Прозрение - Эмма Драммонд

Алекс прислонился к дверному косяку и, ехидно улыбнувшись, произнес:

– Если моя лошадь стоит в этом стойле, это значит, что и стойло тоже принадлежит моей лошади.

Нейл с возмущением приподнял брови:

– Ох уж эта буржуазия! Так и норовят прибрать к рукам все, что находится в поле их зрения!

Алекс начал выходить из себя:

– Ты что, приобрел это стойло?

– Приобрел? Зачем же – оно принадлежит мне по традиции.

– О Господи! – взорвался Алекс. – Еще одна дурацкая традиция! Сколько ж можно?! Ну и что же это за традиция такая? Скажи на милость. Не иначе как прапрадедушка троюродного брага твоего двоюродного дяди, засев в этом стойле, бабахнул из своего кремневого пистолета по самому Наполеону! Могу лишь посочувствовать, что он промазал. Хотелось бы мне знать, какие легенды станут рассказывать лет через двести о нашем поколении, и в частности о тебе…

Нейл Форрестер побагровел от злобы и сделал шаг навстречу Алексу:

– Мне надоели твои постоянные издевки, Рассел! Да будет тебе известно, что я горжусь своими предками и тем, что они служили именно в этом полку.

– Знаю, знаю… Ты мне уже всю плешь проел рассказами об этом.

По лицу Нейла было видно, что еще немного и он окончательно потеряет контроль над собой.

– Так какого же лешего ты делаешь в нашем полку, если ты не испытываешь ни малейшего уважения к его традициям?

– К традициям? Отчего же – я готов уважать традиции полка… Но вот некоторые горячие почитатели этих самых традиций уважения явно не заслуживают. Уж больно они смешны!

– Я не намерен продолжать этот разговор! – вспылил Форрестер. – Ты пьян, Рассел, а, между прочим, господин полковник строго запрещает младшим офицерам держать в своих комнатах спиртное, и ты прекрасно осведомлен об этом, не так ли?

– Ну конечно осведомлен, – усмехнулся Алекс. – В этих казармах такие порядки, как в Итоне. Только ни здесь, ни там никто и не думает их соблюдать.

Нейл понял намек Алекса: Рассел намекал на то, что он, лейтенант королевской армии Форрестер, ведет себя как студент младших курсов колледжа. Он прошел мимо Алекса и остановился в дверном проеме:

– Это стойло должно быть освобождено, ясно? В нем всегда стоит лошадь, одержавшая победу на полковых соревнованиях по скачкам с препятствиями, и я намерен завтра же поставить туда моего Мошенника. Эта традиция соблюдалась в нашем полку на протяжении последних ста лет, Рассел!

– Что ж, Форрестер, времена меняются… Форрестер вышел в коридор:

– Я предупредил тебя, Рассел. Или твоя кляча переместится в другое стойло, или…

Алекс расхохотался:

– Ты что, угрожать мне вздумал? Нехорошо, нехорошо, лейтенант… Знаете, что бывает за дурное обращение с младшими? Хоть я и поступил на службу всего на три месяца позже, чем ты, – все равно… Смотри, голубчик, не попасть бы тебе под трибунал… Надеюсь, слышал о такой традиции?

Стиснув зубы, Нейл выпалил:

– Тебе все равно здесь не служить, Рассел. Рано или поздно ты уберешься из полка!

Захлопнув дверь за незваным гостем, Алекс направился в ванную: весь пол на несколько дюймов был залит водой – пока он выяснял отношения с этим занудой Форрестером, вода перелилась через край ванны.

Закрыв кран, он медленно поплелся к постели и, не раздеваясь, лег поверх покрывала. Он снова подумал о Нейле Форрестере, – наверное, Майлз стал бы таким же, останься он в живых… А лошадь все-таки придется переставить! Алекс со всей ясностью понял, что коль скоро он хочет выжить в этом мире, ему надо будет научиться смиряться… Следующей весной ему предстоит жениться – уж кто-кто, а эта Джудит несомненно внесет свой вклад в то, чтобы он «стал человеком»! Он будет связан по рукам и ногам, и наконец-то сэр Четсворт сможет спать спокойно: беспутный Алекс станет хоть отдаленно напоминать паиньку Майлза. Молодой человек закрыл глаза. Следующей весной ему будет всего двадцать пять – что же за жизнь предстоит ему на протяжении оставшихся пятидесяти лет?

Если офицеры стрелкового полка надеялись увидеть на традиционном летнем балу невесту лейтенанта Рассела, их ожидало разочарование—в самой середине июля погода резко ухудшилась и юная мисс решила не посещать бал. Вскоре младшим офицерам, поступившим в полк в этом году, пришлось отправиться в Кент, на курсы стрелковой подготовки.

Впервые за несколько месяцев, проведенных в полку, Алекс почувствовал какой-то интерес к военному делу. Юный Рассел был отличным стрелком: у него был меткий глаз и твердая рука. Но, к великому удивлению Алекса, его успехи на стрельбище не вызвали восхищения сослуживцев… Напротив, каждое попадание в «яблочко» сопровождалось презрительными гримасами, словно речь шла о попытках наглого выскочки завоевать себе репутацию… Алекс почувствовал, что дело здесь именно в его личности: будь на его месте какой-нибудь Нейл Форрестер, сослуживцы лишь порадовались бы его успехам.

Алекс относился к происходящему философски. Он знал, что товарищи по полку не правы: его с детства учили не быть выскочкой, но оправдываться перед ними он вовсе не собирался. Да и потом, какое значение имели все эти косые взгляды?! Алекс был так рад возможности держать в руках настоящую армейскую винтовку, что попросту не обращал внимания на такие мелочи! Впрочем, он не без удовлетворения отмечал, что Нейл Форрестер – его давний соперник – стреляет из рук вон плохо по сравнению с ним. Алекс с поразительной точностью поражал движущиеся мишени, тогда как Нейл – с трудом попадал в неподвижные.

Именно на этих учениях и вспыхнула та ссора с Форрестером, которая так давно назревала. Вот уже целую неделю – утром и после обеда – они лежали по два часа на земле, целясь и стреляя в круглые мишени, силуэты человеческих фигур и «бегущих зверей». Но и на исходе седьмого дня молодой Форрестер стрелял так же плохо, как и в начале стрелковой подготовки. В результате нервы его стали сдавать – он начал стрелять, не дожидаясь приказа начальника.

Наступила пятница. Молодые офицеры надеялись, что на выходные их отпустят домой – они спешили поскорее «отстреляться», чтобы успеть на шестичасовой поезд. Поскольку огневой рубеж было запрещено покидать до тех пор, пока не закончат стрельбу все офицеры, товарищи стали покрикивать на Нейла, чтобы он поскорее разряжал свою винтовку. Нервничая, прекрасно понимая, что времени у него в обрез, Форрестер целился в этот день дольше обычного.

Но, к его огромному изумлению, – как, впрочем, и к изумлению всех остальных офицеров, кроме Алекса, – мишени постоянно падали, сраженные меткими выстрелами… Так продолжалось до самого окончания упражнений, когда дежурный офицер махнул флажком, разрешая молодым стрелкам покинуть рубеж. Сержант связался по полевому телефону с линией мишеней, после чего подошел к молодым офицерам и с важным видом произнес: