История Стража: кинжал Судьбы - Светлана Кобелева

— Они не могли…

— Я не утверждаю, что они совершили это в злых помыслах, нет… Они поступили так во имя добра, но это все обернулось более большим злом, чем если б было совершенно темными магами… даже на первый взгляд такое безобидное изменение.

— Это не правда! Ты не мог?! Такое невозможно совершить!

— Могу, потому что сила, живущая во мне, позволило это сделать. Если Совет белых вновь решится повторить свое вмешательство в судьбу мира, нельзя предсказать к чему это может привести.

— Но как я могу тебя убить, если…

— У тебя есть подарок отца — кинжал Судьбы. Он способен высосать то, что поселилось в моем теле.

— Но почему?

Я склонила голову, пытаясь забыть все, что было им сказано, но ничего не получалось. Стон отчаяния вырвался из моей груди. Закрыв лицо руками, почувствовала, как из глаз потекли слезы.

— Ты сама понимаешь, что должна это совершить. Ты не хочешь признать, но это должно свершиться. Я видел…

Подняв на него полные слез глаза, я достала, спрятанный под моим одеянием, кинжал. В моих руках он заблестел, покрываясь багряными жилами, сияющими в темноте. Мужчина улыбнулся и произнес:

— Так суждено, — его голос был абсолютно спокоен.

Он стоял предо мной болезненно худой с почти прозрачной кожей, высоко подняв голову, и ждал. В его глазах не было ни просьбы, ни обреченности — лишь пустота. Во мне стал медленно подниматься гнев, злость на него, заставляющего такое совершить. Сжимая рукоять в форме креста, я почувствовала, как кровь вскипает в венах и течет по руке. Меня наполнила жгучая боль. Вскоре ладонь засветилась голубоватым пламенем, переходя на лезвие клинка, смешиваясь с его собственным сиянием. Слезы струились по щекам, мутной пеленой застилая глаза. Я сжала рукоять покрепче и, размахнувшись, вонзила ему в грудь. Его тело стало медленно опадать к моим ногам. Его глаза изменились — черная пелена, застилавшая их, сузилась в зрачок. Они были голубые, чистые, как воды озера. Он не переставал улыбаться, но теперь его улыбка была мучительно-сладкой. Гнев резко исчез, и я поняла, что совершила — упав на колени, обняла его голову одной рукой, другой до сих пор держась за рукоять кинжала. Слеза ужаса и раскаянья брызнули из глаз.

— Прости, прости меня… — шепнула я, ощущая солоноватый привкус на губах.

Внезапно по лезвию клинка поползли пульсирующие зеленоватые потоки. Они концентрировались внутри изумруда на рукояти моего клинка и вскоре он вспыхнул зеленым пламенем, обжигая руку, причиняя нестерпимую боль подобную той, которую я испытала когда вынимала свой меч из колодца огня. Что-то мешало бросить рукоять — она как будто стала продолжением руки. Взглянув вновь на того, в чьей груди торчал кинжал, я ужаснулась. Его тело стало быстро стареть: кожа ссохлась, ребра выступили четче, и через несколько мгновений он рассыпался в прах. Его тут же развеял по полу ветер, сметая те знаки, которые были начерчены в пыли. Я опустила руки. Факелы, висевшие на стенах, гасли по одному. Зеленоватое сияние изумруда на рукояти померкло, и вскоре я оказалась в кромешной тьме. Но стоило мне только подумать о том, что надо было бы осветить помещение, как в руке возник шар бледно-золотистого света. Мне даже не пришлось концентрировать энергию, как это делала раньше. Спрятав кинжал Судьбы, я, как кукла, направилась к выходу из обители. Шаги гулким эхом раздавались в помещении, вселяя в душу страх. Мне стоило немедленно бежать из этой Академии, внезапно ставшей чужой. Меня охватила паника, а перед глазами все время возникала сцена убийства. Я до сих пор ощущала на себе его взгляд, жар, возникший в ладонях, кровь и помнила то, как он превратился в прах. Осознание того, что было совершенно мной, тяжелым грузом легло на плечи. Казалось, тот пригибает меня к земле, замедляя движения, делая невозможным вдохнуть свежий воздух. Свет вдалеке привлек внимание, и я как могла, ускорила шаг. Лунное сияние встретило меня ласковым светом, который совсем не слепил глаза. Быстро погасив шар огня, я вышла из склепа и, поскользнувшись, упала на мягкую траву, ощущая нечто липкое на своих ладонях и лице. В ужасе, вскочив, я вновь упала, уже ощущая на губах металлический привкус. В страхе приподняла руки, желая и в то же время страшась разглядеть, в чем они. По пальцам медленно стекала густая жидкость, отсвечивающая при свете луны темно-красным. Мне стало понято, что это такое, и я закусила губу, чтобы не закричать. Вся моя одежда, лицо, руки были покрыты кровью. Голова закружилась и меня начало тошнить. На шатающих ногах, я отползла от этого места. Глубоко вдохнув, попыталась избавиться от тошноты, и вскоре мне это удалось. Осмотревшись вокруг, увидела в кустах неподалеку что-то белое. Встав на ноги, я подошла к нему, и уже не выдержав, закричала. Передо мной лежал умирающий Единорог. Его угасающие глаза смотрели прямо на меня, от этого тело покрыла мелкая дрожь, и выступил холодный пот. Зажав себе рот рукой, я дотронулась до его головы трясущейся рукой — кожа была едва теплой на ощупь и не сияла как раньше. Он попытался отдернуть голову, чтоб избежать прикосновения, но не смог. Мне показалось, что в сердце как будто вонзили кинжал. В его гриве запутались зеленые листья, а некоторые из прядей зацепились за ветки кустарника. Обернувшись на вход в Обитель, я увидела кровавую дорожку, ведущую к тому месту, где лежал Единорог. Теперь мне стало ясно, чья кровь оказалась на руках. По щекам потекли горючие слезы, обжигающие глаза. Понимая, что меня могут обвинить в убийстве Единорога, я хотела приподняться, чтобы убежать, но сдержала свой порыв. Я видела, как угас огонь в его глазах, и ничем не могла помочь. Вновь наклонившись, закрыла ему глаза, шепча:

