Расплата. Цена дружбы - Ярослав Зуев

– Не спишь? – заскрипел Протасов. Волына подхватился навстречу, как дневальный при виде генерала.

– Тут заснешь, зема. Вечным сном.

– Что у тебя, Вовка?

Волына потер переносицу:

– Тут такие дела… мрачные…

– Не томи, Вовка. Рассказывай. – Под выжидательным взглядом Протасова Волына замешкался. Валерий даже прикрикнул, мол, ну же, не тяни резину. Вовчик собрался с духом. Было видно, что он напуган:

– Тут такое дело…

– Вовка. Не компостируй мозгов. Пацанву допросил? Про квартирантов, как я сказал?

– Допросить то допросил, Протасов. Но, лучше б и не допрашивал.

– Почему?

Волына пустился в пространные объяснения, из которых Протасов вскоре узнал, что примерно около года назад у Ирины поселились трое девчат, представившихся студентками института торговли.

– Стрюкан показывает, что девчата ничего были, веселые. Даже, пару книжек ему принесли. А Ксюша с одной из них так вообще, сдружилась. Но, потом, когда до Ирки дошло, какие они студентки…

Шила в мешке не утаишь, когда работаешь в ночную, днем волей неволей приходится отсыпаться. На первых порах Ирина верила, или делала вид, что верит, байкам про трех вечерниц, оказавшихся банальными ночными бабочками. Когда же до нее дошло, что вместо института торговли имеет место торговля телом, у девчонок начались неприятности.

– Выставила на хрен шалашовок? – предположил Протасов, потирая руки.

– Если бы, зема. Стрюкан показывает, что, вроде бы, был скандал, когда пришмандовки кавалеров в село привели. Вроде, шабашников каких-то закадрили. Ну, Ирка им и устроила, вырванные годы. Те, понятно, в долгу не остались. А потом Гость за ними пришел.

– Как? – поперхнулся Протасов.

– Малой толком не знает. Их с Ксюхой дома не было. Ирка им, через Собес, путевки пробила. В Моршин, на воды.

– М-да, – сказал Протасов. – А как с другими квартирантами?

– Малой говорит, жили у них как-то узкоглазые…

– В смысле, китаезы?

– В смысле, узкоглазые, зема. Догадывайся сам. Панасоники, короче. Пацанву сладостями угощали. Характеризуются, в общем и целом положительно. Ирка, мол, к ним даже ходила…

– Как так, твою мать?

– Пацан говорит, что на ночь.

– Жопой приторговывала?

– Похоже, что так, зема. Стрюкан рассказал, что потом мамка сильно плакала. А чурбаны куда-то задевались. Их даже милиция искала. Они, вроде, травой занимались.

– Чего еще выведал? – Валерий стал мрачнее тучи. Вовка пожал плечами:

– Да все, вроде.

– Вот тебе, Вовка, и тюбетейка…

– Я тоже так думаю, зема. Тем более… Я ее, брат, на башку нахлобучил. Ну, и пошел, к колодцу, за водой. Когда, слышу, «Ох»… Гляжу, Ирина на крыльце стоит. И, как чухнет в дом. Рожа белая, как саван… И глаза… Видел бы ты ее гляделки, Валерка…

– Выходит, она ее узнала?

– Получается так, брат. А, как стемнело, прихватило у меня брюхо. От этих разговоров про мертвяков. Ну, делать нечего, собрался я, значит, на толчок. По большому. Сижу, короче, курю. То да се, уже на выход пора, когда, гляжу через щель, Ирина садом пробирается…

– Тоже, что ли, к толчку?

– Если бы, зема. Смотрю, огородами крадется. Лицо белое, как саван, а в руках…

– Что?! – не выдержал Валерий. Волына беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба из аквариума.

– Да что, твою мать, идиот неумный?!

– Лопата, зема… – выдавил из се6я Вовка. Штыковая.

– Лопата? – Протасов невольно поежился. – И куда ж эта шалава гребаная поперлась с лопатой на ночь глядя?

– Не хотел бы я знать, земляк. Бля буду, не хотел бы… Я, зема, со страху, так и окаменел над дыркой, будто памятник. Аж дыхание в зобу перехватило.

Протасов представил себе эту картину, и попытался улыбнуться. Улыбка вышла кривая.

– Даром лыбишься, зема. – Покачал головой Вовчик. – Я как на нее глянул, чуть в выгребную яму не полез. Чистая ведьма. По-любому. Глаза горят, как фары, а рожа белая-белая. Стала у нужника, прислушалась, собака собакой, и почесала дальше.

– Куда? – еле слышно спросил Протасов.

– Как куда?! На погост заброшенный. Куда, бляха, еще?

– Проследил?

Волына поглядел на земляка, как на идиота.

– Я, Протасов, может, с головой и не дружу… но… чтобы за бешеной сучкой на кладбище красться? Когда на дворе хоть глаз выколи. Перекрестился, да бегом в хату. Греха подальше.

– Она вернулась?

– Вернулась. – Подтвердил Волына. – Я из окна видел.

– Спит? – спросил Протасов, в который раз покосившись на окно. Он бы, пожалуй, поклялся Богом, что с улицы за ними подглядывают чьи-то недобрые глаза. Чувство манекена в освещенной витрине снова охватило Валерия. Он стиснул кулаки.

