Просто дети - Патти Смит

— Что ты ешь?

— Горох.

— А зачем ты его ешь?

— Хочу уесть Пифагора.

— Под звездами?

— Вне круга.

Начинали мы с простых вопросов и продолжали игру, пока не добивались красивой концовки, ударной фразы, как в лимерике. Обычно у нас это получалось, если только я не спотыкалась, выбрав неточную аллюзию.

Гарри не сбивался никогда: казалось, он во всем на свете хоть немного да разбирается. Фактами умел манипулировать, как никто.

А еще Гарри виртуозно плел веревочные узоры[65]. Когда у него было хорошее настроение, он доставал из кармана веревочное колечко длиной несколько футов и сплетал звезду, индейскую богиню или «колыбельку для кошки» (в варианте для одной пары рук). Мы все сидели у его ног в вестибюле и с детским упоением смотрели, как его ловкие пальцы, перекручивая и завязывая узлами кольцо, плетут четкие силуэты. Гарри исписывал сотни страниц научными описаниями веревочных фигур и их символического смысла. И делился с нами этой ценной информацией, которая, увы, не удерживалась в нашей памяти: ведь мы, словно загипнотизированные, глазели, как чародействуют его пальцы.

Однажды я сидела в вестибюле и читала «Золотую ветвь». Подошел Гарри и заявил: «А, у тебя первое издание, двухтомник! И совсем затрепанный!» И стал настойчиво зазывать меня в магазин Сэмюэля Вайзера — посмотреть хоть одним глазком на сильно дополненное третье издание, предпочитаемое знатоками. У Вайзера был самый широкий в городе ассортимент эзотерической литературы. Я согласилась пойти, если они с Робертом не обкурятся. Собственно, нас троих вместе было опасно выпускать из отеля, даже в здравом уме и трезвой памяти. А наша троица в лавочке оккультных книг — это точно чересчур…

Гарри был близко знаком с братьями Вайзерами, и мне выдали ключ от застекленного шкафа, чтобы я ознакомилась со знаменитым изданием «Золотой ветви» 1955 года: тринадцать тяжелых томов в зеленых обложках с многозначительными заглавиями: «Дух кукурузы», «Козел отпущения»… Гарри и Вайзер скрылись где-то в подсобных помещениях — скорее всего, сели расшифровывать какой-нибудь рукописный мистический трактат. Роберт раскрыл «Дневник наркомана — злого духа».

Казалось, мы зависли в магазине на много часов. Гарри долго не появлялся. Потом мы увидели, что он застыл, словно бы в трансе, посреди главного зала. Сколько мы ни наблюдали за ним, он даже не шевелился. Наконец озадаченный Роберт подошел к нему и спросил:

— Что ты делаешь?

Гарри вытаращился на него. Глаза у него были словно у заколдованного козла.

— Читаю.

В «Челси» мы перезнакомились с уймой занятных людей, но когда, прикрыв глаза, я вызываю из памяти их лица, прежде всего почему-то является Гарри. Может, потому, что он первый нам повстречался, когда мы переступили порог отеля. Но скорее всего, причина другая: времена были волшебные, а Гарри верил в волшебство.

Больше всего Роберт мечтал попасть в круг Энди Уорхола. Подчеркну: он категорично не хотел сделаться протеже Уорхола, сниматься в его фильмах. Роберт часто повторял: «Я знаю секрет фокусов Энди». Надеялся: стоит им разговориться, и Энди опознает в нем равного. Я не сомневалась, что Роберт заслуживает аудиенции у Энди, но не верила в возможность серьезного разговора между ними: Энди ловко, как угорь, ускользал от бесед по существу.

Мечта Роберта привела нас в «Бермудский треугольник» Нью-Йорка: район «Брауниз», «Канзас-Сити Макса» и «Фабрики». Все эти точки находились в двух шагах одна от другой. К тому времени «Фабрика» уже переехала с Сорок седьмой улицы в дом зз на Юнион-сквер. Уорхоловская тусовка ходила на ланч в «Брауниз» — ресторан здорового питания по соседству с «Фабрикой», а на ночь закатывалась к «Максу».

В первый раз мы отправились к «Максу» в сопровождении Сэнди Дейли: побоялись идти одни. Местных правил игры мы не знали, а Сэнди выполняла роль бесстрастного опытного гида. У «Макса» существовала жесткая социальная иерархия: прямо как в школе, вот только высшей кастой считались не здоровяки футболисты или красотки болельщицы. Местная «королева выпускного бала» родилась мужчиной (зато ходила в женском платье и по женственности могла дать сто очков вперед едва ли не любой даме).

