Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма

Заметив в двух шагах от себя молодого человека в сутане, опиравшегося на белую трость с крестообразным набалдашником и холодно следившего за отвратительной сценой, все трое застыли на месте.

Но Амадор смотрел не на них.

Он видел пятерых товарищей, поглощенных беседой с профессором Тертулли, на темы, которые отныне сделались для него запретными.

Видел самого себя на кафедре заштатного университета, год из года повторяющим одни и те же скучные лекции равнодушным студентам.

Видел невыносимо тусклое и безрадостное будущее, болото рутины и крушение былых надежд.

И одновременно, словно в черно-белом приключенческом кино, которое он так любил, пока не ослеп, видел, как двое хулиганов жестоко избивают поверженную женщину, вкладывая в удары всю свою силу и злость, норовя переломать жертве кости.

Грабители пялились на слепого священника, разинув рты от изумления.

Слепой улыбнулся и приказал:

– Ступайте за мной. У меня для вас кое-что есть.

Хулиганы неуверенно двинулись за священником.

У выхода из сада к ним, не задавая вопросов, присоединился какой-то нищий.

С годами эта процессия стала куда длиннее.

III

Севилья, начало Нового Века, день 362

Верую в Дьявола, всемогущего отца Зла, разрушителя всего сущего, возмутителя неба и земли.

Верую в Антихриста, сына Его, погубителя человечества, Духом Зла сотворенного, от безумной блудницы рожденного. Да славится имя Его, да придет Царствие Его. Да взойдет Он на трон Господа и да сокрушит живых и мертвых.

Верую в Дух Зла, в синагогу Сатаны, в союз нечестивых, в гибель тела и души, в вечный ад и вечную смерть. Аминь.

1

Тех, кому повезло умереть в Севилье в дни великого потопа, ждали поистине величественные похороны.

В четверть девятого, когда стена дождя мешала смотреть, а ледяной ветер обжигал лицо и руки, у ограды кладбища Сан-Фернандо собирались немногочисленные скорбящие.

Ривен и Альваро, подняв воротники, вышли из административного здания – развешанные по стенам рождественские украшения абсурдным и жутким образом контрастировали с мрачной атмосферой кладбища – и, прячась от дождя под одним зонтом, отправились искать могилу Баскьеров.

Они двигались молча, слишком поглощенные борьбой со стихией, чтобы отдать должное красоте старинных надгробий. К счастью, идти было недалеко: их путь лежал мимо дальней стены, у которой покоились убитые в гражданской войне фашисты, атеисты, успевшие при жизни провозгласить себя таковыми, представители религиозных меньшинств и прочие изгои без надежды на спасение.

Пантеон Баскьеров был весьма скромных размеров, словно построивший его отец семейства был уверен, что его потомки не станут чрезмерно размножаться. Окруженный резной оградой мраморный склеп был так тесен, что могильщикам едва удалось развернуться в нем, чтобы водрузить гроб на место с должным почтением.

Водитель микроавтобуса не заглушал мотора, всей душой надеясь, что церемония не затянется.

Желающих проводить Баскьера в последний путь оказалось немного. Сухонькая старушка в воскресном платье, по всей видимости, самый близкий покойному человек, служанка или старая нянька. Пожилая пара, старательно изображавшая скорбь. Суровый элегантный старик, завсегдатай подобных мероприятий. И священник с кислой физиономией, до ушей замотанный шарфом.

Чуть поодаль, в стороне от остальных, скрываясь от дождя среди развалин старинного мавзолея, стояла женщина лет тридцати в зеркальных очках, которые не могли скрыть ни слез на ее щеках, ни синяка под левым глазом.

Ривен и Альваро держались на почтительном расстоянии, пока церемония не завершилась и скорбящие не поспешили занять места в микроавтобусе, который немедленно тронулся с места. Тогда они подошли к девушке.

На ней были старые армейские ботинки, джинсы, водолазка с высоким воротом и потертая куртка из коричневой кожи. Она была блондинкой с длинными курчавыми волосами. Очень высокая. С резкими, неправильными чертами лица, от которых веяло дикой, необузданной красотой. Багровый синяк недвусмысленно свидетельствовал о том, что девушку совсем недавно ударили по лицу. А напряженная поза говорила, что к ней лучше не подходить.

– Сеньорита Баскьер? – робко начал Альваро. – Извините… Я хотел спросить, не вы ли дочь Коронадо Баскьера Тобиаса?

– Не больно-то вы торопились. Похороны закончены. – Девушка достала сигареты и дешевую зажигалку и отвернулась, давая понять, что продолжать расспросы не имеет смысла.

Ривен, немного оттаявший в присутствии дамы, выбрался из-под зонта и переместился под крышу мавзолея, поближе к ней.

