Альбер Саварюс - Оноре Бальзак

— Не узнавал ли Жером в гостинице «Националь», как звали приезжавшего?

— Так как старый господин был тут лишь проездом, то его имени не спрашивали. Лакей делал вид, что не говорит по-французски; но ему, наверное, так велели.

— А что за письмо получил в столь поздний час аббат де Грансей? — спросила Розали.

— Его, наверное, передал господин Жирарде; Жером говорит, что бедный господин Жирарде, который очень любил адвоката, был так же поражен, как и сам Саварон. По словам мадемуазель Галар, кто таинственно появился, тот и уезжает столь же таинственно, После этого рассказа Розали погрузилась в глубокую задумчивость, что всеми было замечено.

Нужно ли говорить, сколько шума наделало в Безансоне исчезновение Саварона? Стало известно, что префект чрезвычайно охотно согласился тотчас же выдать ему заграничный паспорт, ибо избавлялся таким образом от единственного противника. На другой день г-н де Шавонкур был сразу избран большинством в сто сорок голосов.

— Был, да сплыл, — сказал один избиратель, узнав о бегстве Альбера Саварона.

Это происшествие только укрепило предубеждение, с каким в Безансоне относились к «чужакам», предубеждение, вызванное за два года до этого республиканской газетой. Спустя десять дней никто уже не вспоминал об Альбере Савароне. Только трех человек: стряпчего Жирарде, главного викария и Розали — серьезно огорчило его исчезновение. Жирарде, видевший визитную карточку седовласого иностранца, знал, что это был князь Содерини; он сказал об этом и главному викарию. Розали, будучи гораздо осведомленнее их, уже около трех месяцев знала о смерти герцога д'Аргайоло.

До апреля 1836 года никто ничего не знал об Альбере Саварюсе. Жером и Мариэтта хотели пожениться, но г-жа де Ватвиль конфиденциально посоветовала своей горничной подождать замужества Розали, чтобы обе свадьбы состоялись одновременно.

— Пора уже выдать Розали замуж, — сказала однажды баронесса мужу. — Ей девятнадцать лет, и за последние месяцы она так изменилась, что на нее глядеть страшно.

— Не знаю, что с ней такое, — пожал плечами барон.

— Когда отец не знает, что творится с дочерью, то мать догадывается об этом, — сказала баронесса. — Ее надо выдать замуж.

— Согласен, — ответил барон. — Со своей стороны я даю за ней в приданое Руксей. Ведь суд помирил нас с общиной Рисей, установив границы в трехстах метрах от подножия зубца Вилар. Там роют канал для стока воды, чтобы спускать ее в озеро. Община не обжаловала это решение, и оно является окончательным.

— Вы еще не догадались, — сказала баронесса, — что это решение обошлось мне в тридцать тысяч франков, которые пришлось дать мэру Шантони. Этот мужлан не брал меньше: он был уверен, что община выиграет тяжбу, и помирился за деньги. Если вы отдадите Руксей, у вас ничего не останется.

— Мне много и не нужно, — возразил барон, — я проживу недолго.

— Однако у вас аппетит людоеда!

— Действительно, но, сколько я ни ем, ноги у меня все больше и больше слабеют.

— От работы на токарном станке, — заметила баронесса.

— Право, не знаю!

— Мы выдадим Розали за господина де Сула. Если вы подарите ей Руксей, то следует сохранить за собой право пользоваться имением, а я дам им восемьдесят тысяч франков в процентных бумагах. Дети останутся с нами; думаю, что они будут счастливы.

— Нет, я отдам им Руксей совсем. Розали любит его.

— Что за пристрастие к дочери! Вы даже не спросите меня: может быть, я тоже люблю Руксей?

Немедля позванная Розали узнала, что в первых числах мая состоится ее свадьба с г-ном Амедеем де Сула.

— Благодарю вас, маменька, и вас также, папенька, за то, что вы стараетесь устроить мою судьбу; но я не хочу замуж, мне и с вами хорошо.

— Фразы! — сказала баронесса. — Вы не любите господина де Сула, вот и все.

— Если хотите знать правду, то за господина де Сула я никогда не выйду.

— О, эти «никогда» девятнадцатилетней девушки! — воскликнула баронесса, язвительно улыбаясь.

— Но это «никогда» девицы де Ватвиль! — ответила Розали. — Надеюсь, папенька, вы не намерены выдать меня замуж без моего согласия?

— О, конечно, нет! — сказал бедный барон, с нежностью глядя на дочь.

— Отлично, — сухо закончила баронесса, сдерживая свою досаду, досаду святоши, внезапно встретившей непослушание, — потрудитесь же, господин де Ватвиль, сами пристроить свою дочь! Подумайте хорошенько, Розали: если вы не выйдете замуж по моей воле, то не получите от меня ни гроша.

