«Если», 2005 № 01 - Журнал «Если»

— Про Аллу? — догадался Коляныч.

— И про Аллу тоже… Слушай, а ты далеко от дома?

— Я… — начал было Коляныч, но я перебил:

— Смотри, вот если б я пока сходил к маркету, пивка купить или водочки, а минут через пятнадцать вернулся… Тебя еще не будет дома?

Коляныч скуксился и поглядел на экран.

— Не-е-е, Шуршик, — протянул он. — Я вообще на другом конце города, сегодня никак не складывается…

— Коляныч, — сказал я напоследок, хотя и сам не понимал, чего от него хочу. — А еще я извиниться хотел… за дачу. Я тебе наговорил небось всякого? Я не помню…

— Брось, брось! — энергично заверил Коляныч. — Что ж я не понимаю, с кем не бывает… Мне ты вообще ничего не говорил, только Баранова козлом назвал, ну и Аллу… Сукой страшной…

— И все? — обрадовался я. — Не врешь?

— Шуршик, я тебе когда-нибудь врал?!

— Ага, — сказал я. — Ну, да. Ага. Ну, лады. Не пропадай.

— Ага, салют… — кивнул Коляныч, но вдруг оживился. — Стой! Слушай, а ты случайно не проходил седьмой уровень в «Дабл-Крэш-Мастер»? Не в курсе, где у них там…

И я уже открыл рот, чтобы сказать ему все, что о нем думаю, потому что в этот момент мне вспомнился целый ворох случаев, еще со времен института, когда Коляныч вот так же по-подлому юлил и уходил в сторонку. И делал вид, будто его тут нет, когда от него требовалось что-то важное и срочное, но слегка обременительное. Я даже вспомнил, как меня чуть не выгнали с третьего курса из-за того, что Коляныч выпросил у меня переписать толстенный отчет по практике и клялся, что привезет его в институт рано-рано, к тому часу, который мой личный куратор, старикан редчайшей злобы и лютости, назначил мне для зачета. И не привез. Куратор развел руками и улетел на полгода в Венгрию, а меня не отчислили только чудом. А Коляныч долго рассказывал очень убедительные сказки, как привозил, но меня не было, а кафедра закрыта, аудитория закрыта, а он ждал…

Я бы, наверное, много сейчас ему сказал, но тут произошло то, чего я ждал весь день — аккумулятор в моем телефоне наконец-то пискнул и разрядился. Я сунул в карман потухший мобильник и поехал домой.

На ступеньках крыльца сидела Алла. Опустив голову, ежась, как девочка, в промозглом плащике и подложив под себя толстенный фолиант.

— Здравствуй… — сказала она бесцветно.

— Аллочка… — опешил я. — Ты же сказала, что будешь поздно? Я как раз планировал и пол подмести, и… кстати, картошки нажарить.

— Да… — так же бесцветно ответила Алла. — Я все перенесла, все отменила, отовсюду вырвалась… Сорок минут сижу, мобильник твой выключен… — Она внимательно меня оглядела и поморщилась. — Опять водку купил? Я не буду точно.

— И я не буду, это по случаю… — Я попытался обнять ее и поцеловать, но Алла сухо отстранилась.

В гробовом молчании мы вошли в квартиру. В гробовом молчании Алла нашарила выключатель и щелкнула им. В гробовом молчании мы синхронно повесили на вешалку плащ и куртку. В гробовом молчании расселись на кухне, подальше друг от друга, а на табуретку между нами взгромоздился Гейтс.

— Что я здесь делаю? — наконец медленно проговорила Алла, ни к кому не обращаясь.

— Чаю хочешь? — быстро спросил я, потому что понял: в следующую секунду она поднимется и уйдет.

— Нет, — ответила Алла, подумав, наверное, целую секунду.

— Вот так… — вздохнул я.

— Так, — безучастно произнесла Алла.

— Еды?

— Нет.

— В туалет? — предположил я, глянув более внимательно на ее мочевой пузырь.

— Ой, кстати… — Алла очнулась, поднялась и вышла в коридор.

Когда она вернулась, я уже точно знал, как мне себя вести и куда повернуть разговор, чтобы растопить лед.

— Чаю? — повторил я.

— Нет.

— Фокусов? — я прищурился тем местом, где у меня когда-то были глаза.

— Мало фокусов? — напряглась Алла. — Что ж, валяй…

Я огляделся в поисках, с чего бы начать, и наткнулся взглядом на ее сумочку. Поставив сумочку на стол, я без предисловий начал перечислять, что лежит внутри. Ничего там такого особенного не лежало — обычная дамская чепуха. Честно говоря, я планировал удивить Аллу, а после уже начать рассказывать обо всем — чтоб не на пустом месте твердить про слепоту. Но я бездарно промахнулся.

— Достаточно, — произнесла Алла, взяла сумочку, вышла в коридор и начала надевать сапоги.

— Ну что случилось?!

— Ничего, — выговорила она бесцветно. — Теперь прощай.

— Да что случилось-то?! — не выдержал я.

