Тень Альбиона - Андрэ Нортон

Уэссекс смерил недовольным взглядом ни в чем не повинный наряд. Сегодняшний бал-маскарад предоставлял убийце превосходную возможность для исполнения своего задания — а Уэссексу даже нечего было надеть на бал. Обычный вечерний костюм будет смотреться одновременно и подозрительно, и неуместно.

По крайней мере, он может рассчитывать на поддержку маркизы, хоть она и не совсем уверена, что он является ее товарищем по Союзу Боскобеля. Конечно, следовало бы поставить маркизу в известность, но какое-то странное чувство помешало Уэссексу сделать это. Постоянная привычка к секретности оказалась слишком сильной. Но откровенность маркизы заставила Уэссекса задуматься — уже не в первый раз, — действительно ли известные ему тайны хранятся настолько хорошо, как он считает.

Внезапный шорох листвы, донесшийся из открытого окна, заставил герцога вздрогнуть. Он запустил руку в карман жилета и сжал карманные часы — это устройство могло не только отсчитывать время, но и оборвать чью-нибудь жизнь: в часах был спрятан однозарядный пистолет. Двигаясь по-кошачьи бесшумно, Уэссекс отступил к стене, держа в руке часы.

— Ваша милость, могли бы и подать руку старому приятелю, — произнес знакомый голос. Уэссекс улыбнулся и, успокоившись, подошел к окну, чтобы помочь товарищу забраться внутрь.

— Какого черта вы тут делаете? — вполне резонно поинтересовался Уэссекс.

— Привез вам ваш маскарадный костюм, — любезно сообщил Илья Костюшко.

Он прекрасно знал английский, но говорил с акцентом, хотя французским, немецким и родным польским владел безукоризненно. Уэссекс мысленно отметил, что Костюшко одет в мундир, но решил смириться с неизбежностью. Илья пытался забраться в окно, но кивер, сидящий на голове под немыслимым углом, орлиные крылья, расправленные во всю длину и прикрепленные к темно-зеленому мундиру со спины,[8] и форменный ментик цеплялись за раму. Уэссекс поймал свалившийся кивер и отправил его в угол.

— Путешествуете инкогнито, если я верно понимаю, — заметил Уэссекс.

— Ну, этот наряд вполне подойдет для костюмированного праздника. Ну а если он не пригодится там, я всегда смогу пугать им детей, — отозвался Илья.

Темные глаза насмешливо вспыхнули; Илья пригладил каштановые волосы, коротко подстриженные на макушке в соответствии с нынешней модой. Длинные боковые пряди были заплетены в косички, как принято среди польских гусаров.

У себя в Польше Илья Костюшко принадлежал к знатному роду и, как многие старшие сыновья знатных семейств, выбрал для себя карьеру военного и вступил в гвардейский полк легкой кавалерии — чью форму до сих пор и носил. Хотя его страна фактически перестала существовать еще до рождения Ильи — в соответствии с тремя договорами о разделе Польши ее, словно лакомый пирог, разделили между Австрией, Россией и Пруссией, — Илья Костюшко был ярым националистом и мечтал любой ценой вернуть Польше независимость. В отличие от большинства соотечественников, бежавших в 1795 году, после окончательного уничтожения Королевства Польского государства, во Францию, под покровительство французского двора, Костюшко твердо верил, что спасение придет не от корсиканского тирана, а из той части Европы, что сохранила свободу. Костюшко не последовал за своим полком во Францию. Вместо этого встал на путь тайного сопротивления, который привел его сперва к Уэссексу, а там и в «Белую Башню». И вот уже пять лет этот человек был напарником и ближайшим другом Уэссекса.

Это была странная дружба двух весьма несхожих меж собою людей. Польша стала жертвой трех могучих государств, состоящих в союзе с Британией, а Франция, враг Британии, громко заявляла о спасении Польши. Несмотря на капризы судьбы, лишившей его титула и поместья, Костюшко держался настолько же весело и тепло, насколько холоден был Уэссекс, и настолько же непринужденно, насколько герцог был чопорен. Но в конечном итоге Костюшко, как и его компаньон, желал от жизни лишь одного: возможности участвовать в Игре теней и свергнуть тирана, перекроившего карту Европы даже более грубо, чем некогда это сделал царь Александр.

— Мой костюм, — произнес Уэссекс. — Как вам удалось…

— У нас есть свои маленькие хитрости, — бодро заявил Костюшко. — Но я готов поклясться, что если вы его наденете, вам будет гораздо легче наладить отношения с малышкой Роксбари и любимчиком Талейрана.

Уэссекс осторожно — у него уже не раз была возможность познакомиться со своеобразным чувством юмора своего друга — развернул сверток.

Внутри оказался золотистый шлем из папье-маше, с высоким гребнем и плюмажем из алых перьев, шелковый плащ такого же цвета, состоящая из двух частей кираса и еще несколько деталей из раскрашенного и позолоченного дерева и кожи, имитирующих доспехи.

— Превосходное укрытие для пары пистолетов — под обычным сюртуком и бриджами их бы ни за что не удалось спрятать, — подчеркнул Костюшко.

— Так, значит, я буду знатным римлянином? — насмешливо поинтересовался Уэссекс.

— Аве, Цезарь! — пробормотал Костюшко и отвесил низкий поклон. Уэссекс поспешно отскочил назад, уворачиваясь от крыльев, рассекших воздух, словно два оперенных лезвия гильотины. Крылья почти на ярд возвышались над головой Костюшко; при галопе свист ветра в перьях порождал жутковатую стонущую мелодию, что наводила ужас на врагов — по крайней мере, так ощущал Уэссекс.

— Хочется верить, что вам известно, как управляться с этими штуками, — заметил Уэссекс, выразительно глядя на орлиные крылья.

Костюшко ответил безмятежным взглядом бархатистых карих глаз.

— О, я вполне неплохо с ними управляюсь, — загадочным тоном произнес Костюшко. — Я даже берусь весь вечер прятаться в парке леди Роксбари — так, чтобы меня не изловили ее лесники.

— Будем надеяться, что тот, другой, тип будет не настолько удачлив, — отозвался Уэссекс.

«Я не допущу убийства в Мункойне!» На протяжении нескольких часов, последовавших после ее беседы с Уэссексом, решимость придавала Саре сил. Через час должен был начаться ужин — этот промежуток оставили специально, чтобы гости успели переодеться в маскарадные костюмы, — и в главном зале уже был накрыт стол на сорок пять персон. Дама Алекто вернулась после загадочной послеполуденной отлучки и заверила Сару, что сегодня вечером все пройдет как следует — и действительно, так оно и было.

Можно было подумать, что ожидания гостей подбодрили Сару: она непринужденно уселась во главе стола, словно давно уже привыкла к роли остроумной и властной маркизы.

Разговоры за столом вращались вокруг недавней помолвки принца Уэльского и датской принцессы Стефании-Юлианны: отец принца Джейми надеялся, что этот шаг положит конец нейтралитету Дании и лишит Бонапарта северного плацдарма, который можно было бы использовать для нападения на Англию и Шотландию.