Перегон - Игорь Сапожков

Сигарета в руке давно потухла, горло обжигала шершавая боль. Виталик сложил ладонь лодочкой и выставил в разбитое боковое стекло, глоток дождевой воды принёс большое облегчение. Он положил шапку под голову, поджал колени к груди и мирно уснул.

Монахов разбудили монотонные удары топора. Ворча и подтягиваясь они сонной толпой вышли во двор. Их костистая худоба казалась почти бесцветной в ярком утреннем свете. Розовое солнце лениво поднималось над неровным горизонтом, в косых лучах судорожно подрагивали крупные капли воды, оставленные ночным дождём. Вокруг лежала просыпающаяся от зимней спячки земля, на пригорке за забором стояли тощие и голые, словно обескровленные долгим недугом деревья. Снег исчез, над землёй парил лёгкий туман. Раздевшись до пояса Фадей рубил дрова, за ним их была уже целая гора. Под белёсой кожей покрытой местами синими разводами татуировок, натягивались упругие мышцы. Щепки брызгами разлетались во все стороны. Монахи на миг замерли, любуясь как ловко он управляется с топором. Увидев зрителей Фадей остановился и вытер тыльной стороной ладони со лба пот, потом сбросил с плеч несколько налипших тонких щепочек.

— Где топор-то взял? — раздался голос из толпы.

Вместо ответа Фадей вогнал топор в чурку, достал из кармана кривой ржавый чуть приплюснутый на конце гвоздь и поднял его над головой. Монахи уважительно закивали взлохмаченными со сна бородами:

— А наш-то, молодца…

Затем одновременно повернув головы они уставившись на настежь открытые ворота склада. Там орудовал Чингисхан, он снял с «Урала» двигатель и сейчас разбирал его на мелкие детали, раскладывая их в одному ему понятной последовательности на деревянном щите. Рядом с ним подобрав рясу сидел на корточках настоятель, отец Павел и что-то ему объяснял, тыча пальцем в разложенные на щите промасленные части.

После скромного завтрака, монахи дружно помолились и разошлись по своим дела, в основном на работы в теплицы. В столовой остались только пожилой сгорбленный монах-повар Брат Афанасий, собирающий со столов посуду, Отец Павел, Брат Савелий и Фадей. Они пили чай и осторожно беседовали.

— …Амбарный замок гвоздём ржавым открыл, — у настоятеля был приятный, низкий голос, — вот какие умения у твоего гостя.

— Грешен он, а кто без греха? — библейским вопросом ответил монах.

Настоятель поднял на Савелия полные прозрачной глубины раскосые монгольские глаза и сложил домиком узловатые пальцы. Между тем Фадей допил чай, раскурил самокрутку и втянул глубоко в лёгкие колючий серый дым:

— Я и сам монах по рождению… Детдом наш в бывшем женском монастыре был, в тридцати километрах от Тулы. Назывался он вроде Свято-Богородичный, уже и не помню точно. Но это он монастырём до Революции был, потом там госпиталь был во время войны, а после войны детдом имени генерала Ермакова. В нём я и научился замочки щелкать, не от скуки, а с голодухи. Да-да, именно с голодухи… Помню мне наверное лет десять-одиннадцать было, жрать постоянно хотелось, до смерти не забуду, как жгло пустой желудок. Я тогда под складом лежал и нюхал, мне от этого вроде как легче становилось. Один раз вижу в пыли кусок проволоки валяется, я поднял его и стал в замке шурудить, он возьми да откройся. Влез я в склад, а там ящики с галетами, коробки с консервами, колбаса, тушёнка, мешки с американской мукой. Я по карманам добычу рассовал и делать ноги. Как метров на тридцать отбежал, задумался…

Фадей не спеша набил очередную самокрутку, монахи включая подсевшего к столу Афанасия, его внимательно слушали.

