Росомаха: Оружие Икс - Марк Черазини

Корнелиус – а вслед за ним Профессор – подошли к терминалу женщины.

– По его медицинским данным, в Субъекта Икс стреляли, по крайней мере, пять раз, и каждый раз он выжил. Четыре пули попали в туловище, одна в ногу. Он также много раз получал серьезные повреждения.

Корнелиус пожал плечами.

– Крепкий парень… Мы это знаем, Хайнс.

– Но ни биосканирование, ни ультразвук, не показывают шрамов на тканях эпидермиса или на внутренних тканях. Совсем никаких.

– Корнелиус, разве вы не говорили, что субъект получил повреждения прошлой ночью?

– Да, Профессор.

Ну, Гендри действительно говорил об этом. Я только видел некоторые его повреждения.

– Так где же его раны?

Это заставило Корнелиуса замолчать.

Он взглянул на фигуру в резервуаре, слишком плотно окутанную пузырьками, чтобы различить детали… бледная кожа, черные волосы плывут вокруг головы подобно изорванному знамени.

– Хайнс, у вас есть показания приборов? – спросил Корнелиус, все еще глядя на Логана.

– У меня есть след, – ответила она. – Какой-то сгусток вокруг сосцевидного отростка. Но час назад у него была вывихнута челюсть, порезы, содранная кожа. Сейчас совсем ничего нет.

Корнелиус и Профессор задумались над этими сведениями, пока Кэрол Хайнс продолжала свой доклад.

– На дисплее есть прямое линейное уравнение зависимости между этим явлением и интенсивной сердечной деятельностью. И…

Она заколебалась.

– Ну, я не знаю, насколько это важно… Кажется глупым. Но волосы мистера Логана почти полностью снова отросли всего за двадцать минут. Мы его брили несколько раз. Эту аномалию отнесли за счет синтетической эмбриональной жидкости в резервуаре.

В лаборатории стало очень тихо, все глаза устремились на тело в резервуаре. Тишину нарушали только постоянные сигналы, издаваемые биомониторами.

– Кажется, мы оказались в центре беспрецедентных событий, – заявил Корнелиус почти благоговейным голосом. – Наш мистер Логан – нечто большее, чем человек.

– Ладно, мне надо это быстро обдумать еще раз, – сказал доктор Гендри, который присоединился к их группе. – Если раны пациента теперь зажили, темп его сердцебиения мог бы снизиться – и быть готовым снова возрасти при повторно возникшей необходимости. Это один вариант.

– А что, если сердцебиение снова начнет ускоряться? – спросила Хайнс.

– Мы переходим ко второму варианту, – ответил Гендри. – Если темп будет продолжать расти, введите эквивалентную дозу порипенефрина… Но сообщайте мне обо всех изменениях.

Никто уже больше не говорит об убийстве Субъекта Икс, – отметил Корнелиус. – Вероятно, потому, что стало ясно – что бы мы ни делали, возможно, это не может как-то повредить парню, не то что убить его. В настоящий момент я не уверен, что сумеем навредить ему, как бы ни пытались…

– Доктор Чан, мисс Хайнс? Хватит ли адамантия в резервуаре для всей этой… дополнительной активности?

– При таком темпе хватит, доктор Гендри.

Гендри стукнул ладонью по пульту.

– Этого недостаточно. Подключите резерв.

Кэрол Хайнс перевела взгляд на Профессора.

– Мне понадобится разрешение от…

– Вам оно дано, мадам. Переходите на резервный адамантий, немедленно.

Приказ Профессор прокричал через плечо, шагая к двери, ведущей во вспомогательную лабораторию.

– Профессор, – позвал его Корнелиус. – Мне бы пригодился ваш совет насчет…

Дверь захлопнулась. Профессор ушел, не сказав ни слова.

Доктор Корнелиус почесал бороду.

– Как вам это нравится? У нас тут аврал, а он уходит.

Что, черт побери, может быть настолько важным?

Профессор кипел от ярости. Этот глупец Корнелиус хочет получить мой совет? Разве он забыл, что он здесь для того, чтобы давать советы, а не получать их? Я здесь хозяин.

Оказавшись в маленьком, тесном помещении возле главной лаборатории, Профессор закрыл тяжелый люк и включил магнитные защелки, чтобы запереться от остального мира. У него за спиной автоматически ожил терминал. Он начал набирать номер, известный только ему самому, на настольном переговорном устройстве, но внезапно остановился. Профессор заметил, что у него дрожат руки.

Абсурдно так волноваться, сказал он себе. Я так не нервничал с тех пор, как начал сам дергать за ниточки, и перестал позволять им дергать меня.

Он закончил набирать номер и ждал, пока спутник установит связь.

– Говорите, – голос на другом конце отражался слабым эхом, слегка искаженный постоянным электронным жужжанием.

– Это я, – начал Профессор.

Задержка на долю секунды, пока кодировалась передача.

– Вы сильно рискуете, связываясь со мной, Профессор.

– Да, я знаю. Но мне нужно кое-что вам сказать…

– Это настолько важно, что вы решили нарушить оговоренный порядок связи?

– Операция сейчас идет…

– И идет хорошо, полагаю?

– Да…

– Субъект Икс выживет после этой процедуры?

– Конечно, он выживет, – заявил Профессор, его возбуждение все нарастало. – В этом все дело. Вы знали, что Логан – мутант.

Молчание.

– Этот факт был для меня сюрпризом, – продолжал Профессор напряженным голосом. – Почему вы меня не информировали?

– Эта беседа опасна, Профессор. Для нас обоих.

– Меня никто не слышит. Я в герметизированной лаборатории дальше по коридору…

– Вам следует находиться рядом с вашим пациентом.

– Я могу видеть операцию на мониторе. Я вынужден настаивать, чтобы вы меня выслушали…

Профессор почувствовал, что Директор раздражен его звонком, но должен был продолжать.

– Логан – мутант. У него сверхчеловеческие способности регенерации поврежденных тканей. Он практически бессмертен, и все же вы не сообщили мне об этом важном факторе?

– Эта информация была мне доступна, это правда. Но статус мутанта Логана был засекречен на основании положения о тех, кому об этом следует знать, а кому не следует, – а вам, Профессор, не следовало знать.

– Я нахожусь там вместе с этим Корнелиусом из захолустья и моими сотрудниками, а эта девица – оператор за клавиатурой – открывает правду о Логане, нажав несколько клавиш на своем чертовом компьютере!

– Что вы хотите?

– Это заставляет меня выглядеть так, будто я ничего не знаю. Мне пришлось покинуть помещение, где проходит процесс, чтобы мне не задавали вопросов на эту тему. Я чувствовал себя дураком! – Профессор возненавидел себя в тот момент, когда признался в этом. Его голос звучал, как у жалующегося ребенка, и он преисполнился отвращения к самому себе.

Директор хихикнул.

– Вы, кажется, сердитесь, Профессор.