До наступления первого Дня - Афет Сариев

Моментально его обрызгала кровь перемешанная мозгами.

Виктор еще больше разъярился. В нем просыпалась звериная сущность цивилизованного человека.

Спящая тысячелетиями в генах, она пробуждается при первом же случае убийства себеподобного. Особенно, когда так кроваво.

Не теряя ни секунды, он подскочил к, уже поднявшему свою дубину, дикарю и, не давая тому опомнится, разнес и ему бедовую тыкву.

Потом еще некоторое время, кровожадно рыкая, он носился по прогалине, пока не очухался и брезгливо не отбросил окровавленную дубину далеко в чащу.

Видать, стал опять цивилизованным.

Виктор сидел на траве и, разглядывая то, что наделал, тихо презирал себя.

Понятно, что защищался. Но так!

Спустя некоторое время, все еще ругая себя всеми известными ему ругательствами, он собрал все смертоносные и просто рассыпанные стрелы, как мог, оттер с себя кровище, и уныло поплелся в поселение.

— Вот и потренировался, — проворчал он на прощанье.

Первым делом он отправился к роднику, долго и тщательно отмывал с себя следы бойни. Потом нашел у дома Милу, попросил ее принести и ему местную одежонку, а эти — постирать.

Подруга без единого вопроса о кровяне быстро все сделала. На удивление, точно туника и мокасины были по его размеру.

Затем она сама, нежно разгладила пальцами его растрепанную замызганную шевелюру, перевязала лоб повязкой.

Теперь он наверняка стал таким же, как все. Даже обидно стало.

Ну, Сергею простительно. Как-никак он член правительства. И должен быть в парадной форме. А ему-то зачем? Нет. Надо попросить Милу поскорее застирать его шмотки.

Но ждать результата он не стал, а сразу пошел к другу.

Когда он вошел, Сергей аж подскочил.

— Эх, как же тебе подходит обновка, — воскликнул он.

По его лицу Виктор так и не понял, издевка это или на самом деле так считает. Но решил, что, все-таки издевка. Уж слишком озорно сверкают его глазки.

— Это я временно, — буркнул он, проходя к шкурам на полу. — Костюм свой испачкал. Отдал на стирку.

— И где ж ты замызгался, мил человек?

— В лесу. Хотел пострелять из лука.

— И как охота? — поинтересовался Сергей.

— Шесть душ.

— А зачем тебе это надо? Охотники с запасом бьют каждый раз. Небось, замучился тащить сразу столько.

— Я сказал семь душ, а не туш, — пояснил Виктор.

Сергей с недоумением уставился на друга.

— Ты что, по людям там стрелял?

— Можно и так сказать, — уныло промямлил Виктор. — Не знаю даже как вышло. Как лютый зверь стал. Двоих пристрелил, а четверых руками раздавил…

— Стой, стой, — Сергей подсел к нему поближе. — Давай по порядку расскажи. Что произошло-то?

Виктор рассказал все во всех подробностях, не забыв и про то, как он обезумел под конец. Ему было стыдно в этом признаваться, но решил понести свой крест до конца.

Когда он закончил повествование, Сергей спешно выскочил из помещения, оставив его одного недоумевать.

Пришел спустя несколько минут, сообщил:

— Я послал туда, куда ты сказал, воинов. Пусть разберутся кто такие. А пока давай, чего нибудь перекусим… Катя! — заорал он на весь поселок.

Влетела Катя и быстренько накрыла им циновку.

Они молча пожевали что было перед ними, а потом Сергей загадочно улыбнулся и достал листок бумаги, исписанный мелким почерком.

— Я вот, — смущенно начал он, — стишок сегодня накатал. Хочешь послушать?

И не дожидаясь ответа, принял поэтическую позу и прочитал:

— Тучнеет мира Голиаф,

Сверкает меч наш неподкупный.

Какой же силой недоступной

Ты, мальчик, мужа одолел?

Бушует море, зверем став,

Сверкают тучи огневые.

Каким упорством одаренным

Ты смог титана…

В этот момент на улице поднялся гвалт. Послышался топот множества ног.

Сергей растерянно прервал чтение и обернулся ко входу.

Там стоял воин, козыряя указательным пальцем.

— Зовут, — кратко доложил воин и исчез.

Они скоро поднялись со шкур, направились к выходу.

Весь люд был на площади. Прямо возле статуи Марак в землю древками вниз были воткнуты шесть копий, на остриях которых красовались головы Виктором убиенных дикарей. Причем, только три из них смотрелись целыми. Возле голов стояли все пятеро старейшин и несколько воинов.

При приближении героев, толпа почтительно расступилась, пропуская их в центр площади.

Старцы тихо шептались, пока они не приблизились к ним.

— Это глоты, — сказал один из них, обращаясь к Виктору. — Наши злейшие враги из леса. Они убивают наших охотников и воруют женщин. Ты хорошо поступил, что убил их так много. Ты великий воин, Виктор.

Остальные старцы тоже закивали в знак согласия. А другой добавил:

— Много наших женщин они держат в рабстве. Ты отомстил за шестерых.

— Вы знаете где они их держат? — спросил Виктор.

— Да. Наши лазутчики давно обнаружили их стан. В самом сердце леса они устроили свои жилища.

Виктор вспомнил, что со скалы он замечал далеко в лесу круглые проплешины, где дымили костры. Значит, там они ютятся.

— Почему же вы до сих пор не освободили пленниц, если знаете где они? — удивился Виктор. — Вы их боитесь?

Старцы переглянулись. Такой наглости ни один из руров безнаказанно не пережил бы, но этих двоих они сами боялись до колик в животе.

— Наши воины никого не боятся, — надменно выдал тот самый, что во сне с Марак флиртовал. — Но мы, пока не скажет сама великая Марак, — и он задрал голову к высоким торчащим грудям идола, — пока не скажет, не можем идти на них войной.

Всю эту белиберду Сергей слушал, прекрасно понимая причину их нежелания воевать с глотами, даже, если там томятся в рабстве местные женщины.

Глоты, это вам не богатые северные племена. С них ничего не возьмешь, как с церковной мыши. А потерь не избежать. Вот и молчит при встрече с хитрожопым старцем их Марак.

— Вот что нужно сделать, — сказал, как отрезал Сергей. — Сегодня я спрошу на счет этого дела Адольфа Гитлера. — Старики дружно зажали рты и издали звуки, отдаленно напоминающие смех.

— Если он даст команду о нападении, — смеясь, продолжал Сергей, — то все мои воины завтра же с утра пойдут со мной. Кто не подчинится — расстрел на месте. — Последнюю фразу он, почему-то, озвучил по-русски, а все вокруг сочли это за заклинание, потому что испуганно втянули головы и озирались на небо.

Друзья повернулись на сто восемьдесят градусов, и пошли назад. А за ними и остальная толпа стала расходиться, оставив растерянных старшин в одиночестве с отрубленными головами.

Когда вернулись к себе, Сергей спросил у Виктора: