Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус - Бэлла Шапиро

очень рано, быть до света еще в мундирах, перестать кутаться в шубы и муфты», – вспоминал мемуарист А. Т. Болотов в «Памятнике претекших времян»[488]. Светский мужской костюм в это время находился под сильным влиянием военного, и к рубежу столетий муфта превратилась в сугубо дамский аксессуар.

* * *

Итак, результатом петровских реформ стало изменение культурного значения меха. Его тесная сакральная связь с персоной царя уже не столь актуальна, как раньше. Однако, несмотря на активно идущий процесс вестернизации, мех, как и раньше, представлялся одним из важнейших, исконных символов России, показателем благополучия огромной – теперь уже просвещенной – державы.

Сохранилась, обогатившись новыми значениями, и символизация одежды из меха: благодаря географическим открытиям эпохи «бобровая» шуба приняла на себя роль вещественного символа этих открытий и, шире, молодой Российской империи как новой морской державы. Впервые в истории «морской» мех калана сравнялся в меховой иерархии с «сухопутным» соболиным мехом; не в последнюю очередь потому, что промысел соболя в России переживал трудные времена. Однако «соболиный кризис» пока не сказывался на русской меховой моде: здесь, несмотря на отдельные проблемы пушного промысла, по-прежнему царили соболя огромной ценности.

И в новый «светский» век мех и шуба оставались важной частью русского мира, пусть и следующего курсом на Запад.

Глава 7

Кризис русского пушного промысла и торговли (XIX – начало XX века)

Причины кризиса и его последствия для меховой моды

Первая половина XIX столетия стала временем усиления кризиса империи, где правили дети Павла I Александр и Николай. Во второй половине столетия исторический тупик, вызванный, прежде всего, крепостным правом, заставил Александра II провести ряд кардинальных преобразований во всех сферах государства, но реформы были свернуты уже Александром III; его сын Николай II также не желал преобразований. Страна находилась в остром социально-политическом кризисе. Показательно, что кризис государства и противоречия в его развитии в XIX – начале XX века отразились и на меховой истории: это время стало также и временем кризиса пушного промысла.

Как мы помним, пушные запасы Сибири начали постепенно оскудевать уже с середины XVIII века. Однако Россия по-прежнему развивала пушной промысел по экстенсивному типу. Очевидно, что вскоре она должна была искать новый материал для своей «шубы».

Но в начале XIX века еще казалось, что Россия обладает неисчерпаемыми пушными ресурсами[489]. Промысловое освоение Русского Севера, Сибири и Урала – Тобольской, Томской, Иркутской, Енисейской губерний, Якутской и Забайкальской областей, Туруханского края и Приморской части Восточной Сибири, а также Пермской губернии и так называемой «подстоличной Сибири» – Архангельской, Олонецкой и Вологодской губерний[490] предоставило молодой империи огромное количество меха высокой ценности.

В статистических отчетах по промыслу и торговле русской пушниной ежегодно фигурировали более двух десятков наименований: несколько сортов лисицы – красная («огневка»), черно-серая или бурая чепрачная («крестовка»), черная и чернобурая, бурая, седая (чернобурая с большим количеством седых волос), сиводушчатая (буровато-желтая с темным подшерстком, серовато-желтым огузком и синевато-темным брюхом), горностай, белый и голубой песец, выдра речная и морская (калан), черный, бурый и белый медведь, пыжик (олень), волк, белый и темный хорь, барсук, куница, колонок и норка, рысь, сибирский (амурский) тигр и леопард, дикая кошка, заяц русак и заяц беляк, белка и, конечно же, «царь» русской пушнины – соболь[491].

Многомиллионные обороты пушнины (в том числе невыделанного сырого, а также выделанного и выделанного шитого меха) и готовых меховых изделий составляли одну из традиционных особенностей России. Спрос на русский мех и на внутреннем, и на внешнем рынке был огромен.

Главными всероссийскими пунктами по продаже сырой пушнины были Якутская и Ирбитская ярмарки, расположенные в непосредственной близости к основным районам заготовки. Славилась пушниной Обдорская ярмарка; локальную нишу занимали небольшие Анадырская, Чукотская и Анюйская[492] ярмарки и ярмарки Европейского Севера России[493]. Небольшие, но постоянные обороты имели ярмарки местного значения, где пушнина обменивалась на товары (Учурская ярмарка и другие[494]). На продаже обработанного (выделанного и шитого) меха специализировалась знаменитая Нижегородская (бывшая Макарьевская) ярмарка – главная ярмарка России, одна из крупнейших в мире: расположенная на перекрестке важнейших торговых путей, соединявших Европейскую Россию, Сибирь, Дальний Восток, Среднюю Азию и Арабский мир.

