Подарок фирмы - Хуан Мадрид

В 1965 году был осужден на шесть месяцев за азартные игры, три года спустя уголовное дело против таксомоторного парка братьев Пардаль, обвинявшихся в контрабанде и незаконной перевозке в Испанию и Францию португальских рабочих, прекращено. Сведения обрываются на 1974 году. Контора загородных перевозок в деле вообще не упоминается. С тех пор дела братьев Пардаль пошли, вне всякого сомнения, в гору. Единственное, чего Паулино не сумел добиться, судя по фотографиям, — это отрастить волосы.

— Установить личность второго типа, профессионального убийцы, о котором ты говорил, будет чуть-чуть труднее, Карпинтеро, — сказал Гарридо. — Знай мы, что он француз, итальянец или негр, задача значительно бы упростилась.

— Он не похож на иностранца. Худой блондин среднего роста, лет сорока, настоящий профессионал в своем деле. Не любитель. Это единственное, в чем " узер&н.

— Может, он латиноамериканец? Сейчас здесь много аргентинцев, чилийцев, колумбийцев.

— Не думаю. Пожалуй, в его манере говорить есть что-то от галисийца.

— Подумай сам, чего ты от меня хочешь. Ты что думаешь, мы систематизируем фотографии по автономным областям? Это несерьезный разговор.

Он встал, сложил газету и посмотрел на часы.

— Ты мог бы дать мне фотографии самых опасных преступников-профессионалов? У меня есть время, я не спешу.

Он пожал плечами.

— Пожалуйста… Только ты ослепнешь, разглядывая все эти фотографии, и добавил, направляясь к выходу. — Дам тебе их чуть позже, сейчас я намерен чтонибудь выпить. Пойдешь со мной? — предложил он, поколебавшись.

Выйдя на площадь Понтехос, мы молча спустились по улице Коррео, вошли в кафе «Риск» на углу Калье-Майор, сели за столик у окна, который абонировал Гарридо, и заказали джин с тоником.

Неожиданно к нам подошел тучный мужчина с багровым лицом, в толстом свитере. В руках у него была тарелка со сбитыми сливками.

— Черт меня побери! Кого я вижу! Гарридо и Тони! — завопил он и похлопал каждого из нас по спине. Это был Винуэса, служивший уже, наверно, лет двадцать в Главной полицейской инспекции. — Скажи мне кто-нибудь, что я вас встречу вместе, никогда бы не поверил! Наверно, замышляете что-нибудь? Бандиты вы этакие.

Я поздоровался. Гарридо пробурчал нечто нечленораздельное, продолжая смотреть на улицу. На лице у него было написано презрение.

Винуэса поглощал сливки, громко чавкая.

— Мне тут рассказали одну историю… помрешь со смеху, — произнес он с полным ртом. — Рамирес рассказал, ну тот, что работает в Генеральной инспекции гражданской гвардии на улице Эскуадра… обсмеешься… Вы знаете Рамиреса? А? Знаете?

Гарридо не ответил, я сказал, что не знаю.

— Так вот… он рассказывал… помрешь со смеху, он рассказывал, что недавно задержали одного адвоката, специалиста по разводам, который разослал всем мужчинам в своем квартале надушенные открытки с одной фразой: "Я много думаю о тебе, позвони" и подпись: "Ты знаешь, кто тебе пишет". — Винуэса расхохотался на весь зал. Губы у него были вымазаны сливками. — Ну прямо уписаться можно! Представляете себе эти семейные скандалы!.. Силен адвокатишка!

Девочка с грязным лицом, от силы лет десяти, одетая з пестрые лохмотья, подошла к Винуэсе с протянутой рукой. У нее были большие черные глаза.

— Я не даю милостыни, черт возьми! — заорал он. Подошел официант с подносом, на котором стояла тарелка с яичницей и сосисками, и тоже закричал:

— Я тебе запретил входить сюда! Пошла вон!

Он толкнул девочку, но она крепко вцепилась в рукав свитера Винуэсы, и ее невозможно было оторвать. Винуэса начал медленно разжимать ее пальчики один за другим.

— Возьми, — сказал Гарридо и протянул ей монету в сто песет. Девочка прижала деньги к груди, посмотрела на всех нас и пулей вылетела из кафе.

— Пролезают всюду как крысы, — сказал официант. — Сегодня я уже три раза вышвыривал ее.

Винуэса продолжал поглощать свои сбитые сливки.

— Она португалка. Португальская цыганка, — уточнил Гарридо.

Официант отошел со своим подносом с яичницей и сосисками, неодобрительно покачивая головой.