– А кто ее знает, ведьму проклятую, спит она там, или колдовские чары наводит. – Проблеял Вовчик. Протасов на секунду отвлекся, представив Ирину, крадущуюся в ночи, с лопатой, к штыку которой прилипли окровавленные волосы и обломки черепа. Зрелище было то еще. «И эту женщину я недавно хотел?» — подумалось Валерию. Ирка из набившей оскомину фантазии скакала по нему верхом. Полный живот с глубоким, прорезанным вдоль пупком лоснился от пота, а груди колыхались при каждом скачке. Член фиксировал хозяйку, словно вертел курицу, и через него Протасов чувствовал, какая она влажная и горячая изнутри. Когда Валерий уже собрался кончить, Ирка зашипела, будто бешеная кошка, продемонстрировав длинные, загнутые, как у саблезубого тигра клыки. Изо рта потянуло холодом и разрытой могилой. Протасов хотел отстраниться, но член крепко сидел в Ирине, хоть теперь ему стало так холодно, словно его засунули в морозилку. «Мама дорогая» – прошептал Валерий, и, вздрогнув, посмотрел на Вовчика.

– Ты чего, зема? Привидение увидал?

Протасов смахнул пот со лба, и уже открыл рот, когда входная дверь без предупреждения распахнулась. Земы окаменели, в немом крике. На пороге стояла Ирина. Всклокоченные русые волосы хозяйки выбивались из-под небрежно наброшенного пухового платка. В разрезе старой шубы виднелась ночная рубашка в голубой цветочек. Картину венчали драные валенки, надетые на босу ногу. Валерий автоматически отметил бледно-розовую кожу голых хозяйкиных коленок, плавно переходящих в полные, еще недавно, такие желанные ляжки. Протасов сглотнул, припомнил мимолетное видение с клыками, и подавился.

– Явился? – неприятным, визгливым голосом осведомилась хозяйка. И продолжила, не дожидаясь ответа. – В общем так, Валерий. Думай себе, что хочешь, но чтобы до пятницы нашел квартиру. Ко мне брат из Бухары приезжает. С женой и племянницами. Так что, сам понимаешь.

– Откуда? – переспросил Валерий, сбитый с толку неожиданным оборотом дела. – Откуда?

– Из Туркмении. – Отрезала Ирина. – Там славянам проходу не дают. А у него две дочки, на выданье. Ни работы, ни учебы. Даже квартиру не может продать. Что я ему, чужая?! Приму, как родных. А ты, давай, съезжай. Извини, если что не так. Найдешь себе жилье. Не ребенок малый, поди… – Ирина отступила на шаг, видимо, собираясь уходить. При этом полы шубы разошлись, продемонстрировав глубокий разрез ночной сорочки и весьма привлекательные на вид ноги. Впрочем, Протасов туда совсем не смотрел.

– Как брат? – пробормотал он. – А мы, Ирка?! Мы так не договаривались! – очевидно, это были не те слова, но единственные, которые он подобрал.

– Мы с тобой носы повсюду совать тоже не договаривались! – повысила голос квартирная хозяйка – Понял меня?! Вот он, – она ткнула перстом в Вовчика, и тот скукожился под ним, как облитый керосином кактус, – по всему селу рыщет, вынюхивает, выспрашивает. Как крот, честное слово! Люди смеются. Говорят, Ирина, мол, сексотов постояльцами приютила.

– Да мы… – попробовал возразить Протасов, но хозяйка не была настроена к диалогу.

– Подыскивай жилье, Валерий. – Сказала она с непреклонной решимостью. – И хватит к детям моим цепляться! Кто был ваш дед?! Кто был ваш дед?! Что ты пристал, как банный лист к сраке?! – последнее, очевидно, относилось к Вовчику. Ирина буквально испепеляла Волыну полными слез глазами. Вовчик под этим напором потупился. – Они, сиротки несчастные! Батька на тюрьме сгигул, мамочка моя дорогая померла. – В горле у квартирной хозяйки заклокотало, и последние слова она прокричала через рыдания: – Деда ихнего изверги убили, а ты все в душу лезешь! Все лезешь, грязными лапами, и по рукам дать некому! Некому за сироток заступиться. – Хлопнула дверь. Какое-то время земы слышали удаляющиеся шаги под аккомпанемент надрывного плача, потом, вдалеке, снова грохнула дверь. Повисла гробовая тишина.

– Ну, что скажешь, зема? – прошептал Волына. Как тебе расклад?

– Может, оно и к лучшему. – Подумав, пробормотал Протасов, а потом неожиданно повысил голос. – Мне до нее и дела нету. Пускай тут, е-мое, хоть вурдалаки по погосту бегают, или в гробах летают. Пополам земля, Вовка! Пофиг. До лампочки, блин! У меня сделка на три миллиона, в натуре, и мне это говно!.. – Валерий замешкался, не подобравши слов. – Короче, съезжаем к бениной бабушке! Все! Баста! – он прошелся по комнате, видимо, чтобы успокоить нервы. Волына следил за его маневрами, вращая головой то направо, то налево. Как ракетная установка, сопровождающая воздушную цель. – Хреново, что тачки нет, шмотки забрать. Опять, блин, к Эдику на поклон идти.