ПВТ. Лут (СИ) - Ульяничева Евгения

Юга перекрыл воду, тщательно вытерся сероватым полотенцем. Еремия не заморачивалась с внутренним климатом, основное внимание уделялось броне и скорости.

Вышел из душевой и остановился, напоровшись, как животом на кол, на взгляд Выпь.

Тот сидел за столом, играл с волчком, забавной крутяшкой, прихваченной со Станции Ивановых. Третий приблизился, узкой ладонью сшиб на пол игрушку, сердито осведомился:

— Ай, и чего приперся на ночь глядя?

— Это Лут. Здесь всегда ночь.

— Не умничай. Или заняться больше нечем? К оларам своим вали, к девке рыжей... К Волохе, ты ему явно нравишься.

— Олары спят, Медяна злоумышляет, Волоха на вахте, — Второй нагнулся, подбирая с пола волчок.

Глянул снизу-вверх.

— Ты чего? — спросил.

Юга коротко мотнул головой, разбрызгивая капли воды. Мокрые волосы тяжко, жарко липли к спине, едва заметно шевелились, чуя настроение Третьего.

— Да вот, думаю, что не зря Голоса Вторых боялись. За тобой даже капитан последовал.

— Я ему не приказывал, — нахмурился Выпь, и Юга понял, что попал в цель.

— Да кто тебя разберет-поймет? Вдруг ты сейчас и со мной в те же игры играть вздумал?

— Я бы никогда не стал тебе приказывать. — Удивился желтоглазый. Откинулся на спинку стула. — Только не тебе.

— Почему вдруг? Велел бы смолкнуть, удобно же. Одно слово — и я что угодно, представь?

— Потому что это не правильно. Потому что это ты.

Юга знал этот упрямый тон и наклон головы. Выпь верил в то, что говорил и разубедить его никакая сила не могла.

Молча сел на узкую койку, взялся расчесывать волосы. Нервно облизал кромку зубов, заглатывая обратно вертящуюся на кончике языка чушь. Что за норов у него? Куча кусачих слов, и все обидные, все не те...

***

А если это правда? Выпь не мог не думать об этом. И не мог знать. Что если самым верным было продолжать молчать?

Вдруг его голос в самом деле воздействовал, против его воли, совсем самостоятельно? Что если все, с кем он имел дело, кто хорошо или плохо к нему относился, все были под влиянием? Медяна, Волоха.

Юга.

Второй покосился на Третьего. Сглотнул, коснулся пальцами ошейника.

Он никому прежде не рассказывал о своих беседах с Алисой. В них он чувствовал себя спокойно и уверенно, мог говорить-разговаривать без стеснения и контроля. Это же был просто сон... Но ему не хотелось спать. Хотелось разговаривать — с Третьим. Пусть у него это и выходило плохо. Из рук вон просто.

Как обычно.

— Эти твои олары, — вдруг произнес Юга, поднимая голову, — они действительно такие ценные-бесценные?

Выпь пожал плечами.

— Они умные создания. Хорошо выезжены. Дорогого стоят.

— Ты их сам объезжал?

— Ну да.

— Голосом? — подковырнул облюдок.

Второй нахмурился, но ответил честно:

— И голосом, и руками.

— А меня твои скотинки слушаться будут? — небрежно поинтересовался Юга.

Выпь встретился глазами с Третьим. Неуверенно улыбнулся.

— Прокатиться хочешь?

— Не отказался бы.

— Тебе понравится. — Второй обрадованно выпрямился, сверкнул глазами. — Морок мой, а Метелицу все же лучше Медяна ведет.

— Рыжуха твоя... — Юга притянул к груди колени. — Вы же вроде как парочка?

— Мы друзья, пожалуй. Она умная. Красивая. С ней интересно. Но мы не пара. А что, — спросил осторожно, — она тебе по нраву?

Юга даже рассмеялся от неожиданности.

— Эй, совсем нет! По мне, так она не красива и не интересна нисколько, уж прости, но вкус у тебя паршивый. Точно не умна, после сегодняшнего-то. Что ты в ней вообще нашел, кроме овечьих кудряшек и носа горбатого? Или тоже голосом взял?

Выпь закрутил волчок. Сипло поинтересовался, глядя на пляшущую игрушку:

— А мы... Мы с тобой — друзья, как, по-твоему?

— Издеваешься? — фыркнул Юга, прикрывая глаза. — Ты Второй, я Третий. Тут без шансов.