— Прости, прости меня…

Сердце учащенно забилось, когда до меня донеслись едва слышимые вдалеке крики. Вскочив, я побежала, не разбирая дороги. Мои движения прервала внезапно возникшая стена, огораживающая сад Тайного Склепа от Академического. Луну закрыли темные, рваные тучи, предвещавшие грозу, как будто само небо гневалось на убийцу столь чистого существа. У меня не было времени, чтобы в образовавшейся темноте искать калитку, поэтому огненный кнут, заменив веревку, помог мне оказаться на обратной стороне преграды. Приземление оказалось не очень мягким. Поднявшись с земли, я направилась к конюшне, которая привлекла внимание в темноте своим светом. Ветки деревьев цеплялись за волосы, рубашку. Они царапали лицо, но у меня не хватало сил обращать на это внимания, во мне остались лишь желания быстрее добраться до конюшни и покинуть Академию. Вскоре одно из них исполнилось — невдалеке показалась дверь, ведущая в помещение для коней. Стон облегчения сорвался с моих губ, но расслабляться было раньше времени — я заметила вьюта, охраняющего вход. Он стоял, с сосредоточенным видом вглядываясь в темноту. Когда его взгляд метнулся в мою сторону, то я постаралась не производить лишних звуков, резких движений. Мысль пришла спонтанно — на заднем дворе они запасали сено. Метнувшись тенью вдоль плетеного забора, я подожгла один из стогов и вернулась на место. Началась паника, и вскоре вьют покинул свой пост, чем грех было не воспользоваться — в стойлах стояло более четырех дюжин отменных лошадей разных мастей с лоснящими шкурами. Но только один из них смотрел на меня по-особенному. Мне показалось, что это был именно тот, кто принес меня на своей спине в Орде. Рискуя быть замеченной, я пробралась к его стойлу, отвязав и накинув седло, вскочила на спину. Вовремя — потому что, крича и толкаясь в высокие деревянные двери конюшни, вбежали три вьюта. Конь вылетел на них стрелой, и они шарахнулись в разные стороны. Во весь опор, летя через двор, я молилась Арикону, чтобы погоня не настигла меня. На счастье мост был не до конца поднят. Конь остановился: под нами чернел ров, и дна его не было видно, но я знала, что, упав туда — уже не поднимусь вновь. Слева на стене что-то блеснуло — алтарь четырех ветров сиял в темноте, знак стихии воздуха. Как назло вспомнился Кетан, его красивое печальное лицо, нежные губы — конь развернулся, повинуясь приказу. У основания моста, взглянув напоследок на печальную луну, я вонзила пятки в бока животного. Он тоже решился на тот отчаянный поступок, от которого зависела наша жизнь. Лишь несколько мгновений полета, боль в сердце и глухой стук копыт о край рва — стены Академии, в которых провела, как мне казалось, пол своей жизни, быстро погружались в ночь.