Офицерский крематорий - Михаил Нестеров

Из сорока имеющихся в моем распоряжении снимков на трех не было даты. И снова, в который уже раз, я раскладываю их перед собой.

Первая – спор между медиком и полицейским: что делать с двумя трупами, над которыми еще клубится пар. Видимо, к этому времени эвакуация живых и раненых завершилась, и пожарные, и полицейские выносили и складировали на улице трупы. В моем распоряжении оказалось два снимка, на которых десятки трупов, и только часть из них прикрыта: одеялами, пледами, накидками, что принесли местные жители, кителями и куртками выживших. Что примечательно, прикрывали сильно обгоревшие трупы, головешки по сути, а другие были предоставлены для оперативного опознания. Этого опознали, и его увозят в одно место, этого – нет, его везут в другое, в какой-нибудь отстойник при больнице, потому что в те часы и минуты на месте пожара царил хаос, никто не знал, что делать, никто не рискнул взвалить на себя хотя бы инициативу, не говоря уже об ответственности – от нее бежали прежде всего высшие чины. Только пожарные знали свои места и четко выполняли свою работу. И медики. Они развозили раненых по больницам, находили в себе силы (вот как этот медик в распахнутом пуховике) ставить на свое место обезумевших, чудом спасшихся полицейских.

Невозможно было помочь и двум другим несчастным, угодившим под осколочный огонь. Мне представлялась застекленная дверь, к которой подходили эти двое. Конец смены, они перебрасываются шутками. Один из них протягивает руку к двери, чтобы открыть ее, а она вдруг покрывается трещинами, разделяясь на манер боевой головки. Осколки врезаются в лица людей, бьют по рукам, и только после их отбрасывает и катит по коридору взрывная волна. Потом загорится линолеум, огонь перекинется на деревянные перекрытия… Я с трудом унял воображение. За свою короткую жизнь я видел и море огня, и трупы своих сослуживцев, и кучи натурально отстрелянных бандитов. И не где-нибудь в поле или на безымянной высоте, а в жилом квартале…

Мне необходимо было узнать, кто эти люди, снятые «рассеянным», не проставившим дату фотографом. Михайлов мне в этом деле не помощник. Конечно, столичный сыщик мог помочь советом, но сводящимся к одному: мне необходимо как можно быстрее сдаться полиции. И он закроет крышку своего телефона, хороня под ней ни врага, ни друга, а что-то среднеарифметическое.

Я вспомнил о человеке, который частенько выручал меня, снабжая информацией разного рода, и очень помог в расследовании дела «Бешеных псов» и дела о трафике наркотиков из Таджикистана. Его звали Пронырой. Он жил в двушке, в районе между улицами Крупской и Марии Ульяновой, и от его дома до ближайших станций метро «Проспект Вернадского» и «Университет» было равное расстояние. Такое расположение наверняка понравилось бы Рите, машинально отметил я. По сути дела, он был информатором, однако к нему нельзя было приклеить синонимы – «барабан», «свисток», «штык», оперативный источник. Проныра работал исключительно по заказу и рассылал добытую информацию своим клиентам; свои источники информации он, как правило, не раскрывал. Я не мог назвать другого такого человека, который знал, как и где найти в сети необходимую информацию. Его дело – сбор данных, мое дело – правильная их интерпретация, и это самая главная часть работы разведки. А что такое сегодня Интернет для разведки? Это ее инструмент. Всемирная сеть позволяет быстро и недорого получить информацию даже от первоисточника – например, на интернет-форуме.

Кроссу кто-то позвонил. Глянув на высветившийся контакт, он ушел в смежное помещение, заширмовавшись вековой стеной.

Он не спускает с меня глаз? Совсем нет. Если бы он следил за каждым моим шагом, ловил каждое мое слово, я бы с первой минуты нашего знакомства заподозрил неладное. Но Кросс вел себя естественно и до поры до времени не вызывал во мне подозрений.

Закончив разговор по телефону, он в очередной раз оставил меня одного.

Я вышел следом. В паре кварталов отсюда я нашел магазин-ателье «Цифровая помощь». И – тотчас оценил ее. В этой цифровой лавке можно было самому отсканировать снимки и перенести данные на свой носитель. Я удовлетворенно потер руки: «То, что нужно!»

Столы были отгорожены друг от друга матовыми ширмами. Устроившись за компьютером, я вынул из смартфона карту памяти и вставил ее в картридер компьютера. И только потом воспользовался ручным сканером. В первую очередь я выставил на нем максимальную разрешающую способность и отсканировал снимки. Сохранив данные сорока фотографий на своей карте памяти, я зашел на свой почтовый ящик и, набросав письмо Проныре и прикрепив к тексту три файла, дождался уведомления о том, что письмо успешно дошло до адресата.