Не менее 90 % пушно-мехового привоза Нижегородской ярмарки имело отечественное происхождение[495]. Здесь торговали всеми видами русского меха: наряду с текстилем и металлами, мех входил в тройку главных ярмарочных товаров. Отсюда меха доставлялись в страны Европы, Азии, Америки, на оптовые склады и в магазины Санкт-Петербурга и Москвы[496]. Некоторая часть пушнины шла напрямую на всемирно известные аукционы – в Лейпциг, Лондон и Париж. Лейпцигская ярмарка – одна из старейших в мире – была главным пунктом мировой пушно-меховой торговли и мировой торговли русским мехом.

Главной пушной ценностью России был соболь; повсеместным и стабильным был спрос на лисицу, песца, белку и зайца[497]. Объемы пушно-мехового торга ежегодно увеличивались; рос и экспорт русского меха: только за 1830–1860 годы стоимость привоза мехового товара на Нижегородскую ярмарку утроилась[498]; вывоз в Европу с первых лет XIX века до 1870-х годов увеличился более чем в пять раз[499]. В 1880-х годах рост продолжился; наибольший привоз основных видов мехового товара на главных пушных ярмарках России пришелся на 1885–1895 годы.

Первоначально рынок поддерживался усилением эксплуатации природных ресурсов и стремлением восполнить недостаток наиболее ценных мехов менее ценными: количество добываемой пушнины не убывало, но постепенно изменялся ее состав[500]. «Количество берет верх над качеством и поэтому неудивительно, что наибольшую ценность товаров, обращающихся на ярмарке, составляют предметы общенародного потребления», – отмечали уже в середине столетия[501]. Оскудение добычи ценной пушнины усугубилось уменьшением промыслового ареала вместе с продажей Аляски (1867).

Обозначенные моменты стали прологом пушного кризиса, развернувшегося перед Первой мировой войной. Поставки соболя на Ирбитскую ярмарку – главный мировой торг невыделанной соболиной пушниной – за первые десять лет ХХ века снизились на 78 %[502]. Лучшие сорта соболя исчезли или были близки к исчезновению (в том числе соболь так называемой «голубой воды»)[503].

В новых условиях высококачественные соболь, горностай, калан оценивались чуть ли не на вес золота, но были представлены на торгах лишь единичными экземплярами. Так, привоз баргузинского соболя (лучшего из всех возможных, с очень темным, пышным и шелковистым мехом) на Ирбитскую ярмарку в 1909 году составлял всего 90 штук[504]. На пути к исчезновению находился калан: в 1910 году на о. Беринга и о. Медном, традиционных местах его обитания и добычи (оба – Командорские о-ва), было добыто всего 90 штук[505].

К этому моменту в России уже истреблена почти вся лесная кошка. Наблюдалась значительная, более чем в два раза, убыль горностая; заметно истощилась промысловая база песца, рыси, куницы[506]. Дефицит коснулся даже белки, промыслового зверька, распространенного в русских лесах повсеместно. Сокращение ее популяции было вызвано усиленной активизацией охоты, поскольку белку добывали вместо редкого теперь соболя[507]. Отчетливо наблюдался быстро прогрессирующий кризис рынка пушнины ценных сортов и высокого качества, то есть именно того, что исторически составляло специфику русского меха.

Важнейшими моментами, повлиявшими на состояние рынка, нужно назвать, помимо бесконтрольной круглогодичной охоты, и другие антропогенные факторы. Открытие Сибири для колонизации, быстрое экономическое развитие региона после открытия Ленских золотых приисков (1844), развитие сети электропередач (1896), телефонной сети и электрифицированной железной дороги (обеих с 1898 года) обернулись уничтожением природной среды обитания пушного зверя. Сокращение популяций и ареалов его распространения было прямо пропорционально росту антропогенной нагрузки. Еще одним серьезным негативным фактором стала локальная экологическая катастрофа на территории Восточной Сибири после падения Тунгусского метеорита (1908), когда был уничтожен лес в радиусе 40 километров (80 млн деревьев на площади более 2150 квадратных километров)