Рыцари - Линда Миллер

- Дэйн?

Он повернулся на другой бок, готовясь ко сну.

- М-м?

- А как же ты?

Дэйн что-то пробормотал, но Глориана не поняла его слов, а только догадалась, что это какое-то изощренное ругательство.

- Спи, Глориана, - сказал он.

Она глубоко, удовлетворенно вздохнула.

- О, я-то усну, но все же я беспокоюсь о тебе.

- Не надо, - Голос Дэйна звучал отстраненно, будто между ними ничего не произошло. - Половину своей жизни я был солдатом и пережил куда более тяжелые испытания, чем этой ночью.

Глориана смотрела вверх, в темноту.

- Прости меня, Дэйн, - пробормотала она. - Я думала только о своих желаниях, мне и в голову не пришло, что это причинит тебе страдания.

Кенбрук вновь выругался и придвинулся к ней, скрипнув пружинами.

- Честь - тяжкий груз. Но в том, что касается вас, леди Глориана, я буду честен во что бы то ни стало. А теперь, если в тебе осталась хоть капля милосердия, перестань мучить меня, напоминая о том, чего не было, и засыпай!

Глориана была еще совсем неопытна, несмотря на все удовольствия этой ночи. Но инстинкт безошибочно подсказал ей, что Дэйна можно было бы соблазнить, просто прижавшись к нему, поцеловав или дотронувшись.

Но Глориана тоже хотела быть честной. Без ее разрешения Дэйн ни за что не притронулся бы к ней. По каким-то причинам Кенбрук не хотел подтверждать их союз. Это разрывало Глориане сердце, но тем не менее она уважала его желания. Его тело принадлежало ему одному, и он имел право распоряжаться им по своему усмотрению.

- Тогда спокойной ночи, - сказала она. - И спасибо.

Он громко и зло даже не простонал, а прорычал.

- Что я такого сказала? - спросила немного уязвленная Глориана.

Кенбрук ничего не ответил. Он встал с кровати и принялся шарить в темноте, очевидно, разыскивая одежду. Он на что-то натыкался, спотыкался, и время от времени Глориана слышала его сдавленное ругательство.

Она боролась с желанием рассмеяться - ее состояние напоминало истерику, ведь их положение отнюдь не выглядело забавным. Они были пленниками, и неизвестно, сколько им еще придется просидеть взаперти.

- Что ты делаешь? - спросила она, когда смогла наконец говорить. Теперь ее душил не смех, а слезы. Но она скорее бы выбросилась в окно, чем снова расплакалась в присутствии Дэйна.

Он не ответил, но Глориана услышала, как он снял крышку с кувшина с вином. Она вздохнула, устроилась поудобнее и закрыла глаза.

В предрассветный час Кенбрук наконец вернулся. Он улегся в кровать полностью одетым и до утра спал беспробудным сном.

На следующее утро, проснувшись, Глориана села на кровати, натянув одеяло до подбородка. В окна башни лился яркий солнечный свет, заполняя комнату жидким золотом. В свете дня комната уже не казалась мрачной темницей, а скорее напоминала хорошо меблированные покои замка. Было заметно, что комнате постарались придать жилой вид.

В комнате было несколько жаровен и достаточно угля для их растопки, много еды и питья, чистая вода. Гарет или Элейна позаботились даже об одежде: в углу стояли сундуки с ворохом одежды. Паутина отовсюду была сметена, а на полу лежали свежие тростниковые циновки.

Кенбрук лежал на животе рядом с Глорианой. Его спина вздымалась и опускалась, дыхание было ровным, что говорило о глубоком сне. Глориана наклонилась к нему и осмотрела рану у него на затылке, которая уже почти зажила, потом поднялась и на цыпочках подошла к разрисованному занавесу.

За ним, как она и ожидала, скрывался туалет, то есть простой горшок. Потом она оделась, умылась водой из тазика, стоящего возле кровати. Кенбрук пошевелился и, проснувшись наконец, приподнялся на локте.

- Так, значит, это все-таки явь, а не кошмарный сон, - разочарованно протянул он.

- Да, - подтвердила Глориана, вытирая полотенцем лицо и руки. Сейчас она испытывала смущение и неловкость по поводу того, как провела эту ночь.

- Итак, - продолжила она, пытаясь сохранить достоинство, - конец нашему перемирию.

Кенбрук с трудом приподнялся на кровати, положив руку на ноющий затылок.

- Не испытывай мое терпение, женщина, - предупредил он. - В утренние часы, да еще оказавшись в такой дурацкой ситуации, я за себя не ручаюсь.

С противоположного берега озера донесся чистый, хрустальный перезвон колоколов.

- Мы пропустим утреннюю мессу, - заметила Глориана, решив придерживаться в разговоре с Кенбруком нейтральных тем, чтобы ненароком не задеть его.

- Что ж, - ответил он, вставая с постели, - очень жаль. - Пошатываясь, Кенбрук направился в другой конец комнаты ж корзинам с едой. Порывшись в их содержимом, он извлек наконец краюху хлеба и кусок сыра.

