Песня для Корби - "Румит Кин"

– Я из отдела внутренних расследований. Лейтенант Белкин. Мне нужно, чтобы Вы написали заявление о нарушении Ваших прав.

– А это обязательно?

– Нет, конечно. Просто очень желательно. Если Вам не трудно.

Мать Ары замолчала, пыталась принять нужное решение. «Вот она как раз нервничает, – подумал Корби, – почти мечется. Она нормальная. А я думаю о бредовых вещах». Он испытал зависть.

– Хорошо. – Мать Ары встала. Незнакомец еще раз мельком посмотрел на Корби, и они ушли в двести шестнадцатую. Корби остался наедине с Арой. Он посмотрел в сторону друга и наткнулся на его прямой, вызывающий взгляд. Его охватила досада. Ара разрушал его одиночество. Ара мог увидеть, что он не в себе, или даже пожалеть его. Сейчас Корби совершенно не знал, что с этим делать. Они сидели и смотрели друг на друга. «Кто заговорит первым?» – подумал Корби.

– Корби, – наконец позвал Ара. Губы Корби шевельнулись. Надо было что-то сказать, что-то ответить Аре, быть, как нормальные люди. Он лихорадочно искал нужные слова.

– Теперь моя мама называет меня антихристом. Зачем мы все это вчера сделали?

– Не знаю.

– Давай расскажем правду. Еще не поздно.

– Ты кричишь на весь коридор.

Ара встал и подошел к нему.

– Надо рассказать. Ведь все ужасно. Погиб человек. А своим враньем мы можем помешать поимке настоящих убийц. – Его глаза, влажные, темные, искали ответный взгляд Корби.

– Мы же рассказали про них, – заторможенно возразил Корби. – Описали, как они выглядят. И на пленке они остались. Мы говорим почти правду.

– Ты не понимаешь. Я думал об этом всю ночь. Те люди на свободе. Они могут убить еще кого-нибудь. Нас. А если их поймают, то они все равно расскажут, как все было на самом деле.

Корби не нашелся, что ответить. В этот момент в конце коридора появились двое – мужчина и женщина. При виде их Ара как-то сжался, а Корби почувствовал, что у него пересыхает во рту.

Это были родители Андрея.

Глава 12

СРЫВ

Отец погибшего мальчика был в черных брюках и белой рубашке, сложенный пиджак держал в руках и машинально теребил его. Его бледное лицо было изуродовано старым широким шрамом – рубцы и спайки проходили через лоб и левую щеку, искажали уголок рта, форму брови и глаза. Корби никогда еще не встречался с этим человеком, о его увечье слышал лишь мельком из чужих рассказов, и сейчас оно шокировало его.

На женщине был строгий офисный костюм: голубая блузка и юбка темно-песочного цвета. Она носила короткую стрижку, шею прикрывал платок из черной кисеи. Ее полумертвый взгляд остановился на двух подростках, и она пошла быстрее, вся будто подалась вперед.

– Рита, – сказал мужчина, и она снова замедлила шаг. Тогда он обогнал ее и первым подошел к Корби и Аре.

– Я, кажется, вас знаю. Вы одноклассники моего сына. – Когда он говорил, покалеченная сторона его лица вздрагивала. Это производило отталкивающее впечатление.

– Да, – тихо ответил Ара.

– Да, – сказал Корби. Ему трудно было отвезти глаза от увечья.

– И были рядом, когда это случилось.

Ара издал какой-то звук.

– Рита сказала, что он шел на встречу с вами. Мне бы очень хотелось услышать, что там произошло. – Последние несколько слов он произнес раздельно и очень отчетливо. Корби встретил взгляд женщины, и ему вдруг стало нехорошо. Он как будто впервые понял, что случилось.

– Я не виноват, – вырвалось у него.

– Когда человек в семнадцать лет падает с крыши, кто-то всегда виноват.

У Ары потекли слезы.

– Как мне это понимать? Как то, что я говорю с убийцами своего сына?

Корби вспомнил все обвинения Ника, и теперь они, сконцентрированные в словах отца Андрея, вдруг превратились в приговор, в неизгладимое клеймо. «Они все считают, что это я, – подумал он, – и они меня ненавидят».

– Нет, – всхлипнул Ара, – мне просто жаль, мне очень жаль. – Во внезапном порыве он встал навстречу отцу погибшего мальчика и крепко его обнял. Мужчина секунду стоял с безвольно опущенными вниз руками, потом шевельнулся и медленно отстранил подростка от себя.