— Все хорошо, Саша. Все хорошо. Очень полезный, нужный фокус — перерыть мою сумку, пока я вышла в санузел. С четвертого класса со мной таких фокусов не проделывали…

Я шумно вздохнул, решительно шагнул вперед, схватил ее за плечи, обнял и изо всей силы прижал к себе.

— Пусти, гаденыш!!! — завизжала Алла, пытаясь вырваться, но я держал ее крепко. — Больно, пусти!!!

— Аллочка, солнце мое, — сказал я. — Ты ведь сумочку свою с собой брала…

Она хотела что-то ответить, предположить, в какой момент до этого я успел перерыть сумку, но решила не унижаться до подобных бесед. Вместо этого гордо вскинула челку и, видимо, уничтожающе посмотрела мне в глаза. Наверное, я бы не выдержал этого взгляда и отвел глаза, но только сейчас у меня их там не было. Алла стояла неподвижно, чуть откинувшись в моих объятиях, а я видел только ее живот — скомканные шланги кишечника, бесформенные комья желез, артерии, слегка полыхающие зловещим багрянцем. Все это жило, пульсировало, дышало и пробулькивало газовыми пузырьками сквозь комья переваренной слизи. И, наверное, все вместе это было именно моей Аллой, Аллочкой… Моей девочкой, женщиной, красавицей… Наверное, все это было ею… Наверное…

— Ну-ка! — тревожно сказала Алла. — Ну-ка посмотри на меня! — она вывернулась из моих объятий, схватила ладонями мои щеки и развернула мне голову чуть вбок. — Не мигай! — крикнула она. — Смотри мне в глаза! Смотри-и-и!!! — она перешла на визг, а затем судорожно зашептала. — Господи, Сашенька, что это?! Что с тобой?! Я никогда такого не видела! Что у тебя со зрачками?! Смотри на меня, не мигай! Саша! Что это?!

Она рывком отскочила от меня. И я уже подумал, что она все поняла, а что не поняла — я сейчас объясню, и все будет хорошо. Но она лишь прошептала в отчаянии:

— Как давно ты употребляешь наркотики?

И застыла немым укором.

— Пфу ты, мать! — разозлился я. — Совсем с ума сошла?!

— Да ты посмотри на свои глаза в зеркало! — она потащила меня в санузел. — Посмотри!!!

— Да не вижу я зеркал!!! — рявкнул я так, что эхо полыхнуло изо всех щелей крошечной квартирки. — Ты можешь меня просто выслушать?! Просто! Один раз! Пятнадцать минут?! Просто выслушать?! За все эти дни?! Один раз выслушать?!

— Наверное… да… — тихо кивнула Алла, медленно села на пол в прихожей, прислонилась спиной к стенке и вытянула вперед свои длинные ноги.

Я сел к стенке напротив и протянул свои ноги вдоль ее ног. Посередине на наших коленках разлегся любопытный Гейтс. И я начал рассказывать. Про все, кроме корабля. Про то, как шел через лес, как начал видеть, как ловил попутку и познакомился с генералом. И про картошку рассказал, махнув рукой в комнату, где весь пол был ею завален.

Алла действительно не перебивала, и я рассказал все по порядку. А затем для подтверждения предложил показать фокусы. Алла особо и не требовала доказательств, настолько она была ошарашена тем, что услышала. Это я настаивал. Фокус был чепуховый — я ушел в комнату, а она расставила картофелины на пустых полочках моего холодильника и закрыла дверцу. А я вернулся и рассказал, сколько картофелин на какой полочке, и как они сложены. Алла помолчала и вдруг произнесла:

— Так это значит… что ты меня все-таки любишь? — и бросилась ко мне на шею. — Господи, Сашенька, как я люблю тебя!

Вот такая логика. И все было хорошо, лед растаял совершенно, и мы снова стали прежними. Пили чай, валяли дурака, хохотали на всю квартиру.

Нашли в прихожей толстый фолиант, который принесла Алла. Это была старая потрепанная детская книга — здоровенный кирпич со страницами из толстого картона, где были выбиты точки. На отдельной картонке была сама азбука Брайля. Мы повалились на диван, я развернул перед животом азбуку, и мы начали учиться читать. Алла называла буквы, а я пытался запомнить, как они выглядят. Вскоре выяснилось, что азбука совершенно не предназначена для видящих нетрадиционно — буквы запоминались с трудом и на вид были похожи. А чтобы разглядеть мелкие точки, приходилось очень сильно напрягаться. Читать же их пальцами, как положено, было слишком скучно. Я предложил оставить пока азбуку и попробовать хоть что-нибудь прочесть по книге. Буква за буквой мы перевели название. Вся эта толстенная книга называлась «Сказка про мышонка», видно, текста там было совсем немного. Не прошло и десяти минут, как мы расшифровали первую фразу. Фраза оказалась такой: «У одного мышонка не было Дня рождения». Мы переглянулись, попытались это осмыслить, но осмыслить не удалось. Я сказал, что если так пойдет дальше, то я лишусь не только зрения, но и рассудка, поэтому пока обойдусь без книг. Фолиант с азбукой полетел на пол, и мы остались на диване вдвоем, и больше нам никто не мешал.