«Канзас-Сити Макса» находился на углу Восемнадцатой улицы и Южной Парк-авеню. Теоретически это был ресторан, хотя почти никто из нас по бедности не мог заказывать там съестное. Хозяин, Микки Раскин, слыл покровителем творческих людей: в «час коктейлей» посетители, у которых хватало денег на одну порцию напитка, могли пройти к бесплатному шведскому столу. Поговаривали: если бы не этот шведский стол, в меню которого входили, например, «крылышки Баффало», сотни нищих художников и трансвеститов умерли бы с голоду. Я за шведским столом у «Макса» никогда не бывала, поскольку днем работала. И Роберт не бывал — гордость не позволяла, да и не пил он спиртного.

Над входом висел громадный черно-белый тент, над окнами — вывески: «Вы входите в „Канзас-Сити Макса“». Обстановка была аскетичная, без претензий на роскошь, единственным украшением служили большие абстрактные полотна — подарки художников, задолжавших заведению астрономические суммы за выпивку. Стены были белые, все остальное — диваны, скатерти, салфетки — красного цвета. Даже коронное блюдо — турецкий горох — подавали в красных мисочках. Главным соблазном было мясо морских и земных тварей: омары и стейки. Роберт стремился попасть в озаренный красными светильниками зал избранных, упорно пробивался к легендарному круглому столу, где все еще витала нежно-розовая аура отсутствующего «серебряного короля».

Впервые переступив порог «Макса», мы дальше первого зала не углубились. Уселись за столик, взяли на всех один салат, съели турецкий горох — совершенно несъедобный. Роберт и Сэнди заказали кока-колу, я — чашку кофе. Вокруг все было мертво, как в пустыне. Сэнди помнила времена, когда «Макс» был средоточием светской жизни во вселенной «подземных»[66]: когда за круглым столом, сохраняя безразличный вид, царил Энди Уорхол, сопровождаемый королевой в горностаях — харизматичной Эди Седжвик. Фрейлины были одна красивее другой, а в роли странствующих рыцарей выступали Ундина[67], Дональд Лайонс[68], Раушенберг, Дали, Билли Нейм[69], Лихтенштейн, Джерард Маланга[70] и Джон Чемберлен[71]. В недавнем прошлом за круглым столом сиживали другие короли и королевы — Боб Дилан, Боб Ньювирт[72], Нико, Тим Бакли, Дженис Джоплин, Вива, группа The Velvet Underground. Все сливки антивысшего общества, кого ни назови. Но по их общей кровеносной системе текли амфетамины: разгоняли их жизнь до бешеной скорости и губили на лету. «Колеса» раздували в королях и рыцарях паранойю, постепенно отнимали у них врожденные таланты, внушали сомнения в себе, иссушали красоту.

Ни Энди Уорхол, ни его придворные вельможи больше не появлялись у «Макса». Энди после выстрела Валери Соланас вообще мало бывал в обществе, но, вероятно, была и другая причина: он просто, по своему обыкновению, заскучал. И все же осенью 1969-го «Макс» оставался культовым рестораном. В дальнем зале собирались те, кто мечтал получить ключик ко второму «серебряному королевству» Энди — новой «Фабрике», которая, по распространенному мнению, принадлежала скорее коммерции, чем искусству.

Наш дебют у «Макса» прошел тихо. Домой мы вернулись на такси — расщедрились ради Сэнди: шел дождь, нам не хотелось, чтобы подол ее длинного черного платья волочился по грязи.

Первое время мы так и ходили к «Максу» втроем. Сэнди относилась к этим вылазкам абсолютно спокойно и служила буфером между Робертом и мной: мне в этом заведении совсем не нравилось, я злилась и шипела. Но мало-помалу я взяла себя в руки и смирилась с посиделками у «Макса» как с рутинной обязанностью, выполняемой ради Роберта. В восьмом часу вечера я возвращалась с работы, мы с Робертом шли в закусочную и ужинали горячими сырными бутербродами. Рассказывали друг другу, как прошел день, показывали новые творения. А потом долго судили и рядили, в чем пойти к «Максу».

Гардероб Сэнди не отличался разнообразием, но она тщательно продумывала свои наряды. У нее было несколько одинаковых черных платьев от Осей Кларка, короля Кингз-роуд. Они походили на черные футболки с круглым вырезом — только изящные, с длинными рукавами и подолом в пол. Эти слегка приталенные платья незамысловатого покроя абсолютно соответствовали индивидуальности Сэнди: я мечтала, что разбогатею и накуплю ей целый шкаф таких платьев.

Я же придумывала себе наряды а-ля статистка из французского кино «новой волны». Составила несколько ансамблей: например, полосатая блузка с широким воротом «Кармен» и красный шарф, точно у Ива Монтана в «Плате за страх», или зеленые легинсы с красными балетками, как у битниц с левого берега Сены, или аналог костюма Одри Хепберн в «Забавной мордашке»: длинный черный свитер, черные легинсы, белые носки и черные балетки «Капезио». Каков бы ни был сценарий, на сборы я тратила минут десять, не больше.