– Вы не ответили на мой вопрос, – тихо, чеканя каждое слово, произнес он. – Как все произошло?

– Мы просто смотрели, просто видели, – глотая слезы, попытался объяснить Ара, – как они гнались за ним, как убивали его, и мы ничего не могли сделать.

Маргарита Токомина потянула свой шейный платок, будто он ее душил, закрыла им нижнюю половину своего лица и отвернулась. Лицо мужчины хранило каменное спокойствие.

– Мы не могли ничего сделать! Правда! Мы были внизу, а они были на крыше!

– Правда?

– Корби, не молчи. Скажи, как все было!

В этот момент на второй этаж полицейского участка вошли Ник и его отец. Ник сорвался с места и почти подбежал к друзьям, но в двух метрах остановился, как вкопанный. Неожиданно молчание нарушила Маргарита.

– Он иногда рассказывал про Корби. Про то, как разговаривает с Корби. Про то, как ходит куда-то с Корби. Про то, что у вас одна судьба.

Лицо Корби дернулось. Он пытался что-то сказать, но только шевелил губами. Вдруг разрушилась его иллюзорная изоляция, его одинокий выдуманный мир.

– Я раньше даже думала, что он тебя придумал. А теперь оказывается, что ты действительно его одноклассник. И я не знаю, что хуже: придуманные друзья – или такие вот не-друзья, которые стоят и смотрят, как умирает их знакомый.

– Да, это так, – вдруг сказал Ник. – Я хочу, чтобы вы знали правду. Хотя бы какую-то ее часть.

Мужчина повернулся к нему.

– Что?

– В нашем классе ваш сын хотел дружить только с одним человеком. С ним. – Ник показал пальцем на Корби.

– Ник, зачем ты…? – испуганно начал Ара, но Ник не дал ему закончить.

– Но Корби не хотел дружить с Андреем. Поэтому Андрей не стал нашим другом, хотя мог бы им стать. Он мог бы быть счастлив, но Корби все время отделывался от него.

Отец Ника подошел к Корби и протянул тому большой пластиковый пакет.

– Твои вещи. В целости и сохранности.

Корби стиснул ручки пакета. Все смотрели на него, а он по-прежнему сидел на лавочке у засаленной стены коридора.

– Не надо меня ненавидеть, – дрожащим голосом попросил он.

Двери двести пятнадцатой открылись, и на пороге возник Крин. На его лице отразилась досада. Человек из отдела внутренних расследований спутал все его планы: люди, разговоры с которыми он так тщательно разводил во времени, теперь стояли вместе; одни плакали, лица других были искажены ненавистью и отчаянием.

– Господа, – громко обратился он ко всем, – я следователь по делу о гибели Андрея Токомина. Я официальное лицо, которому можно задать все вопросы. Зовут меня Анатолий Геннадьевич Крин.

После заявления Крина на мгновение наступила тишина, а потом родители погибшего подростка в свою очередь представились ему. Пока мужчины пожимали руки, к группе одновременно подошли еще три человека. С одной стороны появились мать Ары и молодой сотрудник, вернувшиеся из двести шестнадцатой. Набожная армянка, перебивая всех, попыталась выразить соболезнования Токоминым, но они, кажется, даже не слышали ее. Из-за спины Крина возник дед Корби. Он приветствовал всех новых лиц общим кивком. Этот кивок заметил отец Ника и, кажется, рассвирепел, хотя и не выразил никак свое негодование. Он регулярно пикировался с отставным полковником на родительских собраниях, и между ними давно установились прочные отношения взаимной ненависти.

В коридоре образовался затор. Какие-то люди, шедшие по своим делам, были вынуждены проталкиваться через толпу, собравшуюся перед дверью двести пятнадцатой, и каждый своим движением и извинениями усиливал общий беспорядок. Крин начал объяснять родителям Андрея что-то о ходе следственных мероприятий и о том, когда они смогут получить вещи своего сына. В этот момент отец Ника не к месту спросил про свой конфискованный вертолет. Следователь сбился, начал отвечать на его вопрос. Дед Корби не удержался от язвительного замечания, а мать Ары закричала, что он ужасный человек. Их совместными усилиями разговор потерял всякий смысл и стал превращаться в отвратительную свару. Правда, почти половина присутствующих молчала. Корби единственный сидел и снизу вверх смотрел на все происходящее. Ему казалось, что его избивали камнями и вот, наконец, прекратили. Он обессилено откинулся к стене. Молчали и Ник с Арой. Молчал молодой человек из отдела внутренних расследований. С холодным вниманием он следил за ходом разговора.