Перегон - Игорь Сапожков

Когда Саша проснулся, хозяев в доме уже не было. В каплях на оконных стёклах, оставленных ночным ливнем, сияли голубые отблески утреннего неба. Из-за чуть приоткрытого окна, сквозь беззаботную куриную брань, доносился голос Романа Григорьевича беседующего с Ласточкой. В доме пахло сдобным тестом. Саша сунул ноги в войлочные тапочки заботливо оставленные возле его кровати и обошёл дом. На печке он обнаружил две чашки с молоком и корзинку с тёплыми рогаликами. С другой стороны печи за занавеской спала Оля. Саша перестал дышать и неотрывность смотрел на спящую девушку. Её ресницы легко вздрагивали, по подушке рассыпались густые каштановые волосы, съехавшее одеяло открыло круглое колено, длинную узкую лодыжку. Неожиданно заблудившийся солнечный лучик испуганно пробежал по одеялу, остановился на шее и скользнув по ресницам исчез в глубине дома. Этого оказалось достаточно, Ольга вздрогнула и открыла глаза, моментально отразившие Сашин восторг… Она несколько раз моргнула, отгоняя остатки сна, приподняла голову и смущённо улыбнулась.

— Да, я просидел вот как всю ночь! — ответил на немой вопрос Саша.

— Ты сумасшедший?!

— И не пытаюсь этого скрывать…

— Я тоже…

Они целовались долго и нежно, пока плаксиво скрипнувшая входная дверь, не напомнила им об окружающем бытие.

В сруб беглецы так и не вернулись, Отец Павел не отпустил. А вот Оля и Саша, наоборот уже неделю жили лесу. Настояла на этом Ольга. Во-первых, она считала, что стесняет хозяев, злоупотребляя их гостеприимством. Во-вторых, Саша не отходил от неё ни на шаг и она всё чаще ловила на себе осуждающие взгляды Романа Григорьевича и Катерины Андреевны. «…Не венчаны поди…» — однажды донёсся до неё обрывок разговора. И наконец в-третьих, как шутила Ольга, нужно же наконец проверить действительно ли «с милым рай в шалаше». Медовый месяц начался с генеральной уборки. Сперва Саша выгреб из печи два ведра золы и чтобы избавиться от плесени хорошенько протопил дом. «Субботник» длился целый день, к вечеру обессиленные «милые» свалились спать, но зато печь и окна сверкали чистотой, пол и стены были выскоблены до блеска, на верёвках сушилось постиранное бельё, на столе стоял букет молоденьких ёлочных веток, в срубе пахло свежестью и хвоей. На следующий день уборка продолжалась, они собрали весь ненужный хлам и вместе с мусором сожгли на поляне перед домом. На третий день они отправились на охоту, вобщем «рай» всё никак не начинался.

В воскресенье Брат Савелий и Ольга, на запряженной в телегу Ласточке отправились в посёлок. Возвращались они поздно, телега жалобно поскрипывала от тяжёлых баулов с покупками. Выгрузив Ольгу и сумки, Брат Савелий ещё раз полюбовался ухоженным, чистым срубом и наскоро выпив чаю, отправился в монастырь, чтобы добраться до темна. Ночи стояли холодные и он опасался застудить давний радикулит. Монастырь тоже за последнее время преобразился, глядя на трудолюбивых гостей монахи воспрянули духом. Первым делом они переложили шифер на крыше барака и столовой, затем отремонтировали обязательный пожарный щит с красным ломом, багром, лопатой и двумя конусными вёдрами. Руководил ремонтом Отец Павел, его матерчатая кепка с пластиковым козырьком и выцветшей надписью «Феодосия», казалось мелькала в нескольких местах сразу. Монахи под его руководством подправили покосившийся забор, побелили внутренние стены и выкрасили облезшие ставни, сняли нарост зимнего мха с бревенчатых стен церкви, укрепили опоры колокольни. Специальная бригада занималась мытьём церковных стёкол, вымытые мыльной водой и отполированные старыми газетами, они глянцем блестели даже в пасмурные дни. Пока шёл ремонт, повар Брат Афанасий наварил из остатков прошлогоднего урожая яблочное повидло. Фадей покончив с дровами, заменил деформированные влагой банные полки, подогнал двери и окна. Потом они с Валерой и пришедшим на помощь Сашей, натаскали мелкой щебёнки и утрамбовали ведущую в церковь дорогу. Принимал работу настоятель, на перебранном «Урале» он несколько раз лихо сгонял туда-обратно. Вечером был праздничный ужин — жаренная картошка с грибами, калачи с повидлом, компот из сухофруктов. Уставшие за день люди наскоро помолившись жадно набросились на аппетитно пахнувшую еду. Но толком поесть им не удалось. Брат Пётр, бывший в миру фельдшером, а в лагере зэком по кличке Димедрол, принёс дурную весть — умер болевший всю зиму Брат Николай.

— Всё молился чтобы дожить до весны, не хотел идти в стылую землю, — Пётр обречённо положил на стол покрытые голубыми шнурками вен ладони, — вот и вымолил…

Монахи оставили еду и сгорбившись будто под тяжкой ношей, цепочкой потянулись к выходу.

Хоронили Брата Николая через два дня. Над кладбищем остатками ночного тумана клубилась густая влажность. Вязкая глина с трудом поддавалась лопатам. Крепкий, пахнувший сырым деревом гроб бережно опустили в тесную яму, монахи привычно крестились, потом засыпали могилу мокрой землёй и глубоко воткнули в холм высокий православный крест. Внезапно налетевший ветер подтолкнул траурную процессию к выходу. Фадей шёл позади остальных рядом с Отцом Павлом, он втянул шею в плечи и поднял воротник.

— … Мне кажется я верил всю жизнь, а понял это только теперь, — беглый зэк поплотней укутался в длинное, явно с чужого плеча драповое пальто.

— Верить следует не разумом, но сердцем, — настоятель поёжился и поднял воротник тулупа.

Сильный порыв ветра поднял и закружил в воздухе влажную прошлогоднюю листву. Отец Павел немного помолчал, а потом добавил:

— Думаю я смогу тебе помочь, тем более сейчас, когда покинул бренный мир Брат Николай, — настоятель взвешивал каждое слово, — мне даже кажется, что Господь специально так подгадал… Ты кроме веры и святого заступничества, обретёшь имя своё, а это дорогого стоит, брат мой… Поживи с нами год, там и видно будет…

В самом начале мая, когда закончились праздники, а весна окончательно вытеснила затянувшийся холод, в сруб неожиданно приехали Брат Савелий и Валера. Румяное солнце, зацепившись за ожившие ветви столетних лиственниц, казалось против воли клонилось к закату. Монах как всегда принёс с собой гостинцы: любимые Ольгой леденцы, банку яблочного повидла, вязанку сушек. После обязательного чаепития он достал из внутреннего кармана два синих студенческих билета и паспорт.

— Ксивы вот ваши справили…

— Почему три? — Ольга и Саша переглянулись.

— Третья — Савелий указал пальцем на паспорт, — для эскимоса, ему тоже нельзя оставаться. Весной не только медведи просыпаются, скоро нагрянут комиссии, проверки… Новых людей быстро срисуют…