Возвращение призраков - Джеймс Херберт

Она увидела, что впереди среди деревьев кто-то есть, и ее шаги замедлились.

Рут пожалела, что не поехала на машине, но тут же пристыдила себя. Стоял чудесный день, а весной и летом она всегда ходит пешком, если не идет дождь. Да и тогда можно надеть плащ и поднять капюшон, радуясь свежести воздуха, наслаждаясь природой после проведенного в тесном помещении дня. Она ходила этой дорогой всю жизнь, с кем-то или одна, и мало что могло отбить у нее охоту к таким прогулкам. Конечно, было время после того, как Манса посадили, тогда ей не хотелось ходить здесь даже вместе с мамой и папой, но прошли месяцы, ее страхи улетучились, и прогулки больше не казались страшными. А когда она стала на несколько лет старше, то была совершенно счастлива ходить одна. Хотя Рут и не боялась заплутать в лесу, она никогда не углублялась в те темные рощицы, куда любил уводить ее Манс. Даже негустому лесу она предпочитала открытые места.

Девушка шла дальше, ее глаза смотрели вперед, где вроде бы кто-то двигался. Нет, конечно, показалось. Теперь там ничего нет. Она стала пугливой в эти несколько дней после первого... сна? Да, назовем это сном, так гораздо лучше. Нет, никто там не прячется. Ветер пошевелил листву, а облако отбросило тень.

Но нет ни малейшего ветерка, а на небе ни облачка.

Что ж, прекрасно. Кто-то шел через лес, почему бы нет? Это не частные владения. Кто-то прошел мимо, а ее воображение нарисовало призрака. Никто там не прячется, не подстерегает...

Она вскрикнула, когда навстречу кто-то шагнул.

— Дэнни! — Рут издала сдавленный звук, скорее вскрик, а не приветствие. Она подняла руки к лицу, стараясь совладать с дыханием.

— Я не хотел тебя пугать, Руги, — с глупой улыбкой проговорил парень.

Он слегка покачивался, и Рут подумала, сколько же он выпил в «Черном Кабане». Она сама его обслуживала, но голова была занята другими вещами, и ей было не до того, чтобы считать, сколько пинт сидра он проглотил.

— Что ты тут делаешь? — спросила девушка, и охватившую ее на мгновение панику сменило раздражение. — Уже сто лет, как ты вышел из паба.

— Я дожидался тебя.

— Ты мог бы лучше провести свой выходной.

Дэнни Марш подошел к ней, одну руку глубоко засунув в карман джинсов, а другой смахивая рыжий вихор со лба. Это был хулиганистый парень с большими карими глазами и щербатой улыбкой. Он работал в гараже примерно в миле от деревни, а жил вместе с матерью и престарелой бабкой в небольшом домике с верандой, притулившемся у главной улицы.

— Я не мог поговорить с тобой в баре, — сказал он, словно извиняясь.

— Не вижу причин — почему: я была не так уж занята.

— Там неловко. Все слушают.

— Ой, брось, Дэнни. Кому какое дело?

Рут внутренне все еще дрожала, но не хотела, чтобы он заметил ее состояние.

— Мы не можем поговорить с прошлой недели. Но тогда мы неплохо провели время, правда? Я подумал... Я подумал, что могли бы и продолжить.

Она попыталась обойти его, но парень загородил дорогу. Ей это не понравилось.

— Что случилось. Рут? — настаивал он, и его глубокие карие глаза мрачно уставились на нее.

— Ничего. Пропусти меня.

Он схватил ее за руку.

— Просто объясни. Мне казалось, я тебе нравлюсь.

— Нравился... Нравишься. Мне нужно домой, Дэнни, мама ждет меня. — На самом деле мать ушла с Сарой — сначала к зубному врачу, потом за очками, потом за новыми туфлями. Их мать полагала, что уж если забирать младшую сестру из школы, то не просто так; в семействе Колдуэллов считалось, что поездка в город не должна быть связана только с одним делом.

