Жанна дАрк из рода Валуа. Книга третья - Марина Алиева

Женщина в страхе отпрянула.

– Ты что говоришь-то?! За что меня пытать, ежели скажу, что видение было?!

Мужчина усмехнулся и протянул ей бутылку.

– Ох ты и дура, Катрин… Но ничего, видно Господу угодно сохранить тебе жизнь, раз он привёл меня в ту таверну. Пей своё вино и слушай внимательно. Сейчас отведу тебя на постоялый двор, где ты будешь сидеть тихо до приезда двора. За твоё содержание заплачу сам и одежду приличную справлю, но только при одном условии – слушаться меня во всём!

– Буду, буду, господин!

– Погоди. Как только двор приедет, к герцогине соваться даже не вздумай! Сам доставлю тебя к одной знатной особе… Имя не спрашивай, потом узнаешь, если захотят принять. Но учти – как только ты переступишь порог его дома, у тебя останется только один выбор: или делать то, что прикажут, или… сама понимаешь…

Мужчина сделал выразительный жест, который женщину, впрочем, мало напугал. Запрокинув голову, она долго пила из бутылки, потом вытерла рот тыльной стороной грязной ладони.

– Я всё сделаю, господин мой, можешь не сомневаться. Катрин Ля-Рошель своё слово держать умеет.

– Значит, так тому и быть.

Мужчина отобрал почти пустую бутылку и выбросил в сторону.

– Эта была последняя, поняла?.. Теперь от тебя должно пахнуть только ладаном, потому что, кажется, видение мне только что было – делаться тебе опять ясновидящей, мадам Катрин.

Орлеан

Ла Ир оказался прав. Победа при Патэ встряхнула французское общество так же сильно, как и поражение при Азенкуре. Только тогда страну словно затянуло осенним, непроглядным сумраком, а теперь всё сияло солнечным ликованием начала лета.

Армия, и без того уже напоминавшая Жанне реку в момент разлива, всё полнилась и полнилась. По всем дорогам в долине Луары тянулись к ней ручейки пеших и конных отрядов, ополченцы, как от больших городов, так и от мелких селений и отдельные воины, которые недолго оставались одинокими на этих дорогах. Со всех областей страны прибывали добровольцы, ведомые надеждой и верой. Несли в заклад всё своё имущество, чтобы иметь возможность стать под славное знамя Девы-Спасительницы и воевать, воевать, воевать, не имея, как они были уверены, никаких поражений!

Многие считали, что Дева поведёт войско в Реймс через Париж и Нормандию. Раньше такой поход показался бы безумием, но только не теперь, не после Патэ, где на одного убитого француза пришлось почти пять сотен убитых англичан! Это была победа во всём! В стремительности, в слаженности действий, в тактике и вере в свою правоту перед Богом! Войско, способное так побеждать, движется к цели, не деля пути на возможные и невозможные, а идёт так, как считает нужным. И, если что-то было сейчас французам нужнее коронации, или, по крайней мере, так же важно – так это Париж без англичан. Как столица, как город, изгнавший когда-то законного дофина и теперь принимающий его обратно, как символ государства, едва не переставшего быть Францией!

Но выбор окончательного пути, всё равно, предоставили Деве, этой, по всеобщему убеждению, исполнительнице воли Божьей, поскольку хватало и таких – в основном, среди знати от духовенства – кто был уверен: в Париж должен войти законным образом коронованный король. Только тогда во всей Европе не найдётся никого, кто мог бы, в поддержку англичан, заявить об узурпации трона бастардом.

– Слушайте своё сердце, дитя, – очень проникновенно посоветовала Жанне мадам Иоланда, когда, разрываясь между двумя мнениями, девушка рискнула поведать герцогине о том, что не знает, как лучше поступить. – Сердце никогда не обманет, поверьте.

Однако, как бы сильно ни билось сердце девушки в моменты, когда герцог Алансонский настаивал на походе на Париж и затем на Нормандию, слушать ей, в конце концов, пришлось другие голоса.

– Воля Божья, – говорили они. – Господь установил законы земной власти и осеняет благословением только тех, кто им следует. И разве ты сама не требовала коронации сразу после освобождения Орлеана?

– Но многие мои военачальники считают…

– Многие ещё не все, а законы едины для всех.

– … Я верю в своего командующего, – говорил и дофин. – Верю в тебя, Жанна, и в наше воинство, но всё же… всё же многие мои советники считают, что Европа с большей благосклонностью отнесётся к нашим действиям, если в столицу войдёт законный король…

Что он при этом думал сам, оставалось неясным. Шарля пугали оба пути, однако приходилось делать геройский вид на фоне всеобщего воодушевления и показывать свою готовность принять эту страну под покровительство, как и подобает истинному правителю.

