Василий Каменский . Проза поэта - Василий Каменский

Гордо молчал Степан.

Потом по в кровь избитому, обожженному до черноты телу начали водить раскаленным железным прутом.

И это снес молчаливо Степан.

Тогда ему остригли русые кудри и стали на темя лить по капле ледяной воды.

И эту муку стерпел молчаливо Степан.

Тогда с досады, что ли, начали бить палками по его ногам.

И эти страдания молчаливо принял Степан.

Все принял безмятежно, безропотно.

Без единого слова.

Потом сняли обоих братьев Разиных с телеги и поволокли казнить на лобное место.

Сначала патриарший дьяк читал приговор с перечислением содеянных против веры православной, церкви святой преступлений вора-разбойника Стеньки Разина:

— Благословением святыя живоначальныя троицы и повелением святой российской церкви беглый донской казак Степан, сын Тимофеев, Разин объявляется непослушным сыном и отступником церкви.

Сей Стенька Разин воздвиг гонение на церкви Божии, развращал души христианские, призывал к бунту против властей; забвено-бо бысть сим Стенькой Разиным поучение апостола, иже глаголет, яко всяка душа властем предержащим да повинуется, несть бо власть, аще не от бога, сущий же власти от Бога установлены суть, тем же противляяся власти Божию повелению противляется.

Сей богоотступник, Стенька Разин, не убояся Бога, свою руку дерзновенно поднял не токмо на верных слуг царевых, но такожде и на смиренных служителей Божиих, творя великие обиды и расправы иереям и протопопам, священным архимандритам и христовым архиереям, ограбляя и разоряя их мирное житие.

Сей вор и грабитель, Стенька Разин, рукою грешною опустошал святые церкви и монастыри, присвоял себе казну церковную и монастырскую, паче же возмущал монастырских приписных служилых людей и крестьян, дабы чинили сии неповиновение игуменам своим.

Сей отступник и церкви божией поругатель, вор и разбойник Стенька Разин, елика многа поносил честных митрополитов, из них же смиренный митрополит астраханский Иосиф поглумлен бысть и богохульно повешен к великому и неслыханному посрамлению российския церкви.

Сей великий грешник, Стенька Разин, в безумии своем поруга церковь Божию.

Понеже преисполнися чаша терпения чинимых беззаконий и разбойств, церковь российская сего нечестивца, христианския веры хулителя, вора и разбойника Степана, сына Тимофеева, Разина в его последний предсмертный час проклинает. Аминь.

После князь-воевода вышел:

— Православные христиане! По грамоте батюшки-царя нашего, Господом Богом посланного, надо сущего разбойника Стеньку Разина круто казнить с братом его Фролом, чтобы все видели, как Бог наказывает злодеев за дела окаянные против царской власти. Да будет эта кара ему по заслугам, и чтобы другим злодеям вперед было неповадно. Аминь.

На помост поднялся палач с огромным топором и у черной плахи встал.

За палачом медленно, богатырской поступью взошел на помост Степан, залитый кровью и солнцем.

Народ всколыхнулся и замер.

Степан осмотрелся кругом.

Броско-высоко Степан еще раз вскинул в небо небоглазую обритую голову, да так вскинул лихо, что будто обветренным лбом к лебединым облакам прикоснулся, будто благословение от навеки перелетного дня принял дружно, будто единым духом выпил последнюю чарку мудрого вина жизни:

— Прощай жизнь! Благослови мой спокой. Ты видишь, — я легкий и ясный, будто ребенок на груди кормящей матери. Я совсем маленький. Прости меня. Не суди.

Золотым пламенем жарко горели главы церквей.

Внизу в красных кафтанах двигались среди моря толпы стрельцы, сверкая саблями.

Степан земным поклоном поклонился народу на четыре стороны и последним голосом молвил:

— Прощай и прости меня, бедный люд — земля русская. Не суди строго. Добра, правды, воли желал вам и бился за это, сколь сил у голытьбы было. Носите в сердцах завет мой: крепче стойте друг за друга, кто беден да обижен царем, боярами, князьями, купцами. Кровью стойте за волю вольную и не забывайте меня — брата вашего Степана. Хорошо умирать за дело великое. Не судите. Прости, прощай, бедный люд!

Стоном застонало море людское, ревом заревело, болью нестерпимой взвыло, слезами смертными разлилось, горем захлестнулось.

Степана четвертовали.

