ТОЧКА ДЖИ-ЭЛ - Борис Долинго

— А она что, не человек?! Она всё вспомнит, я постараюсь!

Юрий мягко улыбнулся:

— Я наблюдал за вами. То, что ты безумно влюблён, это видно. А вот она — вела себя не совсем как ты. Подумай, возможно, у тебя появился интересный шанс? Возможно, она всего и не вспомнит, но сможет тебя полюбить, а?

— Странно ты говоришь…

Юрий чуть улыбнулся:

— Чего же странного? Ты сможешь сделать её таким человеком, какой нужен тебе. Это великий шанс, ты сможешь вдохнуть в неё часть собственной души!

— Ты думаешь?… — поднял глаза Павел.

Юрий потрепал его по плечу:

— Ну конечно — как Пигмалион в статую! Знаешь такой миф?

Безработный

Больше всего Фёдор Пошивалов не любил утро, когда бессонница нещадно дерёт глаза, а на востоке уже разгорается заря ещё одного бессмысленного дня. Он не просто не любил, он терпеть не мог утро — любое.

Друзей или бывших сослуживцев у него в этом городе не осталось, а кто остался так либо связались с бандитами, либо спились.

Началось это три года тому назад, когда он безработным вышел из больницы и, самое главное, по-настоящему понял, что именно утром сильнее всего ощущается, что остался совершенно один.

Вечером всё было проще — вечером, когда он заскакивал в "Шерлока Холмса" опрокинуть пару-тройку рюмок чего-нибудь крепкого, возникала иллюзия "компании".

Пошивалову нравился "Шерлок Холмс", тем более, что кафе находилось недалеко от его дома. Владельцы оборудовали заведение по образу и подобию английского паба — управляющая, ходили слухи, даже ездила в туманный Альбион "перенимать опыт". Тут было довольно дорого — но натурально, без балды: ну, виски там «Баллантайн», или "Джонни Вокер" всех лейблов, настоящий эль и без фантазии, но добротные английские закуски к ним. К тому же тут собирались, как правило, вполне пристойные люди, и создавалась атмосфера домашнего уюта. Не гремела сумасшедшая и, упаси боже, «живая» музыка, никто не раздражал, никто не лез с разговорами — и в то же время витал «дух» доброй старой компании.

Фёдору это и требовалось: неторопливая рюмка-другая, после чего, отрешённо поглазев на публику, можно неспешно двинуться домой, чтобы завалиться спать. Затем, если удавалось заснуть, встать утром — и снова дожидаться вечера.

Он никогда не садился за столик, но иногда вступал в мимолётные разговоры у барной стойки. Разговоры были так себе: о политике, о том, куда катится страна, о терроризме, о продвижении НАТО на Восток, о китайской экспансии в Сибири и тому подобные.

Собственные слова, правда, казались не частицами выплеснутой души (её уже практически не осталось), а шаблонами, которыми он прикрывал пустоту, создавая видимость заинтересованного диалога в полумраке "британского паба", занесённого в центр России ветрами предпринимательской активности.

Фёдор подсчитал, что денег, накопленных щё в той, семейной жизни, и которые ему были теперь, в общем-то, не нужны, хватит на 5–6 лет вот таких сидений в баре — больше он почти ничего на себя не тратил. Что будет потом, думать не хотелось. Может быть, он найдёт работу: даже когда стукнет пятьдесят, охранником его возьмут легко.

Мужчину наблюдавшего за ним, Пошивалов заметил ещё тогда, когда незнакомец в первый раз появился в "Шерлоке Холмсе". Ростом повыше среднего, и средних же лет, крепкий — намётанный глаз Фёдора определил, что вполне возможно он служил или служит ещё до сих пор. Незнакомец устраивался за дальним столиком и потягивал эль.

Пошивалов, заметив, что за ним наблюдают, уже спиной ощущал этот взгляд — свойство, не раз выручавшее и в горах Кандагара, и на родном (родном ли ныне?!) Кавказе.

На третий вечер таких разглядываний незнакомец подсел к Фёдору за стойку. Пошивалов и бровью не повёл, но внутренне подобрался: никаких разговоров с вероятным бывшим коллегой он вести не желал. Краем глаза Фёдор видел, что мужчина, вертя стакан, смотрит на него.

"Да пошёл ты!.." — с раздражением подумал Пошивалов. — "Сейчас допью — и отвалю, на сегодня хватит".

Он проглотил последний глоток, раздавив зубами остаток льдинки, и уже начал вставать, когда незнакомец подал, наконец, голос.

— Фёдор Сергеевич, мог бы я просить Вас уделить мне сегодняшний вечер?

Пошивалов задержался, удивлённый: манера разговора оказалась совершенно иной, чем та, какую он ожидал. Так мог общаться не бывший коллега по «горячим» точкам, а, например, деятель культуры.

"Имя моё знает, это не с проста, — подумал Пошивалов. — Может, режиссер какой-нибудь? Хочет пригласить сниматься?…"

Сил и желания сниматься в кино он не чувствовал. Когда-то раньше, наверное, получи подобное приглашение, был бы даже рад, а теперь нет: играть роли бравых вояк, которые давным-давно сыграны и переиграны в жизни, казалось смешным и ненатуральным.

Правда, таким же манером ещё мог разговаривать сотрудник ФСБ или подобной службы. Эти типы Пошивалову были не интересны в принципе, и поэтому он всё-таки слез с табурета.

— Думаете, в этом есть смысл? — Фёдор постарался вложить в интонацию максимум сарказма.

Незнакомец не обиделся и улыбнулся чуть грустно:

— Думаю, есть. Более того: уверен, что вам это поможет избавиться от душевной боли.

Видя, что Фёдор изменился в лице, человек поспешно добавил:

— Простите, ради бога. Но то, что поможет как-то её сгладить, это точно.

Пошивалов сдержался и ответил негромко:

— Кто вы такой?! Что вы знаете о моей душевной боли?! Каким образом вы сможете помочь мне её сгладить? Вы кто — исповедник, мать Тереза, господь Бог? И с какой стати вы хотите мне помочь?

— Разумеется, я хочу вам помочь не из альтруистических соображений. Мы заинтересованы в привлечении таких людей, как вы. Хотя будет неверно, если я скажу, что организация, которую я представляю, преследует исключительно финансовые интересы или нечто подобное. …

— Кто такие «мы» — мафия, что ли? — вырвалось у Фёдора.

Незнакомец мягко улыбнулся:

— Да ну что вы! Мы посильнее. И, самое главное, мы совершенно тайная организация, в отличие от мафии, которая ныне практически не скрывается.

— Тайная?… Если так, то мне с вами тем более не по дороге.

Фёдор, не оборачиваясь, решительно двинулся в направлении гардероба, дёрнул с вешалки куртку и вывалился в промозглый октябрьский вечер. На высоком крыльце паба он выругался в полголоса, достал сигарету и, прикурив, плюнул плотной струёй дыма во влажный воздух.

И тут вдруг поймал себя на мысли: а чего же он не уходит?

"Я что, жалею, что не продолжил разговор?"

И вынужден был сам себе признаться: да, сожалеет об упрямой решимости отказывать всем и вся. Ведь он уже почувствовал звериной интуицией военного разведчика, что подсевший к нему незнакомец не мафиози и очень мало вероятно, что сотрудник ФСБ. Но кто он тогда?! "Мы посильнее…" Какое-то сверхсекретное президентское подразделение?