Фарт - Б. Седов

– И что же они тебе рассказали?

– А то, что он агент международного сионизма, и его настоящая фамилия не Разин, а Разман. И что евреи всего мира хотят руками братков все богатства к себе прибрать. Мол, когда он, Знахарь то есть, Америку раком поставит…

Карапуз повертел пальцем у виска и сказал:

– Насмешил ты нас, конечно, здорово. Но только ты это где-нибудь в другом месте не скажи. Могут понять не так, и тогда будут у тебя неприятности. Большие неприятности.

Карапуз посмотрел в зеркало, включил задний ход и медленно выехал с газона.

Когда «БМВ» снова оказался на асфальте, Карапуз, задумчиво глядя на дорогу, сказал:

– Знахарь – это тебе не ты или я. Это – фигура. Вор в законе, авторитет, несколько ходок, и что ни ходка, то побег, несколько побегов, а один даже на ракетном ранце.

– Да ну! – изумился Пинцет.

– Точно говорю. Братва не даст соврать.

На заднем сиденье дружно закивали.

– Прямо из двора «Крестов». Там концерт шел в честь трехсотлетия Питера, так он прямо со сцены – вжик! Только его и видели. Потом по телевизору показывали. Там эти музыканты снимали все на любительскую камеру, чтобы потом хвастаться, какие они хорошие ребята, перед зэками, мол, выступают, и заодно это сняли. А после того как все кончилось, пленочку на Чапыгина отнесли, и вечером, в новостях…

– Ну дает! – восхитился Пинцет.

– А народу он завалил… Человек пятьдесят только сам. Лично. Ну и вокруг еще полегло.

– Это что – там, в «Крестах»? – не понял Пинцет.

– Тьфу, блин! – Карапуз объехал белку, нахально выскочившую на дорогу, – какой же ты непонятливый! Не в «Крестах», а вообще, – за свою жизнь. Про него такие легенды ходят – закачаешься. Ты у братков поспрашивай, они тебе расскажут.

– Ладно… – Пинцет недоверчиво повертел головой, но вслух своих сомнений высказывать не стал.

– Знахарь, он… – на лице Карапуза засветилась сдержанная гордость за своего соотечественника, – он, скажу я тебе, настоящий русак. Россия еще всем покажет!

– Россия – вперед! – раздался с заднего сиденья голос Фюрера.

– А ты что, за «Спартака» болеешь? – оживился Пинцет и повернулся к нему.

– Ну!

И разговор перешел в область футбольных соображений.

Джип, в котором сидели Сервантес и трое его амигос, стоял в пятидесяти метрах от магазина Самуила Шапиро. Сам Шапиро, которого постоянные покупатели из числа натуральных американцев называли Сэмьюэлем или просто Сэмом, торчал за прилавком и, шевеля губами, отсчитывал деньги, которые через десять минут должен был передать посланникам Коли Швейка, наместника Знахаря в Лос-Анжелесе.

Сервантес, как старший группы, знал, что нужно делать, и поэтому достал из кармана четыре трубочки кокаина. Это был совершенно новый вид упаковки, и если бы его можно было запатентовать, как в свое время сделали изобретатали шариковой ручки и банки для пива, то автор этой оригинальной идеи, тридцатилетний Уилли Квадропулос, стал бы богат, как Майкл Джексон. Но, увы, его судьба сложилась иначе – будучи сам наркоманом, он успешно использовал собственное изобретение до тех пор, пока его изношенный организм не отказался жить. Мертвое тело, в соответствии с пожеланиями умершего, отвезли в океан и бросили на съедение рыбам. Квадропулос приходил в ужас от мысли о том, что ему грозит перспектива лежать в темном и тесном гробу и, откидывая копыта, успел сказать своим друзьям, чтобы его бросили в море, что они и сделали.

А изобретение его было простым и остроумным. Тонкая трубочка, в которой находилась отмеренная доза кокаина, выстреливала содержимое туда, куда ее вставишь. Хоть в задницу. Для этого нужно было только нажать на нее особым образом. Квадропулос, пока был еще жив, время от времени начинал судорожно думать, как бы использовать это изобретение в мирных целях, но ничего у него из этого не вышло, и новую прогрессивную технологию смогли оценить по достоинству только кокаинщики и сотрудники отдела по борьбе с наркотиками.

Итак, Сервантес достал из кармана четыре капсулы с кокаином, подумал и достал еще четыре. На такие дела, как это, лучше всего ходить под хорошим кайфом. Тогда и страха нет, и реакция что надо, в голову приходят оригинальные ходы, да и вообще – торчать приятно.

Раздав капсулы, Сервантес сказал:

– Дернем перед самым началом.

