Когда город спит - Юрий Усыченко

— Но не полетел же он дальше и не растворился. Должны где-то быть следы.

— С этого и начинайте… Он, несомненно, двинулся дальше. Однако как? Ага… Да… Да…

Марченко поднял руку. Луч фонаря, осветил стену коридора, затем другую. Каперанг вглядывался в каждый сантиметр поверхности, смотрел долго, пристально.

— Хотите пари, лейтенант? — вдруг спросил Георгий Николаевич.

— Какое пари? — опешил Бурлака.

— Что вот там, — Марченко указал на самый узкий проход, — шагов через пяток-десяток мы увидим те же следы. Ставлю бронзовые пуговицы своего кителя, на которые вы давно завистливо поглядываете, против вашего пустого спичечного коробка. А? Как видите, не боюсь проиграть и не хочу обижать вас. Идет?

— Не знаю, — смутился Бурлака.

— Не соглашайтесь. Все равно проиграете. Двинулись, товарищи.

Бурлака почувствовал, что скованность и тревога, охватившие его вначале, проходят, и понял, что, предлагая в шутку пари, командир хотел подбодрить своих подчиненных.

Марченко еще раз внимательно осмотрел стены и свернул в узкий коридор.

— Ну?

На земле опять появились отчетливые отпечатки грубых тупоносых ботинок. След был даже глубже обычного, как будто после прыжка.

— Как вы объясняете?

— Не понимаю, совершенно не понимаю, — ответил Бурлака. — Впрочем… — Он вгляделся в стены узкого коридора. — Конечно же! Преступник уперся ногами и руками в стены и так некоторое время двигался… Таким приемом хотел сбить нас с толку.

— Правильно, — подтвердил Марченко. — Пошли. Быстрее.

Марченко торопил спутников, а сам чувствовал, что итти трудно, мучит одышка. Виновата духота подземелья? Нет, не только она. Лейтенант шагает легко, как на прогулке. Сказать ему об одышке — удивится. Виноваты почти тридцать лет, стоящие между Бурлакой и его начальником, — три десятилетия напряженной, опасной, тяжелой работы, бессонные ночи, бои. Еще сколько-то лет, и пора подавать рапорт об отставке…

Недавно Георгий Николаевич с женой были у знакомых. Среди других гостей там встретились специалист по озеленению городов и цветовод. Они беседовали друг с другом весь вечер: спорили, как лучше транспортировать многолетние липы — горсовет решил обсадить ими несколько главных улиц, вспоминали цветники, бульвары, парки, насаженные ими в других городах.

Георгий Николаевич слушал их и представлял свою беседу с собратом-контрразведчиком. О чем они могли вести профессиональный разговор? О методах «работы» шпионов? О недавно обнаруженном приспособлении для взрыва в воздухе пассажирских самолетов? Не клумбы роз и парки останутся после Георгия Марченко, а пыльные тома в архивах, которые прочтет лишь узкий круг людей.

Значит, жизнь прошла не так, как нужно? Значит, он видел одни мрачные стороны ее? Георгий Николаевич добродушно улыбнулся. К счастью, в темноте никто не увидит и не станет недоумевать, чему улыбается командир в такую минуту. Действительно, стал стар, до чего додумался! Нет, если бы снова вернулась молодость, если бы снова пришлось выбирать одну из бесчисленных жизненных троп, Марченко выбрал бы ту же самую, тяжелую, не всякому по плечу и этим особенно заманчивую…

Забыв об одышке, Марченко прибавил шагу. Казалось, капитан первого ранга и не думал об опасности. Лишь по особой сдержанности движений, почти беззвучным шагам, быстроте и точности, с которой Марченко обводил лучом фонарика подозрительные уголки, Бурлака чувствовал: командир настороже, готов к любым неожиданностям.

Бурлака и сам был наготове, в нем снова проснулся былой партизанский разведчик.

Характер Ивана формировался среди партизан — прямых, грубоватых, смотрящих на жизнь и смерть с простотой воинов, которым постоянно грозит гибель от вражеской пули. А с простотой, внешней суровостью крепко соединялась солдатская чуткость, забота о товарище.

Шагая по катакомбам бок о бок с Марченко, Бурлака слышал трудное дыхание каперанга и думал о том, что Георгию Николаевичу приходится тяжелее, чем другим. Если бы не боязнь обидеть командира, Бурлака предложил бы итти медленнее. Но знал Иван, что сказать этого нельзя, и лишь старался не ускорять шагов. Но Бурлака не жалел Марченко. Иван думал о своем начальнике с гордостью и восхищением, старался подражать ему во всем. Пройдет много лет. Бурлака будет сам командовать, как Марченко, и тогда снова и снова с благодарностью вспомнит своего учителя…

Постепенно узкий коридор стал просторнее, шире, выше, пол круто поднимался, воздух сделался чище: приближался выход из катакомб.