Ссора, возникшая таким образом между баронессой и бароном, ставшим на сторону дочери, зашла столь далеко, что Розали пришлось провести лето вместе с отцом в Руксей: жизнь в особняке де Рюптов стала для нее невыносимой. В Безансоне узнали, что мадемуазель де Ватвиль наотрез отказала господину де Сула. Жером и Мариэтта, поженившись, поехали в Руксей, чтобы впоследствии заменить Модинье. Барон восстановил и переделал дом по указаниям дочери. Узнав, что эти переделки обошлись почти в шестьдесят тысяч франков, что Розали и ее отец велели построить даже оранжерею, баронесса поняла, что ее дочь не так-то проста. Барон купил несколько участков, вдававшихся клином в его земли, и еще одно именьице стоимостью в тридцать тысяч франков. Г-же де Ватвиль сообщили, что, оставшись без нее, Розали показала себя настоящей хозяйкой: она изучала способы извлечения дохода из Руксей, сшила себе амазонку и ездила верхом; отец чувствовал себя с нею счастливым, не жаловался больше на нездоровье, даже потолстел и сопровождал ее во всех прогулках.

Незадолго до именин баронессы главный викарий приехал в Руксей, посланный, наверное, г-жою де Ватвиль и г-ном де Сула, чтобы содействовать примирению матери с дочерью.

— Эта маленькая Розали неглупа, — говорили в Безансоне Сделав благородный жест, заплатив девяносто тысяч за работы, произведенные в Руксей, баронесса посылала теперь мужу на расходы около тысячи франков в месяц: она не хотела, чтобы ее в чем-нибудь упрекали Отец и дочь согласились вернуться к пятнадцатому августа в Безансон и остаться до конца месяца. После обеда главный викарий отвел Розали в сторону, чтобы поговорить с ней о замужестве и дать ей понять, что не следует больше рассчитывать на Альбера, о котором уже с год не было никаких известий. Розали прервала его резким движением. Своенравная девушка взяла г-на де Грансей за руку и повела его к скамейке в роще рододендронов, откуда открывался вид на озеро.

— Слушайте, дорогой аббат! Я люблю вас так же, как и папеньку, потому что вы питаете привязанность к моему Альберу. И я должна наконец признаться вам, я совершила много грехов для того, чтобы сделаться его женой, и он должен стать моим мужем… Вот прочтите!

Вынув из кармана передника газету, Розали протянула ее главному викарию, указав на статью, датированную 25 мая и сообщавшую из Флоренции:

«Вчера с большой пышностью была отпразднована свадьба герцога де Реторе, старшего сына герцога де Шолье, бывшего посланника, с герцогиней д'Аргайоло, дочерью князя Содерини. Благодаря многочисленным торжествам по случаю этого брака во Флоренции наступило большое оживление. Герцогиня д'Аргайоло — одно из самых богатых лиц в Италии, так как покойный герцог завещал ей все свое имущество».

— Та, которую он любил, вышла замуж, — сказала Розали, — я разлучила их!

— Вы? Каким же образом? — воскликнул аббат.

Розали собиралась было ответить, но ее прервали шум падения тела в воду и последовавшие за этим громкие крики двух садовников. Она вскочила и бросилась бежать, зовя отца. Барона не было видно.

Желая достать обломок гранита, где, как ему показалось, он заметил отпечаток раковины (а это наносило удар какой-то геологической теории), г-н де Ватвиль, стоявший на откосе, потерял равновесие и упал в озеро, бывшее у плотины, разумеется, особенно глубоким. Садовники, бросившись к месту, где бурлила вода, протянули барону шест. Наконец с огромным трудом его вытащили, всего покрытого тиной, в которой он глубоко увяз и увязал еще больше, стараясь выбраться. Барон недавно плотно пообедал; начавшееся пищеварение внезапно прервалось. Когда его раздели, счистили с него грязь и уложили в постель, он был уже в таком тяжелом состоянии, что двое слуг поскакали верхом: один в Безансон, другой за ближайшим доктором. Когда через восемь часов после происшествия приехала г-жа де Ватвиль с лучшими безансонскими врачами, положение ее мужа, несмотря на все старания доктора из Рисей, было уже безнадежным. Испуг вызвал воспаление мозга, а перерыв в пищеварительном процессе ускорил кончину бедного барона.

Эту смерть г-жа де Ватвиль приписала упрямству дочери; по словам баронессы, ничего не случилось бы, останься ее муж в Безансоне. Она возненавидела Розали, предавалась явно преувеличенной скорби и угрызениям совести и даже называла барона «своим бедным ягненочком». Последний Ватвиль был похоронен в Руксей, на одном из островов озера, и вдова велела воздвигнуть над ним небольшой памятник в готическом стиле из белого мрамора, похожий на так называемый памятник Элоизы на Пер-Лашез.