В неверном свете - Карло Шефер

Ошеломленный Тойер увидел перед собой воинственное лицо своей подружки Ренаты Хорнунг.

8

— Что это, один из тех идиотских случаев, которые раздражают меня до бешенства в американских фильмах? — Тойер счел более уместной наступательную тактику, а не оборонительную.

— Могу тебя успокоить, — фыркнула Хорнунг. — Отчаявшись, я позвонила тебе на работу. Любезный господин Штерн сообщил мне, что ты сегодня утром собирался к теологам. Впрочем, он был явно обеспокоен тем, что ты все еще не дал о себе знать. Вероятно, что-то произошло.

Тойер решил пока что выбросить это известие из головы.

— Разумеется, не мое дело, зачем ты сюда приходил, однако, насколько мне известно, лютеранские священники не исповедуют — тебе нужно пойти к иезуитам. Я принесу тебе ужин, если исповедь затянется.

— Это служебные дела, — проскрипел Тойер, — служебные, и я не имею права их разглашать.

— Судя по всему, вся твоя жизнь — служебное дело. — Губы Хорнунг сжались так, что напоминали трещину на обоях.

— Может, посидим где-нибудь? — неловко предложил Тойер. — Что-нибудь выпьем?

Ильдирим мыла посуду после завтрака. Она еще не привыкла к множеству дополнительных мелочей, присущих семейной жизни. В данный момент это была утренняя тарелка из-под окаменевшей нутеллы, о которую она сломала если не голову, то уже ногти точно.

Сегодня Бабетта до четырех часов будет в школе. Она храбро заявила, что посидит вечером одна, ей это не впервой. Ильдирим не знала, что она будет чувствовать через две недели, когда вернется фрау Шёнтелер, но не исключала, что к тоске будет примешиваться и некоторое облегчение.

Был уже почти полдень. Вернц позвонил ей и масленым голосом напомнил, что уже пора, пожалуй, прийти на работу. Ведь будет странно выглядеть, если она, хотя и сказалась больной, проведет вечер в городе с доктором Дунканом. Как будто ее идея — встретиться с этим Киви.

Она отскребла последние следы нутеллы и поставила тарелку, не споласкивая, на сушилку. Затем написала записку своей подопечной, чтобы она поискала еду в холодильнике. Сама она вернется не очень поздно, но девочка должна почистить зубы и не смотреть плохие фильмы. Достаточно ли по-матерински у нее получилось? Терзаясь сомнениями, Ильдирим внизу записки нарисовала губной помадой маленькое сердечко.

Возле мойки стояла большая красная коробка для завтраков. Ильдирим ничего не дала с собой девочке в школу. Забыла. Это огорчило ее так, что она, выйдя из дома, даже не огляделась по сторонам.

В конце концов Хорнунг и Тойер сели за столик возле «Круассана», прямо напротив студенческого общежития, в котором жила Бухвальд. Заказали кофе с молоком и минеральную воду. Комиссар подбадривал себя мыслью, что «предательница», возможно, увидит его и испугается, но ему это не очень помогало. Предстоял разговор начистоту. Постоянно отодвигался и вот теперь назрел. Тойер не имел ни малейшего представления; что должен сказать своей подружке. Хорнунг выглядела столь же неуверенно, а ее злость была, вероятно лишь прикрытием полной растерянности, так часто бывает, когда злишься.

Она прижалась коленкой к его ноге. Тойер на секунду испугался — решил, что под столом собака.

— Ну, что там такое, зачем я могла тебе понадобиться? — спросила она, наконец. — Выкладывай, не стесняйся. Даже если твоя проблема чисто профессиональная.

С одной стороны, Тойер испытал облегчение — ведь они и на этот раз, как обычно, уходили от разговора начистоту, с другой стороны, он не мог уже вспомнить, что там бормотал среди ночи.

— Ах, я не должен был вообще этого говорить… Ладно, забудем…

Хорнунг отодвинула коленку. Расхристанный парень в желтых деревянных сабо протарахтел мимо на мотороллере и свернул на Малую Мантельгассе. Комиссару нестерпимо захотелось взять его под арест, а желтую дрянь швырнуть в Неккар.

Его подружка отвела в сторону взгляд; ее улыбка стала еще более вымученной.

— Жаль. — Уголки ее рта дрогнули. — Я уже давно уговариваю себя, — с трудом продолжала она, — что не так и плохо, если ты для чего-то нужна. И если я когда-нибудь сделаю для тебя что-то полезное, ты, возможно, не станешь постоянно забывать о моем существовании. — Она растерянно помешала кофе и уставилась на созданный ею маленький водоворот, словно увидела в нем что-то необычайно интересное.

— Я не забываю тебя, — возразил Тойер. — Скорей я забываю себя самого.