– Жаль, что матушка учила меня только править, а не сражаться, – пробормотал он как-то в узком кругу своих приближённых, глядя из окна крепостной башни на растущие вокруг города шатры. – Но, чувствую, скоро придётся возглавить это войско, чтобы в Реймс ли, или в Париж, въехал король-победитель, достойный своего народа… О, Господи! Почему я так мало смыслю в стратегии?!..

Шарля тут же принялись убеждать, что далеко не каждый стратег может достойно управлять государством, и что для Франции – когда закончатся эти военные походы – важнее иметь короля, как раз умеющего править, способного подарить стране мир путём договорённостей, а не кровопролитных сражений. И только Ла Тремуй, всегда ратовавший, за переговоры, которому сейчас бы и ввернуть своё слово, почему-то отмолчался, опустил голову и почесал нос, явно скрывая выражение своего лица.

На следующий день после приезда двора в Орлеан, сразу после торжеств по случаю приёма городскими старшинами и, не самого пышного, но очень искреннего чествования победителей, Ла Тремуй, проходя по коридорам королевской резиденции, наткнулся на группу оживлённо беседующих военачальников. Появление министра их нисколько не смутило, поэтому он позволил себе подойти ближе и послушать.

– Казни в этой чёртовой Нормандии сделали своё дело – горячился Ла Ир, пользуясь отсутствием Жанны и отводя душу поминанием нечистого. – Бэдфорд не скоро соберёт там армию, и достаточно одного хорошего удара, чтобы выбить их обратно, на их чёртов остров!

– Верно! Верно! – раздались голоса.

– Непонятно только, почему дофин медлит! – продолжал Ла Ир. – Уж теперь-то чего?! Теперь ОНИ нас боятся!

– Нужно сказать ему!

– Нужно настаивать!

– Попросить Деву убедить его! Её он послушает!..

Ла Тремуй тихо улыбнулся и, дождавшись паузы в восклицаниях, ласково спросил:

– Кажется, пообщавшись с нашей Девой, вы тоже стали слышать неких святых, господин де Виньоль6? Уверен, без их покровительства ни вы, ни кто-то другой ни за что бы не назвали его величество дофином.

Ла Ир, не скрывая пренебрежения к этому постороннему мнению, выпятил грудь.

– По мне, как плод ни назови, лишь бы был крепок, спел и есть хотелось. А я сейчас голоден, как никогда.

Вокруг засмеялись с явным одобрением.

– Но, если вы так голодны, – поднял брови Ла Тремуй, – какая вам разница из какой миски вкушать?

– Из полной кушается лучше, господин Ла Тремуй. Удар по Парижу, а затем по Нормандии даст нам победу окончательную и бесповоротную…

– И незаконную, не так ли?

Ла Ир сердито поджал губы.

– Лично я в законности прав нашего короля не сомневаюсь, – развёл руками Ла Тремуй. – Но вы сами, минуту назад, назвали его дофином, что очень показательно. И Дева, если память мне не изменяет, ещё в Шиноне, заявила, что явилась сюда только за тем, чтобы спасти Орлеан и короновать его величество в Реймсе, разве нет? Вот пусть сначала коронует, как обещала – в этом я вижу величайшую Божию мудрость – а уж потом… Потом, я думаю, король и сам решит кого ему кормить дальше – рыцарей или дипломатов…

Министр слегка поклонился присутствующим, окидывая их внимательным взором, не удержался от откровенной усмешки и прошествовал далее, нисколько не сомневаясь, что сейчас, за его спиной, рыцари, если и не вслух, то мысленно обязательно выругаются.

– Каналья… – донёсся чей-то сдавленный голос.

– Да сколько угодно, – пробормотал Ла Тремуй себе под нос.

«Кричите, господа, ругайтесь на здоровье, – думал он, отвечая на поклоны встречающихся дворян. – Чем злее вы все станете, тем лучше. Тем достовернее будет выглядеть заговор, который я создам куда быстрее, чем мадам герцогиня создала свою Деву. Уж не знаю, кто именно и каким числом помогал ей, но у меня сейчас помощников, хоть отбавляй! Все эти графы, бароны, Ла Иры… бедняжки, даже не понимают, что уже пляшут под мою дудку с такой же готовностью, с которой идут за этой своей Жанной. Так что злитесь, злитесь, негодуйте – сегодня я сам жду от вас ненависти, чтобы завтра не испытывать особой жалости ни к кому…».

Министр вошёл в свои покои удовлетворённо улыбаясь. Паж, который дремал у входа, тут же подскочил, схватил огниво и зачиркал им над лампой на столе в кабинете.