дополнительные услуги! Но уже хватит, отпускай.

Она недоумевала:

— Слушай, да что с тобой? Ты на себя не похож! Такие выходки не в твоём духе. Отпусти!

Она злилась:

— Прекрати немедленно! Разве можно так поступать с девушкой? Быстро пусти!

Я не сводил с неё пристального и, пожалуй, как никогда бесстрастного взгляда. И она не пыталась от него увернуться. Мы играли в гляделки на кровати — куда уж романтичней.

Наконец Сакура тоже затихла. Лишь стук ливня за окном, казалось, звучал осуждающе. Что говорили обо мне её дыхание и моргание глаз, я не понимал.

Я неотрывно смотрел на неё. Она неотрывно смотрела на меня.

И потому я заметил сразу.

На глазах безмолвной девушки с застывшим лицом выступили слёзы.

В тот же миг мой непонятно откуда взявшийся гнев растаял, будто его и не было.

С души свалился камень, и вместе с тем откуда-то изнутри поднялось сожаление.

Я наконец тихонько отпустил руки Сакуры и встал. Она следила за мной бессмысленным взглядом. Едва это поняв, я больше не мог смотреть ей в лицо.

— Прости…

Ответа не последовало. Она оставалась на кровати. Лежала в той же распластанной позе.

Я поднял с пола свои вещи. И, спасаясь бегством, потянулся к дверной ручке.

— [Жестокий одноклассник]… — раздалось у меня за спиной, и я, секунду поколебавшись, не оборачиваясь, отозвался:

— Прости. Я уже ухожу.

С этими словами я открыл дверь комнаты, где, наверное, никогда больше не появлюсь, и поскорее сбежал. За мной никто не погнался.

Сделав несколько шагов под дождём, я сообразил, что у меня мокнут волосы. Не спеша раскрыл зонтик и вышел на дорогу. От асфальта поднимался запах летнего дождя. Обругав себя за желание обернуться, я зашагал дальше, вспоминая путь до школы. Дождь усиливался.

Я размышлял. Ко мне наконец вернулась способность рассуждать хладнокровно.

Чем больше я думал, тем реже находил в душе хоть что-то, отличное от сожаления.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что же я натворил? Я полностью в себе разочаровался.

До этого я и не знал, как сильно можно ранить человека, если направить на него свой гнев. И как сильно это может ранить меня самого.

Видел её лицо? Видел слёзы? Чувства рвались наружу. Точнее, одно — досада.