Он поднялся из-за столика, зашел в маленькую франкофильскую пивную, с презрением, как и полагается полицейскому, взглянул на сидевшие у стойки кожаные фигуры, которые уже с утра вливали себе в глотки пиво, хотя, честно говоря, охотно занялся бы тем же самым. Бросил пять марок в сигаретный автомат. Просто так, машинально. Автомат не сработал. Почти с облегчением надавил на кнопку возврата денег и снова двинулся к двери. Ему пришлось задержаться на несколько мгновений, пока официантка прямо на его пути расставляла перед клиентами двенадцать чашек кофе.

— Конечно, я ничего им не сказал. Сначала я должен узнать, что они там на него хотят повесить. Один из них выглядел, будто из группы «Виллидж Пипл», тот, что с усами как у моржа.

Тойер повернул голову к самодовольному говоруну. Среди тесной кучки он не сразу определил того, кому принадлежал голос, однако один из парней носил телекомовскую кепку. Комиссар помнил — это что-то означало, но что, никак не мог сообразить. Выход освободился.

Хорнунг наблюдала за ним сквозь большое стекло.

— Теперь они стоят шесть марок. Не позорься и больше не ходи за ними.

Тойер озадаченно взглянул на нее:

— Ты куришь, что ли?

Хорнунг горько улыбнулась:

— Да, временами. Но исключительно в твоем присутствии.

Сыщик пристыженно потупился.

— Знаешь, Тойер, я никогда и не рассчитывала, что у нас получится совместная жизнь. Для этого мы, пожалуй, уже староваты, да и вообще… Ах, от кораллов ведь никто не ожидает, что они вдруг сорвутся с места и поплывут куда-нибудь еще. Они должны быть красивыми, вот и все. Должны быть, понимаешь?

Тойер кивнул, но ничего не понял.

— Я мечтала лишь о том, что нам с тобой выпадет несколько хороших лет, — продолжала она. — Ведь все так быстро пролетает. Сколько мы уже вместе, господин комиссар?

Тойер напряженно пытался вспомнить.

— Два года?

— Почти четыре. — Глаза Хорнунг увлажнились. — И я согласна теперь на все, даже на то, чтобы просто быть тебе полезной. С какой охотой я стала бы тебя презирать! За то, как ты со мной обращаешься. Но не могу, не получается. Большую скалу невозможно презирать, просто невозможно.

— На нее можно только залезть, — невинным тоном добавил Тойер.

Эта двусмысленность оказалась самой большой глупостью, какую он мог сказать.

Хорнунг сверкнула глазами:

— Сейчас я влеплю тебе хорошенько, старый чурбан.

Тойер беспомощно поднял обе руки, он в самом деле испугался затрещины, словно ребенок.

— Тебе ничего не говорит имя Фаунс? — неловко спросил он.

Подействовало. Хорнунг задумалась. Комиссар мысленно поздравил себя.

— Нет, — сказала она, наконец. — Оно имеет отношение к твоему делу?

— Да, приблизительно. — Тойер неуверенно улыбнулся. — Но об этом я, разумеется, не имею права тебе рассказывать.

Возникла еще более неловкая пауза.

— На сегодня это все, господин Тойер? — Голос Хорнунг зазвучал по-новому, напомнив ее нескладному другу металлический визг пилы; и сейчас эта пила его распилит, без труда, ведь он-то не из металла. Вовсе не из металла.

Он набрал в грудь воздуха, тесней запахнул на теле кожаный пиджак, поправил брюки. Взглянул на небо, все ли там в порядке.

Потом рассказал про Вилли.

Ильдирим остановилась в коридоре, в конце которого находился ее кабинет, и невольно засмеялась. Проход был заставлен двумя скрещенными нестругаными брусьями, за ними лежала пленка. Четыре маляра красили стены плавными движениями певцов из группы «Вильдекер Херцбубен» [10].

Один из маляров подошел к ней:

— Чем могу быть полезен, прекрасное дитя?

— Ах, меня интересует чистый пустяк, — в тон ему ответила Ильдирим. — Мне, собственно, нужно только пройти в свой кабинет. И сесть за работу. — С нарастающей радостью она увидела, что перед ее дверью выстроена пирамида из банок с краской.

— Милая моя! — Маляр, казалось, был в восторге от возникшей коллизии. — Да там внутри пусто! Мы тут не управимся до конца недели. Ведь вчера вечером освободили все кабинеты. Вы уже забыли?

— Забыла, — засмеялась Ильдирим. — Какая я растяпа.

Рабочий с симпатией улыбнулся:

— Глядите-ка, да она хорошо знает немецкий. Доннерветтер.

Ильдирим радостно простучала каблучками в свой отдел и тотчас заглянула к шефу.