— Все потушите фонари, — полушепотом скомандовал Марченко. И сейчас же наступила темнота — цепкая, густая, липкая. Тоненький-тоненький лучик (Марченко оставил свой фонарь непогашенным, заслонив его рукой), как длинная беспокойная игла, прорезал ее, метался из стороны в сторону, тычась в покрытые плесенью стены.

Еще несколько шагов, и луч фонаря осветил груду камней, наваленную почти до самого верха коридора. Оставалось незаложенным лишь небольшое отверстие, в которое все же мог протиснуться человек.

Марченко остановился, прислушался. Стояла гнетущая тишина. Бурлака вдруг услышал, как учащенно и звонко, бьется в груди его сердце. Ритмичные удары, почудилось Ивану, раскатываются гулким эхом в многокилометровом лабиринте катакомб.

Марченко приблизился к груде камней, посмотрел в отверстие и посветил фонарем.

— Сделайте шире эту дыру, — попрежнему полушопотом сказал он. — Только тихо. Мы выбрались к подвалу какого-то дома. Выход из него по лестнице наверх. Возможно, враг и его сообщники там.

Ловкости, с которой действовали солдаты, мог позавидовать опытный каменщик. Ход был заложен большими, правильной формы кусками «ракушечника» — мягкого известняка, наиболее распространенного строительного материала в Энске. Солдаты брали полупудовую глыбу осторожно, как ребенка, и бережно опускали на землю.

— Хватит, — сказал Марченко, когда отверстие стало достаточно широким. — Пошли.

В подвале пахло огуречным рассолом, квашеной капустой. В углу стояли бочонки; в них, наверно, зимой хранили разные домашние яства. У деревянной лесенки, ведущей наверх, лежал насыпанный горкой уголь. На полу валялся разный хлам: рваные сапоги, сломанный ящик, серые от пыли бутылки. Подвал, какие есть в каждом доме.

Лучом фонаря Марченко показал на лестницу. Ступени ее сохранили хорошо заметные следы тупоносых ботинок. Лестница упиралась в квадратный люк. Он прилегал неплотно, и сквозь щель проникал дневной свет.

«Вот, наконец, и добрались», — подумал Марченко. Сколько там врагов, угадать невозможно. Но вряд ли больше двух-трех, иначе в бюро, во всяком случае в подземный ход, ведущий к бюро, отправился бы не один.

Вероятнее всего, другое. Дом пуст, преступники заблаговременно скрылись. Значит, посылать за помощью нет необходимости, хватит сил группы. Задача — всем четверым неожиданно для врагов, если они есть там, выбраться наверх, немедленно обезвредить и арестовать всех.

До этого пункта размышления Марченко совпадали с мыслями Бурлаки и солдат. Но, в отличие от подчиненных, капитан первого ранга старался предугадать и направить в нужное для себя русло дальнейшие события.

Пока шло преследование, программа действий стала ясна.

Марченко посмотрел на светящийся циферблат ручных часов: «Время еще есть… Не слишком ли я полагаюсь на интуицию? Вдруг — ошибка? Ладно, нечего гадать…»

Марченко оглянулся на спутников. Первым должен подняться по лестнице Бурлака. Посылая молодого офицера вперед, заставляя его рисковать больше других, капитан первого ранга оказывал ему самое большое доверие, какое может оказать начальник подчиненному. Марченко охотно поменялся бы с Бурлакой местами, но долг службы не разрешал. Командир обязан руководить действиями группы. Он отвечает не только за успех сегодняшней операции, но и за все дело.

Марченко сделал знак рукой. Повинуясь безмолвному приказу, Бурлака начал осторожно подниматься по ступеням. Одна из них скрипнула, Иван замер на месте.

Тишина…

Плечами Бурлака уперся в крышку люка. Чтобы приподнять ее, достаточно небольшого усилия. Спутники его приблизились вплотную к лестнице. Все четверо держали в руках пистолеты.

В городе начинается обычное суетливое утро. Хозяйки с кошелками спешат по чистым, прохладным улицам на рынок. Распахиваются окна домов. Гремит голос диктора, призывающего приступить к физкультурной зарядке. Ася, наверное, проснулась и нежится в постели, вспоминая прошедший вечер. Она думает об Иване и не знает: он стоит, согнувшись, в душном, темном подвале, ему предстоит открыть крышку люка, ведущего в квартиру, где, возможно, ждут хорошо вооруженные враги. Может быть, первое, что встретит Бурлака в незнакомой комнате, будет сухой щелчок выстрела, багровая вспышка огня, и затем навсегда исчезнет для него большой солнечный мир с его овеянными ветром просторами, морем, шумными городами, в которых Бурлака никогда не бывал…