- Давай поразмыслим о судьбе злополучного Иосифа, которого предали и обобрали собственные братья, а потом кинули в темницу.

Глориана возвела очи горе. Она старалась держать себя в руках, но если Кенбрук станет сравнивать себя с персонажами священного писания, то она будет просто не в состоянии оставаться в рамках приличий.

Жуя хлеб и сыр, Кенбрук подошел к северному окну, которое выходило на озеро и из которого открывался прекрасный вид на замок Хэдлей.

- Будь ты проклят, Гарет! - прокричал он во все горло, и его голос эхом прокатился по долине. - Чтоб тебе сгореть в аду!

- Глупо заниматься бесполезными вещами, - язвительно сказала Глориана. Она тоже взяла себе еды и села к столу. - Никто не услышит тебя, никто не придет, чтобы спасти нас. Все знают, что в Кенбрук-Холле водятся привидения. Тебя примут за духа. - Глориана не удержалась, чтобы не вставить шпильку: - За злого духа.

Дэйн повернулся к ней, лицо его было мрачно. Никто бы не поверил, что вчерашний Дэйн и сегодняшний - один и тот же человек.

- Им придется вернуться, чтобы принести нам еды и питья, если только они не хотят, чтобы мы тут умерли от голода и жажды, - сказал он. - И тогда мы постараемся вырваться отсюда. Кровь Христова, когда Гарет попадется мне в руки, клянусь, он пожалеет, что не умер в младенчестве!

Глориана не отрывалась от еды, стараясь держать под контролем свои чувства.

- Как вы оптимистичны, сэр, - сказала она. - Даже такой сильный мужчина, каким вы себя представляете, не смог бы справиться с дюжиной лучших людей Гарета.

Кенбрук отодвинул стул, перевернул его и сел лицом к Глориане. В его голубых глазах плескались серебристые всполохи, а внешность только выигрывала от того, что золотистые волосы были в беспорядке.

- Мне кажется, прошлой ночью я нравился тебе больше, - сказал он. - Ты снова и снова выкрикивала мое имя, и, если солдаты Гарета стояли на посту в коридоре, они наверняка решили, что дело уже сделано.

- Прекрати сейчас же! - Этот приказ был произнесен почти с мольбой.

Дэйн откусил сыра, потом долго и тщательно жевал его.

- Это ведь тот самый стул, - продолжал он безжалостно, - возле которого ты стояла, задрав ногу, а я...

- Да! - вспыхнув, воскликнула Глориана. - Да, будь ты проклят, это тот самый стул! Зачем ты унижаешь меня?

Выражение лица Кенбрука смягчилось.

- Хороший вопрос, - сказал он. - Наверное, мне стоит вновь ублажить тебя, моя дорогая жена, чтобы вернуть твое расположение. По крайней мере, тогда ты н е сможешь поносить меня, пока не придешь в сознание.

Глориана опустила глаза, испытывая унижение оттого, что даже сейчас готова покориться ему.

- Я признаю, - сказала она тихо, - что никогда не знала таких наслаждений, которые ты дал мне. Но позволь мне напомнить, однако, что мое тело принадлежит только мне. Муж или не муж - ты не имеешь на него никаких прав.

Дэйн молчал. Наконец Глориана подняла на него глаза. Кончиком ножа он подцепил кусок хлеба и отправил его себе в рот. Этот жест заставил Глориану возбужденно заерзать на стуле.

- Я отступлю перед неизбежным, - сказал он. - Я буду любить тебя, Глориана. Расчет Гарета оказался верным: долго так продолжаться не может. Еще пара таких ночей, как вчера, и я сломаюсь.

- Ты собираешься силой взять меня?

Дэйн отрезал еще хлеба и съел его. Он немного помолчал, чтобы подразнить ее.

- Мне не придется принуждать тебя, Глориана, - снисходительно сказал он. - Ты очень темпераментная штучка. Я могу пробудить в тебе желание даже не прикоснувшись.

Глориана понимала, что он прав, но его самоуверенность вывела ее из себя.

- Не так уж вы неотразимы, сэр, как думаете.

Кенбрук улыбнулся.

- Вчера ночью я только начал знакомить тебя с чувственными удовольствиями, - сказал он. В его голосе слышалась томность и чувственность, а слова подействовали на Глориану, как заклятье.

Она попыталась взять себя в руки, но чувствовала, что под его взглядом вновь теряет контроль над собой. Она выпрямилась на стуле и смотрела сквозь Кенбрука, будто он был прозрачным, как стекло. Она приказывала себе не видеть, не слышать, не чувствовать.

Своим низким хриплым голосом, он стал говорить о наслаждениях плоти. Он будет возбуждать, дразнить ее, доведет до чувственного экстаза и, отказав в удовлетворении желания, начнет все сначала. Дэйн знал, что она будет шептать ему в забытьи страсти и какие слова сорвутся с его уст. Он рассказывал о том, как станет ласкать ее разгоряченное тело.