— Вобщем допёр я, что утром новый замок повесят, а то и козла в охрану поставят. Прикинул я и вернулся назад, взял замок, приладил к петлям, опять покрутил проволокой и он защёлкнулся. В следующий раз я пришёл на склад через неделю. В этот раз замок долго не открывался, но я был упрямый и голодный и в конце концов механизм поддался. Набив заранее приготовленный мешок продуктами я перенёс его в укромное место, потом несколько часов подгибал и подтачивал проволоку, вобщем к утру я одним движение мог открыть или закрыть замок. А через два месяца я уже легко отмыкал любую серьгу[10] в детдоме. А потом и внутряки[11] щёлкать наблатыкался, главное ведь принцип понять… Заловил меня наш директор, ушлый крученный мужик, Георгий Бертольдович, Гэ-Бэ по кличке Геббельс. Он мне и устроил «путёвку в жизнь» в виде первой командировки на малолетку. А потом пошло-поехало… Моё первое погоняло было «Кассир», мы тогда по сберкассам шарились, сытно жили. К тому времени я уже медведя[12] мог выпотрошить, у меня и инструмент свой был и подельники правильные… Еле избавился я от того «Кассира», мне только за погремуху прокурор однажды лишнюю трёху выпросил. На самом деле меня Коляном зовут, а Фадеев — это фамилия нянечки нашей, тёти Анюты…

Он резко встал и не больше ничего не сказав направился к складу, где Пломбир продолжал возиться с мотоциклом.

Идея с леденцами пришла в голову Фадею, после того как он обследовал столовое хранилище и обнаружил там два отсыревших, превратившихся в камень мешка сахара. Его самыми тёплыми воспоминаниями детства были красные петушки на палочке, которые нянечка изредка тайком приносила воспитанникам детдома. Со временем детдомовцы и сами научились делать леденцы, нагревая в ложке над костром утаённый кусок колотого сахара. Поэкспериментировав с пропорциями Фадею в конце концов удалось воспроизвести ностальгический вкус детского лакомства. Единственное, что его смущала, это форма, он наотрез отказался изготавливать петушков. По его просьбе Чингисхан вырезал из сухого дуба формочки в виде рыбок, в которые Фадей и разливал горячий сироп. Для особого вкуса Брат Афанасий предложил добавить в рецепт мятного масла, ваниль и каплю лимонной кислоты. Первые двадцать рыбок вмиг разошлась между монахами. Следующие 100 штук, аккуратно завёрнутые в прозрачный целлофан, Брат Савелий продал на рынке по пять копеек за штучку. От желающих не было отбоя. В последующие недели монастырская кухня наладила промышленный выпуск леденцов. Теперь каждые выходные монахи возили на рынок дивного вкуса рыбки-леденцы, от которых были в восторге взрослые и дети. На вырученные деньги было решено к будущей зиме купить новые одеяла.

Когда Саша проснулся, хозяев в доме уже не было. В каплях на оконных стёклах, оставленных ночным ливнем, сияли голубые отблески утреннего неба. Из-за чуть приоткрытого окна, сквозь беззаботную куриную брань, доносился голос Романа Григорьевича беседующего с Ласточкой. В доме пахло сдобным тестом. Саша сунул ноги в войлочные тапочки заботливо оставленные возле его кровати и обошёл дом. На печке он обнаружил две чашки с молоком и корзинку с тёплыми рогаликами. С другой стороны печи за занавеской спала Оля. Саша перестал дышать и неотрывность смотрел на спящую девушку. Её ресницы легко вздрагивали, по подушке рассыпались густые каштановые волосы, съехавшее одеяло открыло круглое колено, длинную узкую лодыжку. Неожиданно заблудившийся солнечный лучик испуганно пробежал по одеялу, остановился на шее и скользнув по ресницам исчез в глубине дома. Этого оказалось достаточно, Ольга вздрогнула и открыла глаза, моментально отразившие Сашин восторг… Она несколько раз моргнула, отгоняя остатки сна, приподняла голову и смущённо улыбнулась.