Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

– Ух ты! – воскликнул Саша, кажется, окончательно поверивший моему рассказу.

– Это не их привезли в МАГОН перед отлётом в красивых ящиках с большими красными крестами? – подыграл мне Миляев, мгновенно оценив комизм ситуации.

– Их самых, – подтвердил я, изо всех сил стараясь сохранить серьёзность.

– Подумаешь, доктор, удивил, – сказал Яковлев, у которого в глазах под толстыми линзами очков запрыгали черти. – Да америкашки давно до этого додумались. Они чуть ли не каждую экспедицию снабжают резиновыми красотками.

– Только дело в том, – сказал я, изобразив на лице эдакую растерянность, – что мне передали их для проведения половых испытаний, чтобы наладить массовый выпуск, а я так до сих пор и не решил, кому доверить это ответственное дело. Их ведь всего две штуки, а нас одиннадцать. Может, Михал Михалыч, вы решите, как поступить?

– Нет уж, доктор, вы сами решайте эту проблему, – сказал Сомов, отвернувшись, чтобы скрыть улыбку.

И тут Дмитриев не выдержал:

– Может, меня возьмёшь в испытатели? Ей-ей, не подведу.

– Нет, дружище, – глубокомысленно изрёк я. – Ты человек эмоциональный, ещё что-нибудь не так сделаешь, порвёшь или испортишь, а мне потом расхлёбывай. Они ведь кучу денег стоят. Экспериментальные же. Да и потом надо отчёт подробный написать, а ты человек занятой.

– Напишу, честное слово, напишу. Вот тебе крест, – разгорячился Саша, обиженный моим недоверием. – А насчёт материальной ответственности, так ты не беспокойся. Если хочешь, хоть сейчас расписку напишу.

Тут же на столе появился лист бумаги, и чья-то услужливая рука протянула карандаш.

Под мою диктовку он вывел каллиграфическим почерком: «Расписка. Я, гидролог дрейфующей станции «Северный полюс – 2» Дмитриев А.И., получил от врача экспедиции резиновую женщину системы «спермогон» для проведения половых испытаний сроком на 10 дней. По окончании испытаний обязуюсь представить подробный научный отчёт. В случае повреждения объекта готов нести полную материальную ответственность».

Саша поставил свою заковыристую подпись. Я аккуратно спрятал в карман расписку, стараясь не смотреть на товарищей, которые буквально давились от хохота.

– Ну что, пошли, – сказал он, поднимаясь.

– Куда пошли? – спросил я, изображая изумление.

– Как куда? За женщиной.

– Да ты с ума сошёл? Я же «при буфете».

– Пусть Зямочка в твоё отсутствие покомандует.

– Нет уж, извини, Саша. Придётся потерпеть до утра. Завтра сходим на склад, распакуем ящики – и испытывай себе на здоровье.

Дмитриев смирился. Но, как оказалось, он ещё до подъёма сбегал на склад и переворошил там всё в поисках желанного груза.

Впрочем, уже в обед, под градом ехидных вопросов, он понял, что попал впросак. Он было обиделся, но природное добродушие взяло своё.

– Ну, доктор, держись. Попомню я тебе резиновых женщин. – Он помолчал и вдруг, широко улыбнувшись, сказал: – А всё-таки жаль, что это только розыгрыш.

8 ноября

Притащившись поутру в кают-компанию, ещё полусонный, я принялся наводить порядок на камбузе. Прежде всего надо было вымыть гору грязной посуды, оставшейся от вчерашнего пиршества. Включил обе газовые конфорки, наполнил снегом баки, налил спирт на примусный лоточек и, когда горелка раскалилась, заработал поршнем. Примус весело загудел, за ним второй. Я уже хотел поставить на него бак со снегом, как вдруг обратил внимание, что примус упорно не хочет стоять вертикально.

Осмотрев его, я с удивлением обнаружил, что днище бачка приняло странную полушаровидную форму. Я тут же исследовал второй примус. С ним произошла та же история. Не раздумывая о причинах столь странного явления, я ногой вытоптал в полу лунки, вставил в них разбухшие примусные баки и уселся рядом, страшно довольный своей сообразительностью. Неожиданно в кают-компании появился Комаров.

– Ну, как дела? – осведомился он.

– Да вроде ничего, всё нормально, только с примусами что-то странное приключилось. Бачки немного выдуло.

– Выдуло, говоришь? – встревожено спросил Комаров. – А ну, дай поглядеть.

Я снял бак со снегом и приподнял примус над лункой.

Комаров посмотрел и ахнул:

– А ну быстрей туши их к чёртовой матери! Ты что, сдурел? Они же вот-вот могут так жахнуть, что ни от палатки, ни от тебя ничего не останется. Это же надо быть таким идиотом, чтобы сварганить примус, работающий на бензине, и не позаботиться укрепить днище.

Я послушно погасил оба примуса и выбросил их из палатки в сугроб.

– Чего ж теперь делать, Михал Семёныч? Ведь снег топить не на чем.

– Ладно, не тужи, доктор. Я сейчас принесу ещё одну плитку, у меня она осталась в загашнике, и паяльную лампу. Всё будет тип-топ.

Только когда Комаров ушёл, я всерьёз задумался над его словами и ужаснулся, представив, как с грохотом взрываются примусы. У меня даже мурашки побежали по спине. Потеря примусов создавала непредвиденные трудности. Однако настоящие трудности были ещё впереди.

Поздно вечером, когда я вернулся в своё жилище и, забравшись в спальный мешок, задремал, палатка неожиданно содрогнулась от сильного толчка. Со стола попадали кружки, книги и банки с лекарствами. С грохотом шлёпнулся на пол тяжёлый стерилизатор с инструментами. Нас словно выдуло из спальных мешков. На ходу натягивая шубы, мы выбрались наружу.

Нас встретили удары ветра, завывавшего на все лады. Но сквозь эти ставшие привычными звуки с юга явственно слышались подозрительные трески и покряхтывания.

– Пошли посмотрим, – сказал Гудкович, зажигая фонарь.

Закрываясь от ветра, мы прошли с полсотни шагов, когда яркий луч фонаря выхватил из темноты груду шевелящегося льда. Там, где ещё вчера простиралось ровное поле, шевелилась груда сторошенного льда, напоминавшая спину чудовищного доисторического ящера. Льдины налезали друг на друга, хрипели, стонали и вдруг, словно обессиленные, замирали, вывернув к небу свои искорёженные бока. Но, как показал осмотр, в котором приняли участие ещё трое любопытных, наша льдина, по счастью, оказалась целёхонькой.

12 ноября

Пурга работает по полной программе. Потоки снега несутся, как в аэро-динамической трубе. В двух шагах ничего не разглядеть, да и сделать эти шаги можно только на карачках. Стоит приподняться, как ветер сшибает с ног. Преодолев полосу препятствий, отделявших меня от камбуза, я попытался приподнять откидную дверь, но не тут-то было. Огромный надув плотно закрыл вход в спасительное убежище. Разыскав в темноте лопату, торчащую у входа, я с остервенением накинулся на сугроб.

Прошло минут пятнадцать, прежде чем мне удалось проникнуть внутрь. Но зато какое блаженство – оказаться под защитой надёжных палаточных стен. Я торопливо зажёг все конфорки и, сбросив на пол промороженную шубу, с чувством блаженного покоя окунулся в тёплые потоки воздуха. Согревшись, я принялся за привычную работу. Полистав свой кулинарный талмуд, я решил удивить моих едоков настоящим украинским борщом. И, хотя это был первый борщ