Амигос, наладившиеся уже было стрельнуть себе в носы кокаином, приуныли, а Сервантес строго повторил:

– Я сказал – перед самым началом. Русских-то еще нет, вдруг они опоздают?

Но русские не опоздали.

Буквально через несколько минут в конце улицы показался черный «БМВ» с тонированными стеклами и стал медленно приближаться к магазину.

Сервантес предостерегающе поднял палец и сказал:

– Когда они войдут в магазин – начинаем.

Амигос кивнули и достали из-под сидений автоматы.

«БМВ» остановился напротив магазина, и из него вышли пятеро крупных парней с короткими стрижками и мощными затылками. Угрюмо оглядевшись, они неторопливо вошли в магазин Шапиро, и Сервантес, державший наготове сразу две капсулы, воткнул их в обе ноздри и резко сжал.

Капсулы щелкнули и выстрелили точно отмеренными дозами кокаина. Амигос последовали его примеру. Сильно втянув носом белоснежный туман, Сервантес почувствовал, как в его мозг воткнулась морозная сосулька и начала прорастать ледяными ветками. По телу пробежала холодная волна освобождающей легкости и, отразившись от подошв, ринулась в голову. Ударив в купол черепа, она рассыпалась на миллиард сверкающих снежинок, и Сервантес ощутил себя легким, быстрым и неотразимым. Взглянув новыми глазами на своих друзей, он убедился в том, что они летят вслед за ним на гребне кокаиновой волны, и глубоко вздохнул. Радость и облегчение охватили Сервантеса, и он, передернув затвор «Узи», сказал:

– Сейчас мы надерем жопу этим русским медведям.

Он врубил передачу, и джип прыгнул вперед, как большая железная лягушка.

Подлетев к дверям магазина, Сервантес нажал на тормоз и, завизжав резиной, машина резко остановилась. Четверо латиносов выскочили на асфальт и, держа в руках автоматы, бросились внутрь.

В это время Шапиро, гостеприимно улыбаясь и похлопывая дорогих гостей по широким спинам и могучим плечам, приглашал их пройти во внутренние помещения, где и положено делать дела.

Услышав дребезг резко распахнувшейся двери, Карапуз обернулся и увидел, что в магазин ворвались четверо вооруженных короткими автоматами парней, чернявость и кудрявость которых будила воспоминания об Острове Свободы и Фиделе Кастро.

Оказавшись в уютной полутьме магазина после яркого солнечного света, кокаиновые солдатики ослепли на несколько секунд, и этого короткого времени вполне хватило на то, чтобы Карапуз, сообразив, что это вооруженный налет, крикнул:

– Пацаны, измена!

Пацаны сориентировались сразу же.

В их руках появились пистолеты, и когда через два удара сердца Сервантес наконец увидел цель и направил ствол «Узи» в сторону открытой двери, около которой столпились теперь уже вооруженные братки, то в тот же миг, как он нажал на спуск, в его голову ударила чугунная гиря, летевшая со скоростью света.

Он даже не успел удивиться.

Все исчезло, а главное – исчез он сам. Его пустое тело упало на пол, а пули, которые он все-таки успел выпустить, испортили комплект хоккейного обмундирования, висевший под самым потолком.

Пуэрториканцы, размахивавшие модными автоматами и воодушевленные лошадиной дозой кокаина, воспринимали происходящее как красивый фильм, в котором они играют главных героев, принимали красивые позы и выкрикивали красивые фразы, поливая при этом пулями все, кроме тех, к кому пришли.

Русские же знали, что никакого кайфа в этой грязной мужской работе нет, и поэтому за несколько секунд угрюмо и по-деловому уложили оставшихся троих нападавших. Акция провалилась, но сеньор Кордова об этом пока еще не знал.

Карапуз подошел к двери, успевшей закрыться до того, как началась стрельба, и осторожно выглянул на улицу. Постояв около приоткрытой двери минуты две, он убедился, что на пустой улице по случаю небывалой жары никого нет, и, похоже, инцидент остался незамеченным.

В это время Барыга, подошедший к трупам, лежавшим в живописных позах, посмотрел на них, громко выругался и сказал:

– Ну, падлы! Все этому Кордове неймется!

Карапуз оглянулся и закрыл дверь.

Задвинув красивую бронзовую щеколду, он опустил жалюзи и подошел к Барыге. Взглянув на покойника, он спросил:

– Ты что, знаешь его?

– А кто ж его не знает, – пожал плечами Барыга, – это ж Сервантес, личность известная. А паханом у них Кордова, здешний авторитет по части кокса. Как раз те самые ребята из противоположных окопов.

– Та-а-ак… – Карапуз почесал затылок, – это значит, войнушка всерьез пошла. И, главное, непонятно, по чью душу они приперлись – по нашу или к Шапире…