– Мы не на похороны. Мы хотели поговорить с вами, – терпеливо объяснил священник.

– Ко мне на работу уже приходили из полиции.

– Мы не из полиции. Я приехал из Рима, чтобы встретиться с вашим отцом… Жаль, что нам довелось познакомиться при столь печальных обстоятельствах… Меня зовут Альваро Тертулли Ласо.

– Я Эрнандес. У нас, бастардов, фамилии вместо имен.

– А это мой друг сеньор Ривен.

Женщина с интересом уставилась на парковщика.

– Ривен? А это фамилия или имя?

– Ни то ни другое. У нас, мертвецов, только инвентарные номера, – ответил тот.

– Я, когда работала в театре, однажды изображала труп. Надо было неподвижно лежать в гробу посреди сцены. В этой роли я была неподражаема. – Девушка запахнула на груди куртку и направилась к воротам. – Ну, мне пора.

Чтобы остановить ее, Альваро пришлось перекрикивать ветер.

– Сеньорита, не могли бы уделить нам пару минут? Мы хотели поговорить о вашем отце.

– Если вы приехали к нему, я вряд ли буду вам полезна.

– Я не хочу вас пугать, но вам угрожает опасность.

В глазах Эрнандес мелькнул дьявольский огонек. Помедлив, она спросила:

– А откуда мне знать, что не вы пришли меня убить?

Ей ответил Ривен:

– Разумеется, ты не знаешь. Тем интереснее.

Альваро поспешил внести свою лепту:

– Ваше недоверие вполне естественно. Если позволите, со временем я постараюсь развеять ваши сомнения. Большую часть, по крайней мере. Возможно, нам предстоит вместе взяться за очень серьезное дело.

Несмотря на рост, красоту и уверенность в себе, в этой девушке было что-то беззащитное. То, что мужчины предпочитают видеть в любой женщине.

Немного подумав, Эрнандес приняла решение.

– У вас есть машина?

– У ворот. Мы почтем за честь отвезти вас куда скажете.

– Я работаю в приюте Милосердных Сестер. На Университетском шоссе. Знаете, где это?

– Надеюсь, мой друг… – начал Альваро.

– Я знаю. У нас так: он думает, я вожу.

Ривен подошел к девушке, и в зеркальных очках отразился мрачный зеленоглазый мужчина, который задает вопросы не затем, чтобы услышать ответы. Он продолжал:

– Значит, рискнешь сесть в машину к двум незнакомцам?

– Вокруг меня вообще одни незнакомцы.

Облака немного рассеялись, небо сделалось чуть светлее, и стало ясно, что наступил день.

Обитателям кладбища он не сулил никакого облегчения.

Обитателям города тоже.

2

Хотя кардинал Севильский принимал его с неизменным радушием, епископ Сесар Магальянес чувствовал скрытую враждебность со стороны городского клира, должно быть, принимавшего его за неофициального ревизора от римской курии.

Бушевавшая за окном буря и мысли о найденном к часовне автопорта письме долго мешали епископу заснуть. Он сумел задремать лишь под утро, а через несколько часов его разбудил настойчивый стук в дверь: монахиня, принесла записку от старого знакомого, который просил о немедленной встрече в библиотеке кардинальской резиденции.

Шагая широкими коридорами, по которым уже сновали люди в сутанах, Магальянес пытался угадать, зачем он так срочно понадобился старому монаху.

Брат Зенон Ункара…

…на протяжении не одного десятка лет заведующий Ватиканской Апостольской библиотекой, одного из самых старинных и богатых книгохранилищ в мире. Непревзойденный тонкий знаток литературы, консультант по любому вопросу и верный страж, чья забота о сохранности томов порой граничила с паранойей; когда в конце двадцатого века в Ватикане было решено принять участие в «Экспо-92» и Севилья выбрала несколько драгоценных экземпляров, чтобы выставить их во дворце архиепископа, Ункара, не раздумывая, перебрался в Испанию, чтобы не разлучаться со своими любимыми книгами.

С тех пор минуло немало времени, Испания и Рим так и не смогли договориться об условиях возвращения фолиантов, и книги оставались в Севилье. А с ними и библиотекарь.

Покои Магальянеса, как и все частные апартаменты, располагались в боковом крыле здания, и, чтобы попасть в центральную – трехэтажную – часть дворца, епископу предстояло пройти через внутренний двор и крытую галерею на втором этаже. Несмотря на спешку, он позволил себе немного задержаться у окна, чтобы полюбоваться на буйство водной стихии. Даже такой трезвомыслящий человек, как Магальянес, в последние дни невольно спрашивал себя, не послан ли дождь в наказание городу, прогневавшему высшие силы.