— Пару минут, Руги.

— Нет! — Она не смогла сдержать злобы и, вырвав руку, протиснулась мимо и быстро зашагала по дороге.

Дэнни пошел следом, потом побежал, повернулся к ней лицом и снова загородил путь.

— Почему ты не хочешь говорить со мной? Что я сделал? Это из-за...

— Нет, то, что было между нами, не имеет никакого значения! — отрезала она и отвернулась, ее коробило от запаха сидра. Манс тоже любил сидр, вспомнилось вдруг.

— Я думал иначе. Я думал, ты хотела этого.

Он снова потянулся к ней, на этот раз двумя руками, и схватил за обнаженные плечи. Девушка попыталась вырваться, но он держал крепко и прижал ее к себе и поцеловал, сначала в щеку, а потом, когда она окаменела в его руках, прижался губами — влажнымигубами — к ее губам.

Дэнни знал, что они одни, с одной стороны поле, с другой лес, и вряд ли кто-нибудь проедет мимо в это время дня. Он крепко прижался к ней, лаская ее тело, ее живот оказался напротив его паха, ее груди прижались к его ребрам. Он просунул язык меж ее губ, и слюна — его слюна — намочила ей подбородок.

Паралич, охвативший Рут, напугал ее не меньше, чем намерения Дэнни. Хотя руки у нее были скованы, мысли бешено кружились, и в голове звенел застрявший в горле крик. Она не могла двинуться. Как бы ни пыталась, как бы ни колотилось ее сердце; ее молчаливый крик пронзил мозг, тело сжалось, она не могла пошевелить ни единым мускулом, чтобы оттолкнуть этого... грязного... слюнявого...

Одна рука отпустила ее, скользнув к пуговицам на блузке. Пальцы коснулись ее груди.

Это прикосновение высвободило крик, который вырвался с такой злобой, что напугал храбреца. Тот отшатнулся, и его рука, застряв в блузке, оторвала две пуговицы.

Рут посмотрела на разорванную блузку, увидела свою обнажившуюся грудь, вылезшую из белого кружевного лифчика, и закричала снова, она кричала и кричала.

Дэнни посмотрел на нее умоляющими глазами, протягивая руки, но она начала махать руками и царапать ногтями воздух, опасаясь его приближения. Дэнни быстро опустил руки, а потом бессмысленно шагнул к ней.

Рут бросилась прочь, не разбирая дороги, хлынувшие наконец слезы застилали ей глаза. Лишь бы избавиться от него, подальше от этих грязных похотливых рук, этих поблескивающих мокрых губ! Кустарник цеплялся за юбку, тонкие ветви хлестали по голым плечам и лицу; Рут бежала в лес и слышала, как Дэнни зовет, чтобы она вернулась, кричит, что он не хотел ее обидеть, а ей слышалось, что это кричит Манс, столько лет назад умолявший ее папу теми же самыми словами, тем же плаксивым тоном, так же отрицавший свою вину.

Рут петляла между деревьями, спотыкаясь о корни, отбивая преграждавшие путь ветки, но не останавливалась и даже не оглядывалась проверить, преследуют ли ее; она проламывалась сквозь лес, ища, где бы спрятаться... как она убежала, когда папа застал ее в лесу с Мансом, когда они вместе... занимались... этим. Тогда она где-то спряталась — теперь уже не помнит, где, но там было безопасно и темно. Однако папа все равно разыскал ее, он услышал ее плач и сказал, что ничего страшного, что она не виновата, а Манс больше не причинит ей вреда, не сможет, потому что его запрут там, куда запирают таких грязных отвратительных людей, и наказывают, и никогда не выпускают, чтобы они больше не обижали невинных крошек. Но прежде всего она должна сказать папе, что именно Манс делал с ней, куда совал свои грязные лапы, какую другую часть своего гнусного тела употреблял...