Пять президентов - Павел Багряк

– Какое-то время можно.

– Весь процесс длится в течение тысячных долей секунды.

– Отлично! И если в это время, когда он уже наполовину прошел, отключить все эти провода? Что тогда?

– Сброс поля?

– Назовем это так. Значит, эта штука может разрушить и не создать?

– Но схемы задублированы… – рассеянно сказал Миллер.

– Это уже детали, дорогой профессор.

– Вы хотите сказать, что Чвиз…

– Я ничего не хочу сказать, но, прежде чем двигаться вперед, я хочу видеть перед собой все дороги. Этот случай – побег, похищение или, наконец, впервые в моей практике, превращение в ничто, в святой дух? Или остается какой-нибудь пепел?

– Какой пепел? Ну что вы! Полная сублимация, – спокойно сказал Миллер.

– А это что за штука?

– Сублимация? Переход из твердого состояния в газообразное, минуя жидкое.

– Да, из этой штуки получился бы отличный крематорий, – усмехнулся Гард. – Если надумаете, возьмите меня в пайщики. – Он подошел к телефону, не спеша набрал номер. – Алло! О'Лири? Это опять я. Нет, еще не приехал. А что слышно с тем грибником? Так. Ну спасибо. – Гард повесил трубку.

– Это он? – спросил Миллер, заметно волнуясь.

Гард внимательно посмотрел на профессора.

– Нет. Это кузнец из соседней деревушки. Инсульт. Видно, нагнулся не за своим грибом.

– Разрешите войти? – раздался сзади тихий голос.

Все обернулись и увидели маленького старичка с небольшим чемоданчиком, похожим на этюдник.

– Входите, Фукс! – весело сказал Гард. – Тут для вас я припас одну хитрую коробочку.

Он показал Фуксу замочную скважину сейфа. Фукс открыл чемоданчик, достал отмычки и, любовно перебирая их в руках, покосился на скважину.

«Возможно, что в исчезновении Чвиза повинен только сам Чвиз, – размышлял Гард, наблюдая за работой Фукса. – Конечно, это возможно. Обыкновенное самоубийство или эта… как ее?.. Переход в газообразное состояние. Но тогда документы должны быть на месте. Если бы Чвиз захотел унести с собой в могилу секрет всей этой штуки, он уничтожил бы не только чертежи, но прежде всего саму установку…»

Что-то мягко и тихо щелкнуло под руками Фукса.

– Покорно прошу отойти в сторонку, – ласково попросил Фукс. – Вы не представляете, какие нервные люди строят эти сейфы. Ты их открываешь, а они поливают тебя из огнемета. Просто кошмар, а не работа.

Гард, Миллер и Кербер неторопливо отошли. Старик бесшумно распахнул дверцу. В черном чреве сейфа не белело ни одной бумажки.

– И вот вам награда за мои труды, – грустно улыбнулся Фукс.

– Отлично, – сказал Гард. – Вот теперь я попросил бы вас, – он посмотрел на Кербера, – пригласить эту… как ее зовут… ну, лаборантку.

– Луизу?

– Да.

Кербер вышел.

Минут через пять он вернулся с Луизой.

– Извините за беспокойство, – никто не ожидал от Гарда такого изысканно благородного полупоклона, – я хотел бы задать вам вопрос: вы первой обнаружили записку, оставленную профессором Чвизом?

– Да, я.

– И это вы передали ее в секретный отдел института?

– Да, я.

– Когда вы в последний раз видели Чвиза?

– Это было в пятницу, часов в пять. Потом профессор отпустил меня…

– В это время он не выходил из лаборатории?

– Не помню… Как будто нет… Нет, не выходил.

– Вы работали на установке?

– Да.

– В какое время вы включали установку?

– Я же говорила: около пяти часов.

– Не позднее?

– Нет, ведь я ушла, когда еще не было шести.

– И когда вы вернулись?

– Что?

– Когда вы снова пришли в лабораторию и увидели записку?

– Утром в понедельник…

6. ТРИДЦАТЬ РОКОВЫХ МИНУТ

– В понедельник… – задумчиво повторил Гард, не испытывая удовольствия ни от вопроса, который он задал, ни от полученного ответа, поскольку вообще терпеть не мог так называемых дежурных слов, не продвигающих следствие хотя бы на дюйм вперед. Но, повинуясь своей старой привычке, он вскинул голову и строго посмотрел на Луизу: – Итак, вы говорите, в понедельник? В котором же часу?

– В девять тридцать утра, – коротко ответила Луиза и с нескрываемым любопытством посмотрела на Гарда.

Он был одет в темно-серый костюм свободного английского покроя, какой обычно носят клерки из отдела мелких ссуд, причем одна пуговица на левом рукаве пиджака могла вот-вот оторваться. Это обстоятельство не ускользнуло от внимательного взгляда Луизы и позволило ей вслух, причем в довольно милых выражениях, сказать Гарду о том, что, если бы она была его женой, он: никогда не терял бы пуговиц, не говоря уже о том, что не носил бы полосатые галстуки, которые Луиза считала консервативными.

Гард в некотором замешательстве выслушал эту тираду, и ему понадобилось усилие, чтобы выжать из себя слова, более свойственные инспектору полиции, нежели джентльмену, ведущему светскую беседу.

– Я вынужден прервать вас, – сказал Гард, – поскольку меня больше интересует, какое впечатление произвел на вас профессор Чвиз, когда вы его видели в последний раз…

Луиза мгновенно прикусила язык и, подняв глаза кверху, припомнила свой последний разговор с Чвизом.

– Профессор показался мне несколько странным, – сказала она, – так как прежде он никогда не интересовался ни моим прошлым, ни будущим, а тут вдруг задал мне нелепый вопрос, замужем ли я. Кроме того, он задержал меня в лаборатории после работы, а это у нас не принято, хотя отлично знал, что я тороплюсь, и разрешил мне уйти лишь в половине шестого, а если говорить точнее, то в семнадцать двадцать пять вечера.

– У вас прекрасная память, – сказал Гард.

– В тот день я следила за часами, так как имела кое-какие планы на вечер.

– А вы действительно замужем? – неожиданно для самого себя спросил Гард и тут же подумал, что если бы его бывший учитель и шеф, ныне покойный Альфред-дав-Купер, узнал о таком вопросе, то наверняка сказал бы: «Стареешь, Гард, стареешь».

Луиза быстро оглянулась на Миллера и Кербера.

– Простите, инспектор, – сказала она, чуть-чуть помедлив, – но, может быть, вы позволите мне пришить вам пуговицу?

При этих словах оба ученых, как по команде, посмотрели на пуговицу Гарда, как будто от нее зависел дальнейший ход следствия. Вероятно, они прислушивались к разговору, и Гард решил пощадить Луизу. Чутьем опытного сыщика он понял, что невзначай приподнял покрывало с какой-то скорее всего маленькой личной тайны Луизы, которую он из чисто профессиональных соображений обязан был теперь открыть для себя – да простит его Альфред-дав-Купер! – хотя пятью минутами раньше у него и в мыслях не было затягивать так долго допрос лаборантки.