Причуды богов - Елена Арсеньева

Юлия почти не слушала: ледяной ветер пробрал ее до костей, лицо пылало, бил озноб, а потому, едва они добежали до хорошенького особнячка на улице Широкий Дунай и им отворила дама лет тридцати с ярко-рыжими кудрями (это и оказалась мадам Люцина), Аскеназа велел прежде всего уложить «бедную девочку» в постель и вылечить. «Но не трогать! – грозно присовокупил он. – Все потом!» Юлия поначалу ничего не поняла. Смысл сего предостережения сделался ясен позднее.

Ходила за нею при болезни глухонемая придурковатая служанка, да и Люцина изредка появлялась, спрашивала о здоровье, однако сама ни на какие вопросы не отвечала: ни где Юлия очутилась, ни когда сможет уйти, ни когда появится пан Аскеназа. «Сперва поправляйся!» – одна была на все отговорка. В комнате, где поместили Юлию, был книжный шкафчик, доверху набитый романами с картинками самого откровенного содержания, от древних «Золотого осла», «Искусства любви» и «Дафниса и Хлои» до новейшего Баркова с его Лукой Мудищевым, который преследовал Юлию в кошмарах, то и дело меняясь похабным обличьем с покойником Яцеком. Разумеется, она прочла все эти книжки – сперва от нечего делать, а потом из разыгравшегося любопытства, немало пополнив теорией запас своих практических знаний и поняв, что первый опыт любви получила от человека, в сем деле незаурядного. Незаурядного Зигмунда Сокольского, стало быть.

Как догадалась Юлия потом, со временем, книжки сии оказались в ее покое не без умысла: хитроумная Люцина исподволь подготавливала новенькую к тому, что ей предстоит увидеть. И все же «венок» оказался слишком сильным впечатлением!

Юлии в тот вечер не спалось. До смерти невмоготу сделалось сидеть в душной, пыльно-плюшевой спаленке, размышлять о своей переломанной жизни, искать будущего, печалиться о прошлом – и развлекаться чтением книг, которые против воли так задорили ее умело разбуженное Зигмундом естество, что Юлия с трудом отгоняла от себя непрошеные видения, от которых похотливая судорога не раз и не два сводила ее чресла. Итак, она запахнулась в бархатный синий халатик, заплела косы и осторожно вышла из своей комнатки, желая разведать наконец-то, где она находится и нельзя ли отыскать свою одежду и сбежать отсюда?!

Она очутилась в полутемном тихом коридоре, а пройдя шагов десять, увидела лестницу и услышала отзвуки веселых голосов и смеха. Сначала Юлия вернулась и подергала несколько дверей, выходивших в коридор. Все были заперты на ключ, ничего не оставалось, как спуститься по лесенке и поглядеть, что за шум внизу. Так она и поступила. Оказавшись перед задернутой портьерою, Юлия отвела краешек ее и увидела нечто, от чего у нее подкосились ноги.

На круглом большом и низком столе, устланном подушками и покрывалами, возлежали попарно шесть красивых обнаженных девиц, одна внизу, другая на ней, целуясь и лаская друг друга. Изрядно пополнившая свое образование Юлия догадалась, что видит лесбийские забавы, воспетые изысканной Сафо. Однако это было еще не все. Девицы устроились так, что ноги их были широко разведены и сокровенные места каждой доступны взорам и плоти молодых мужчин.

Не веря глазам своим и не в силах отвести их, всматривалась Юлия в бесстыдное действо. Мужчины были все на подбор молодые красавцы, особенно один: стройный, золотоволосый, кудрявый. Он стоял спиной к Юлии, и она невольно задержала взгляд на его фигуре Аполлона, которую портили только тощие, чрезмерно волосатые ноги сатира. В этот миг мужчина столь буйно вторгся в верхнюю девицу, что та не выдержала натиска и рухнула на свою напарницу. Мужчина, матерясь, вскочил сверху, не упуская удовольствия, и на столе-ложе образовалась такая разнузданная свалка, что это зрелище оказалось непосильно для Юлии: лишившись сознания, она рухнула на пол под дверью комнаты в самый пик царившего там блудодейства.

Здесь ее и нашла мадам.

Почти месяц провела Юлия, не вставая с постели, а когда доктор признал, что горячка пошла на убыль и угрозы жизни и здоровью больше нет, к больной явилась мадам Люцина и повела на нее столь прямую атаку, что Юлии сперва показалось, будто слова этой рыжей красивой женщины с беспощадными черными глазами – тоже порождение бреда.

На первый раз Люцина сообщила, что служка Яцек был ближайшим сподвижником Петра Высоцкого – преподавателя строевой подготовки школы подпрапорщиков и лидера варшавского мятежа, – а потому революционеры, теперь крепко державшие власть в руках, поклялись, что перевернут город, но отыщут убийцу. При всей доброте своей пан Аскеназа не намерен более рисковать и держать у себя разыскиваемую полицией особу, к тому же русскую, хладнокровно лишившую жизни своего любовника, поляка-патриота.

– Он мне не любовник! – с отвращением вскричала Юлия. – Он хотел изнасиловать меня!

Голос ее оборвался рыданием, но лицо мадам Люцины выразило искреннее недоумение и даже ужас:

– Всего-навсего?! И за это… за такую малость лишить человека жизни?!

У Юлии началась истерика – и Люцина удалилась, сочтя, что на сегодня довольно.

Явившись назавтра, мадам с удовлетворением отметила на лице больной следы слез и страха и небрежно бросила на постель пачку бумажек, испещренных цифрами. Повертев то одну, то другую, Юлия наконец-то поняла, что это счета – и суммы на каждом стояли немаленькие. Люцина плотоядно улыбнулась:

– Вижу, ты все поняла, дитя мое! Да, это суммы, которые ты должна пану Аскеназе. За лекарства, за визиты пана доктора, за уход, за питание, за постель, за сиделку. За все. Не стану называть цифры – они таковы, что и здорового с ног собьют, а ты еще слаба! Скажи, Юлька, что будем делать?

– Я верну! – горячо вскричала Юлия. – Я вам все верну!

– М-да? – холодно воззрилась на нее мадам. – И каким же это образом?

– Мне нужно добраться до своих, найти родителей. Они богаты! Они вам все вернут!

– Если они живы, – уточнила Люцина. – Если захотят отплатить добром за добро «презренным полячишкам». И если вообще когда-нибудь кацапы войдут в Варшаву, чего Бог не допустит! Нет, не допустит! – Она всей ладонью перекрестилась размашистым католическим крестом с такой уверенностью, как будто Бог только что пообещал ей это. – Слишком много «если»! А если хоть одно из них не сбудется?! Пан Шимон не уполномочил меня рисковать!

– Что же делать? – убито шепнула Юлия, воспитанная в понятии, что залезть в долги – это самое ужасное, что может сделать русский дворянин. Боже мой, как презирали отец с матерью тех, кто не платил по счетам лавочников, портных, владельцев конюшен, кто не отдавал карточные проигрыши, закладывал имения, снова и снова влезая в невозвратимые долги! «Продай все с себя, – не раз говорил отец, – но чужое верни!» А что могла продать Юлия, если даже сорочка на ней была чужая?