— Я не про это. Я про нас.

— Полтора года прошло, Выпь. Я сам не знаю, что со мной сделалось. Ты вот тоже изменился...

Второй провел ладонью по собранному из зеленых бус браслету.

Помолчал.

— Так — друзья?

Юга, туманно улыбаясь, отвел глаза, машинально перекидывая через плечо косу. Раньше, как помнил Выпь, он от волнения бусы перебирал. А теперь вот цепь оглаживал.

Третий вздрогнул и вытаращился, когда Выпь вдруг поймал его за волосы и притянул к себе. Постарался высвободиться рывком, но его держали крепко.

Захваты Второму всегда удавались, особенно поднаторел он в этом дурном, но нехитром деле за прошлые полтора года.

— Пастух, ты с ума съехал совсем? Что творишь?!

— Но что делать, если ты не отвечаешь?

Разным тебя видел, но когда такой вот — мне хоть на стенку лезь.

— И потому решил разозлить, значит?! — зарычал темноглазый, силясь выскользнуть на свободу.

— Ага. Лучше злиться, чем сопли на кулак мотать. Ты сам так говорил, помнишь?

Юга улыбнулся, как акула. Гибко развернулся, прошипел:

— Передергиваешь, пастух.

— Да хоть бы и так, — Выпь прямо смотрел ему в глаза. — Все лучше, чем тоска. Не люблю, когда ты молчишь и грустишь.

Третий выдохнул, отстранился. Волосы, до этого мирно лежащие в косе, угрожающе зашевелились.

— Ладно, я понял, хорош уже тягать. Вот же взял привычку, и как скоро... Давай, сваливай к себе, меня вырубает.

Выпь разжал пальцы, выпуская Третьего из хватки, без перекора отступил к дверям.

Взялся за косяк.

Молча приподнял бровь.

— Да, да, — вздохнул Юга, закатывая нестерпимые глаза.

Выпь улыбнулся и прикрыл за собой дверь.

Глава 7

7.

Самой большой ошибкой людей и прочего классического сброда было восприятие Третьих, как сродственников одного вида. То же самое справедливо было и в отношении Вторых.

Образцов Третьих за Триумвират было получено достаточно. Хватило на изучение и Башне, и Ивановым. И вот — людьми они не были ни разу. Совершенно другая инакость, в смуглом, гладком гуманоидном флаконе.

Волоха лично изучал материалы групп исследования. Гисторы провели колоссальную работу: кропотливый сбор и анализ данных, статистика, диаграммы-графики, бесконечные препарирования... Но в изучении рапцис морено они — увы! — продвинулись лишь на пару шагов от общей заданной длины.

Никто не мог сказать точно, откуда, с какой глубины Третьи пришли в Лут. Из какого сенота выбрались, из какой гармошки выскочили, какой точкой прокола воспользовались. Пытки и сканеры не давали ответа. Допрашиваемые и приборы либо лгали, либо молчали, либо издевались.

Они были, казалось, всегда. Жили особняком, выбирая себе Хомы, обильные водными ресурсами и темными, цветущими лесами. Строили свои дома — всегда разнообразно черные, завораживающего вида каскадные сооружения, подчиняющиеся иным законам физики. Радушно встречали гостей, а врагов, кроме Вторых, у них не было. Размножались внеутробно — онтогенез проходил в вакуолях, пузырях-эластиках, сращенных между собой стенками и надежно укрытых внутри черной воды колодцев Хомов-рокариев.

Их дети — странноглазые смуглые малютки, длинные пальцы, зубастые рты — сочетали в себе признаки обоего пола, и только к пяти годам, под влиянием сопряжения внутренних механизмов и механики наружной среды, происходило окончательно созревание и разделение. Самки гибли. Кажется, они так и не могли адаптироваться к жизни в Луте. Самцы обладали насыщенной Лутовой красотой, необоримо притягательной для людей и других тварей.

Для передачи информации или обмена эмоциями они сплетали шерл. Люди так и не сошлись во мнении, что представляют собой эти странные образования, которые носили на головах Третьи. Информационные облака, совокупность текучего мрака, рой символов, нечто, заключенное в физическую форму твердых выростов эпидермиса. Для простоты эту прихотливую странную область назвали шерл, в честь имени черного камня. Рапцис морено сливали шерл в одну агатовую массу, разливающуюся округ воздушным морем, блестящим, словно наисвежайшая смола. Единая грибница разума.