— Они даже хуже испанских цыган, — произнес Винуэса с полным ртом. Попрошайки все как один… Приезжают сюда целыми семьями, у них это называется "делать Испанию". Живут здесь три-четыре месяца, поднакопят деньжат, все на этой самой милостыне и… чао! Возвращаются домой. Вы не представляете, сколько у них денег… Вся семья ходит с протянутой рукой: отец, мать, дети, дедушка, бабушка… вот им и удается сколотить приличный капиталец. Эти цыгане — настоящее бедствие… Я вам расскажу одну историю о португальском цыгане, забавный был парень. Продал моему тестю много лет тому назад в Саламанке трех мулов. На вид прекрасные мулы, приятно посмотреть, но этот подонок, оказывается, предварительно подкрасил их и выдрал несколько старых зубов. На самом деле мулы оказались старее Мафусаила. — Винуэса тщательно подобрал ложкой остатки сливок, закурил дорогую сигару и откинулся в кресле. — Вы себе не представляете, что творилось с моим тестем. Дело было вскоре после моей женитьбы, мы тогда жили в Саморе. Тесть велел мне приехать. Пришлось отправиться на поиски этого цыгана. Настиг я его в Эспэха, на самой границе с Португалией. Знаете, что мне сказал этот козел? Я, конечно, ткнул его пистолетом в висок, подонок задрожал как осиновый лист и говорит: "Не убивайте меня, сеньор полицейский, сжальтесь, я ведь специально сделал этих мулов красивыми, чтобы угодить вам…" Каково?… Проклятое племя.

— И ты его убил? — спросил Гарридо.

— Зачем? Взял у него еще двух мулов, просто так, задаром. Мой тесть был в восторге. Уплатил за трех мулов, а получил пять!

Гарридо залпом выпил остаток джина и встал.

— Я пошел, а ты, Карпинтеро?

— С меня тоже достаточно, — ответил я.

С фотографии на меня смотрел португалец: светлые волнистые волосы, холодные глаза, хищный нос. Материал на него собирала бригада по делам иностранцев. К суду не привлекался. Имя — Хосе Тантало Соуса Лопес, родился в Эворе, возраст сорок два года. Испанское гражданство получил в мае 1974 года, женившись на Маргарите Морено Гарсия, через два месяца после пересечения границы.

Служил сержантом-инструктором в политической полиции диктатора Салазара. Папка лежала на полке с табличкой «Профессионалы». Домашний адрес: улица Пэс, 18, квартира 3, левая сторона.

Я сразу же позвонил по телефону. Это был пансион.

Там не помнили человека с такой фамилией. В этом пансионе всегда останавливалось много португальцев.

Оставив администратору свой телефон, я вышел на улицу с намерением поужинать. Почему португалец не убил меня? Это трудно было объяснить. Он профессионал, а профессионалы не оставляют свидетелей. Он мог расправиться со мной как с Ванессой, но что-то ему помешало. Что-то или кто-то. Но кто? Паулино?

Над зданием, где располагалась кондитерская "Пастелерия Мальоркина", уже зажглась реклама. Ортенсия, мать Кристины, улыбалась, держа в руках дешевую банку рубленого мяса фирмы Фуэнтес.

Я повернул назад и пошел по направлению к улице Эспос-и-Мина. Какие-то подозрительные личности посмотрели на меня и отвернулись. На улице кипела жизнь.

Бар «Дунай» был переполнен.

— Твой столик, Тони? — спросил племянник хозяина Антонио. Он все больше толстел и багровел.

— Да, и налей мне «морилес». Что у вас на ужин?

— Пальчики оближешь, — ответил Антонио, — рубленое мясо, ты такого не пробовал.

— Ни в коем случае. Давай лучше яичницу с помидорами.

Фаустино, швейцар клуба «Нью-Рапсодия», стоял у входа, опершись о косяк, и что-то внушал с недовольным видом низенькому горбатому мужчине, все время кивавшему головой в знак согласия. Создавалось впечатление, что швейцар сообщает ему нечто очень важное.

Фаустино и сам был невысокого роста, худой, но мускулистый, с мутными глазами и темными мешками под ними. Он укладывал волосы с помощью мокрой расчески и носил длинные бакенбарды, доходившие до подбородка.

Поговаривали, что он сутенер и живет за счет двух женщин, одна из которых его сестра.

После каждого слова Фаустино забывал закрыть рот.

Увидев меня, он так и остался стоять с открытым ртом.

Зато горбун весь сжался и стал совсем маленьким. У него было длинное, заостренное книзу лицо. Разговаривая, он не поднимал глаз, но при этом все время улыбался. У него была кличка Шанхайский горбун, но все звали его просто Шанхай.

— Привет, Шанхай, — сказал я, раскуривая сигару. — Давно гуляешь на свободе?

Горбун работал в паре с одним «домушником». Он проникал в квартиру через маленькие окошки или шахту лифта. В полиции говорили, что он не человек, а обезьяна. Чтобы вскарабкаться на гладкую стену, ему достаточно было снять туфли. Сейчас Шанхай выглядел постаревшим и каким-то побитым.