Поцелуев мост - Наталия Романова

— Лучше скажи, у вас было? — перебила Майю Алёнка. — Такую «фактуру» надо трогать, а не рисовать, а лучше трахать!

— Ле-е-ена! — искренне возмутилась Майя.

Дочь учителя литературы никак не могла посрамить славный род, слушая, не моргнув глазом, непристойности и вопиющие неприличности. Вряд ли Майю в детстве били по губам рукой в рыбной чешуе, однако, она совершенно не умела ругаться и не переносила брань. Воспитательный парадокс.

— Прости, — тут же повинилась Алёна, виновато глянув на подругу. — Ну прости, больше ни-ни. Так что? — она уже смотрела на меня.

— Да, — выдала я, закрыв лицо ладонями.

И всё рассказала. Как несколько недель назад Федос ни с того, ни с сего позвонил мне по дороге из Москвы в Питер и позвал прогуляться. Как мы прогуливались, прогуливались и прогуливались, пока не наступило похмельное утро. Как сама не поняла, зачем поехала с ним в Анапу и почему провела там с ним целых две недели и два дня. И как Федос высадил меня в Москве, прямо у Ленинградского вокзала, предварительно купив билет на Сапсан, а сам уехал по важным, неотложным делам…

Просто высадил и укатил, мигнув на прощание фарами своего автомобили за несколько миллионов невинно убиенных тушканов.

Я приехала домой поздно вечером, вкатила небольшой чемодан на колёсиках в тесную прихожую и шлёпнулась в изнеможении на обитую сверху поролоном и дерматином обувницу.

— Нагулялась? — заявила бабушка, подперев кулаками бока. — Бросил тебя твой прынц, — внимательно оглядев меня с головы до ног, сделала она правильный вывод.

— У него дела, — попыталась я заступиться за Федоса.

Всё-таки у человека бизнес. Самый настоящий, многомиллионный или даже миллиардный — для меня эти цифры звучали одинаково недосягаемо. Мало ли какие у него могут появиться внезапные дела. Вдруг фуру с новенькими, сияющими, как начищенный пятак, автомобилями задержали на таможне? Я понятия не имела, как именно машины поступают в салоны продаж, но версия про задержанную фуру мне нравилась значительно больше, чем та, в которой Федос сорвался ради какой-нибудь рыбки-попугая.

— Ты хоть паспорт-то у него посмотрела? — жалостливо глянула на меня бабушка. — Может, у него о тех делах штамп стоит в графе «семейное положение». Горе ты моё луковое… Иди, я щей наварила, котлет налепила, как в воду смотрела, что ты прикатишь не солоно хлебавши, — она махнула рукой в сторону кухни, взяла чемодан и понесла в мою комнату.

— Не ставят теперь штампы, — зачем-то ответила я неизвестно откуда всплывшую информацию.

— Не ставят? — бабушка от неожиданности выпустила чемодан из рук, обернулась, уставилась на меня. — Это их кобелиное лобби закон протянуло, как пить дать, они самые! Баб надо во власть, тогда и с алиментщиками разберутся, и кобели притихнут. Совсем стыд потеряли — штампы не ставят. А жрать-то, поди, домой бегают!

Я с секунду помолчала, ища контраргумент на бабушкин выпад, ещё секунду думала о том, откуда пенсионерка, главной проблемой которой были размер пенсии и нерадивые работники ЖЭКа, знает значение слова «лобби», а потом отправилась к себе в комнату.

Два дня я пролёживала бока на диване, страдала от бессонницы и отсутствия аппетита. На третий день бабушка заставила меня поесть наваристого борща с густой сметаной и гуляш с картофельным пюре, потому что на меня смотреть страшно. Мало того, что уродилась в отца, так ещё и нахал этот обманул.

Впрочем, грешно не обмануть такую дурёху, которая сама напрашивается. Только совсем пропащий мужичонка не воспользуется такой-то доверчивой шляпой. И в кого только уродилась, спрашивается? Не в отца — тот подлец первостатейный был, изверг, какого свет не видывал. Не в мать — уж она-то в обиду себя отродясь не давала!

— Вдруг у него и правда дела? — сочувствующе поглядела на меня Майя, когда я закончила исповедь, вытирая слёзы со щёк.

— Не плачь, — обняла меня Алёнка. — Вот увидишь, и на твоей улице перевернётся КАМАЗ с мужиками. И на моей, — добавила она.

— Обязательно, — всхлипнула я.

— Зато ты на море была, — попыталась найти хорошее Майя. — На яхте каталась, на Сапсане, на машине через полстраны проехала. Счастливая…

— Это точно, — согласилась Алёнка. — В аквапарке была, дельфинов видела, черноморскую кухню ела… как рыба называлась?

— Барабулька и пеленгас.

— Вот, пегаса этого лопала, мидий прямо из моря, не мороженых, как у нас продают. Устриц шампанским запивала, в номере шикарном жила, — продолжала она. — Неоклассицизм по-российски — это тебе не хухры-мухры!

— А золотого унитаза в номере не было, — зачем-то выдала я, окончательно разрыдавшись, а потом начала смеяться над собой.

Действительно, почему я плачу? Может быть, я за всю жизнь не накоплю на поездку на море, пусть это всего лишь Анапа, а не полумифические Мальдивы. И уж точно, даже если на моей улице перевернётся КАМАЗ с мужиками, такого как Федос там не будет. Этим летом мне прилетел огромный бонус в виде собственного Тора в белых трусах, а часто и без трусов. Радоваться нужно, а не реветь!

— Конфета, я не понял, что здесь за потоп? — услышала я над головой.

Мед-лен-но подняла голову, скользя взглядом по светлым кроссовкам, синим джинсам, белой футболке и накинутой на плечи, на манер плаща, толстовкой, со связанными на груди рукавами.

— Кто тебя обидел? — передо мной опустился Федос собственной персоной, присел на корточки. — Конфета, я не шучу. Кому проломить голову?

— Себе, — пробурчала я, не понимая, что именно я говорю и кому.

Подружки мои замерли в немом удивлении — не побоюсь этого выражения, — глядя на воплощение Криса Хемсворта и Тора в одном лице владельца салонов по продажам автомобилем, а по совместительству просто моего Федоса. И даже если Луна свалится на Землю, Солнце взорвётся, разнеся Солнечную систему в прах, а Федор вступит в законный брак с самой красивой рыбкой-попугаем в мире, он останется моим Федосом.

— Не-а, — довольно улыбнулся Федос. — Мне чуть не проломила голову твоя бабушка, едва увернулся. С меня на сегодня хватит.

— Как ты нашёл Илву? — подозрительно протянула Алёна, растеряв весь пиетет перед Тором. Может от того, что я была её подругой, а может от того, что не видела Тора в белых трусах. И без трусов,