Я задержался еще на минуту, не закрывая почтовый ящик, и, как оказалось, не зря: Проныра, прочитав мое послание и глянув на снимки с изображенными на них изувеченными телами, написал ответ в вопросительной форме: «Во что на этот раз ты вляпался?»

Глава 16

Было раннее утро…

Я вернулся раньше Кросса. Изобразив нетерпение и не дав ему скинуть верхнюю одежду, сказал:

– Едем к Карапетяну.

– Щас хлебну чайку…

– Нет, не хлебнешь. Поехали.

У меня сложилось стойкое впечатление, что Сергей Карапетян относится к редкому виду мазохистов. Он нашел во мне лоцмана, который проводит его корабль по волнам его же преступлений. Еще он походил на одного моего сослуживца, обладающего распространенным талантом – засыпать в шумной компании. Наутро он забрасывал нас вопросами: «Ну, а я?.. А он?.. А что она?.. Да ладно тебе!» Вот и Карапетян как будто заспал заказанное им преступление, на гребне которого намеревался влиться в вип-стаю, и вопрошал: «А он что? А я? Не может быть!» Мне казалось, он валяет дурака.

– Вы были близки, – напомнил я ему, опуская имя Риты. – Вы остались друзьями?

– Друзьями? – пожал он плечами. – Нет. Мы перестали встречаться. Дистанционно… я интересовался, чем и как она живет, и был готов оказать ей материальную помощь.

– «Любовь не пятнают дружбой, – как сказал Ремарк. – Конец есть конец».

– «Любовь не пятнают дружбой»… – Карапетян посмаковал это выражение и похвалил Ремарка: – Хорошо сказано. Он прав.

– У тебя сохранились снимки или видеозаписи, где вы вместе? Или хотя бы она одна?

– Ты не доверяешь мне?

– Моя работа – сбор данных об обстоятельствах, имеющих значение для дела. Они содержатся в показаниях, вещественных доказательствах и делятся на прямые и косвенные – улики.

– Давние снимки, видеозаписи помогут тебе в расследовании?

– Не только снимки, но и комментарии к ним, – поставил я условие. – Их я надеюсь услышать от тебя: кто, кроме Риты, на снимке, в каком месте, в какое время, при каких обстоятельствах был сделан снимок.

Карапетян хмыкнул так эмоционально, что ему понадобился носовой платок.

– Порядок, – произнес он с отвращением – то ли к платку, который он вернул в карман, то ли к этому слову. – Порядок, – повторил он. – Она правила порядком, а мне в отместку хотелось опуститься в самый центр неразберихи. Тебе трудно меня понять.

– Отчего же? – Я пожал плечами, вставая на сторону Риты. Как военному, мне была ближе ее жизненная позиция: порядок – это и войсковое построение, и внешний вид военнослужащего. Была ближе и как разведчику: порядок – это метод, оценка, осуществление. Порядок – это хронология. Я не мог не ощутить близкое родство с Ритой, как будто она воспитывалась в той же военной, что и я, среде.

Карапетян тем временем продолжал:

– Она была помешана на симметрии. Во всем хотела видеть… как это сказать, – он пощелкал пальцами, подбирая слово, и нашел его, – соответствие. Если вглядеться внимательно, у нее в каждом глазу можно было заметить тонкую линию, проходящую точно по центру зрачка. Через нее она и смотрела на мир, на окружающие ее вещи.

– Из нее вышел бы неплохой снайпер.

– Что?

Я подумал о том, что, если он не перестанет переспрашивать, мне это наскучит, и я начну зевать.

Карапетян продолжил, ослабив наконец-то узел галстука. Мне, как и ему, стало легче дышать.

– Ей не нравилось, когда что-то или кто-то оказывался в стороне от ее собственной линии. Я говорю еще и о точке зрения, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я. – Тебя сильно задевало это ее качество?

– Оно меня поначалу забавляло, – ответил Карапетян. – Так ты непременно хочешь взглянуть на фотографии Риты?

– За этим сюда и приехал.

Серж вернулся с пачкой снимков, устроился напротив, передал мне первый снимок и не мог не прокомментировать его:

– Мы познакомились в Сочи…

– Где же еще? – не удержался я от замечания.

С карточки на меня смотрели знакомые строгие глаза. В них было столько серебра, что они затмили бы усеянное звездами небо, и я отказался развивать эту тему. Пляж. Яркое солнце. Золотистый песок. Море, дно которого, кажется, усеяно изумрудами. Изумительно красивая женщина. Соломенная шляпа сидит на ней так, что не бросает тень на лицо, лишь небольшой «траурный» серп коснулся ее лба и показался мне абсолютно симметричным по отношению к ее черным бровям. На ней полосатый купальник; если бы не высокое качество снимка, можно было бы датировать его шестидесятым годом.