Палач сначала отрубил ему по локоть правую руку, потом отрубил по колено левую ногу, потом левую руку и правую ногу.

Для конца палач отрубил ему голову.

Четвертовали и Фрола.

С величественной гордостью принял Степан мученскую смерть и в самую последнюю минуту, перед отрубом головы, он зорко взглянул на солнце: может быть, снова увидел и Волгу, и Жигулевские горы.

Землянка

Лирическая повесть

Годы катились, как дни. Длинные, голубо-ясные, детски-беззаботные дни.

В новой жизни, точно в светлом детстве, я пою новые песни, которые рождаются сами из глубины сердца, как вырастают цветы из земли.

Каждую песню пою на свой лад.

У меня хороший, звонкий голос, но мне нет никакого дела, слушают меня или не слушают.

Как вольная птица, я пою, когда мне хочется петь, и не жду похвалы.

Вот сейчас я сижу на верхушке самой высокой сосны и, покачиваясь от легкого ветерка, распеваю о том, как чудесно жить. Да.

Жить чудесно! Подумай:утром рано с песнямитебя разбудят птицы —о, не жалей недовиденного сна —и вытащат взглянутьна розовое, солнечное утро…Радуйся! Оно — для тебя.Свежими глазами взгляни на луг, взгляни.Огни! Блестят огни!Как радужно! Легко!Туманом розовымвздохни. Еще вздохни,взгляни на кроткие слезинкидетей-цветов.Ты эти слезы назови:росинки-радостинки.И улыбнись им яснымутренним приветом.Радуйся! Они — для тебя.Жить чудесно! Подумай:в жаркий полденьтебя позовут гоститьлесные тени.На добрые протянутыечернолапы садись и обнимишершавый ствол, как мать.Пить захочешь —тут журчеек чурлит, —ты только наклонись.Радуйся! Он — для тебя.Жить чудесно! Подумай:вечерняя тихая ласка,как любимая сказка,усадит тебя на крутой бережок.Посмотри, как дружокза дружочком отразилисьгрусточки в воде.И кивают… Кому?Может быть, бороде,что трясется в зеленой воде.Тихо-грустно. Только шепчутнежные тайны своишелесточки-листочки.Жить чудесно! Подумай:теплая ночь развернетперед тобой сине-темную глубьи зажжет в этой глубисемицветные звезды.Ты долго смотри на них.Долго смотри.Они поднимут к себе,как подружку звезду,твою вольную душу.Они принесут тебежеланный сон о возлюбленной.И споют звездным хором:Радуйся! Жизнь — для тебя.Радуйся! Радуйся! Радуйся!

Еще и сегодня не увяли цветы, которыми мы вчера разукрасили свою горницу-землянку; разубрали ее молодыми ветками, белыми цветами, и она выглядела кротко, просто и красиво, как часовенка в троицын день.

Да, вчера был знаменательный день! Два года тому назад я пришел из деревни Озерной сюда — вот на этот высокий лесистый откос у речки Извивушки (собственно, ее зовут здесь иначе, а мне нравится так), увидел рыбачью заброшенную землянку, вырытую под самым верхом откоса, и поселился в ней.

Вначале я оставил землянку в общем такой, какой она была у рыбака, только выбросил из нее сгнившие нары и сделал новые да смастерил большое оконце, которое в ненастье могло закрываться.

Но потом, когда у меня появились три друга: деревенский парнишка Иоиль, из Озерной, собака Росс и дрозд Пич, я значительно расширил землянку и за эти два года мало-помалу довел свою берлогу до совершенства.

Вчера мы веселились целый день, как одичалые.

Празднество закончилось тем, что ночью мы зажгли большущий костер на полянке и с разбегу, с криком перескакивали через огонь все трое. Сначала я, потом Иоиль, за ним Росс.

И в конце концов я разошелся так, что выхватил из костра горящее сухое дерево, со свистом подбежал к высокому обрывистому берегу речки и вместе с огненным деревом спрыгнул в воду.

— Эй-й-о-о!

Иоиль и Росс были довольны не меньше меня.

Однако пришлось сушиться у костра до рассвета.

Иоиль и Росс скоро угомонились, а я сидел у костра, обсушивался, смотрел на огонь и, насвистывая, вспоминал добрым словом эти чудесные годы, которые так неузнаваемо изменили до последней капли мою жизнь.

Смутно вспоминались, как далекие дни детства, первые новые мои месяцы в деревне.