Героини - Эйлин Фэйворит

— Трамвай грохочет, дребезжит, по улицам города мчит! — не унималась Кристина. — Вам меня не запереть, ничего не выйдет!

А потом она проделала трюк, которому нас обучали в драмкружке. Изобразила тряпичную куклу — обмякла и рухнула на пол.

— Пенни! Я всегда зависела от доброты незнакомцев! И это достает меня всякий раз, мать его!

Санитары подхватили ее под локти и потащили к двери. Темные волосы Кристины свешивались на лицо, пачкались в крови.

Я поднялась, и комната закружилась перед глазами. От вида крови у меня всегда темнело в глазах, подгибались колени. Я закрыла глаза и вытянула руки.

«Приди и спаси меня, Конор. Пожалуйста, поспеши! А то я не знаю, что сделаю!»

Ноги Кристины в грязных носках скрылись за порогом.

— Сядь! Сядь немедленно, кому говорю! — Пегги совсем запыхалась — нелегко с таким весом бегать по комнате и звонить в колокольчик, чтобы утихомирить девочек. Она остановилась и оперлась на стол, грудь ее тяжело вздымалась. — А ну, быстро по палатам!

Но я продолжала стоять с закрытыми глазами и вытянутыми вперед руками, словно пыталась остановить кружение комнаты. И беззвучно твердила: «Конор, быстрее! Приди!» Наверное, в тот момент я походила на мраморную статую — так мне казалось. Сверху из кондиционера сильно дуло, волосы развевались.

«Я помогу тебе вернуть Дейрдре, обещаю! Я сделаю все, что ты хочешь!»

Ледяная рука ухватила меня за локоть, тряхнула.

— Перестань строить из себя сумасшедшую, — прошептала Флоренс.

Но я по-прежнему не открывала глаз. Флоренс отвела меня в палату. Я плелась за ней, как слепая за поводырем. Я не хотела ничего видеть и слышать, боялась по-настоящему сойти с ума. Только считала шаги до палаты, и с каждым новым шагом ко мне возвращался здравый смысл. Я больше не должна говорить о героинях, иначе мне никогда не выбраться из отделения.

Час спустя я, мрачная и молчаливая, лежала на кровати, шторы на окне были задернуты. Эта почти пустая комната меня угнетала, здесь было все не так, как дома. Но тем не менее здесь я чувствовала себя в относительной безопасности. Я мучилась и никак не могла понять: как Кристине удалось заставить меня выложить все о героинях? До чего же хитро — втереться в доверие, быть такой искренней и понимающей, а потом использовать информацию против меня. Может, она мне позавидовала? Мне, одинокому подростку? Странно все это. Но все же нельзя было перекладывать всю вину на Кристину. Ведь это я нарушила данное маме обещание строго хранить тайну. Только теперь мне стало ясно, что может случиться, если нарушить клятву. В общении мамы с героинями были два главных принципа: обеспечить им надежное укрытие и как можно меньше вмешиваться в их судьбы. До меня только сейчас дошло, насколько неустойчивым было их существование. Я ожидала, что Кристина сочтет меня сумасшедшей, но не думала, что позавидует мне. Если я хочу выжить в этом проклятом отделении, то придется стать жестче и хитрее. Я повернулась на бок и закрыла глаза. Передо мной всплыло лицо героини, которая прибыла в «Усадьбу» прошлой зимой. Она прогостила недолго, но я узнала о ней достаточно, чтобы понять: есть все основания восхищаться Скарлетт О’Хара.

Глава 14

Несколько месяцев назад ранним декабрьским вечером я сидела внизу, за стойкой в приемной, и листала книгу регистраций. На зимних каникулах гостей в «Усадьбе» обычно не было. На Рождество мы закрывались и уезжали погостить в город к деду и бабушке. Я уговорила маму платить мне два доллара в час за то, что буду сидеть в приемной (я тогда копила деньги на новую обстановку для своей комнаты). Я слушала хиты по радио и изучала книгу регистраций. В 1973 году героини редко посещали нас. В марте была Дейзи Бьюкенен (настоящий кошмар!), в августе жила Офелия.

Глухо тикали старинные напольные часы, и было так скучно, что почти захотелось, чтоб отворилась дверь и в дом впорхнула очередная героиня. И тут, как по заказу, дверь на самом деле распахнулась и в прихожую, шатаясь, вошла женщина. Черные волосы растрепаны, лицо белым-бело, как заснеженные березы за окном, лиловые круги под глазами. Но их нефритовый цвет да еще тончайшая талия сразу же подсказали мне, кто это такая. Хотя, конечно, Вивьен Ли была куда красивее. Женщина протянула дрожащую руку к стойке, хотела ухватиться за нее, но пошатнулась и рухнула на холодный плиточный пол.

— Грета! Сюда! На помощь! — крикнула я, выбежала из-за стойки и присела рядом с незнакомкой. Осторожно приподняла ее голову и почувствовала, как в основании черепа набухает шишка. Глаза несчастной были закрыты, веки дрожали, точно ей снился кошмар. — Мама!

Вбежала Грета в желтых резиновых перчатках, с которых капала мыльная пена.

— Что за шум?.. О господи!

— По-моему, это Скарлетт О’Хара.

Швырнув перчатки на пол, Грета подсунула руки под тоненькую Скарлетт и подняла ее. Героиня была одета в кроличью шубку с кожаным поясом. Бегом, перескакивая через две ступеньки, Грета понесла Скарлетт наверх с такой легкостью, точно то была пушинка, а не женщина.

— Я принесу лед, надо положить ей на голову! — крикнула я.

— Лучше чайник поставь. Бедняжка промерзла до костей.

Я бросилась на кухню и столкнулась в дверях с мамой.

— Там наверху… Скарлетт О’Хара!..

Глаза мамы расширились, она поднесла ладонь ко рту, чтоб скрыть улыбку.

— Она в обмороке!

— Должно быть, война в самом разгаре, — пробормотала мама и бросилась наверх.

К тому времени, когда я приготовила чай и пакетик со льдом и принесла все это в спальню гостьи, Скарлетт уже очнулась. Она сидела на кровати с резной деревянной спинкой, обложенная подушками. В этой комнате имелись отдельная ванная и большой балкон, но сама спальня была невелика. Мы трое столпились возле постели, любуясь необыкновенным цветом ее глаз и благодаря судьбу за то, что в разгар зимы послала нам столь замечательную гостью.

— Пойду-ка сварю ей супчик, — сказала Грета.

— А я подберу теплую ночную рубашку и халат, — добавила мама.

— А я могу принести еще подушек, — вызвалась я.

Скарлетт приподняла руку, защищаясь от яркого верхнего света, и гневно сверкнула глазами.

— Лучше виски! Я говорила Порку, мне нужно виски, и немедленно! — В ее слабом голоске отчетливо слышался сочный южный акцент.

— Не думаю, что… — начала было мама.

— Она была на войне, — перебила Грета. — А потому виски в самый раз.

— Вы так добры, — сказала Скарлетт и снова откинулась на подушки.

Грета наклонилась и прошептала на ухо маме:

— Да она покруче будет, чем Кэтрин Эрншо.

Мама кивнула и опустила глаза. Достаточно было одного упоминания о Кэтрин Эрншо из романа «Грозовой перевал»,[15] и мама тут же съеживалась, как побитая собака. Я не припоминаю, чтобы мама с Гретой когда-нибудь обсуждали героинь, но всякий раз, когда речь заходила о Кэтрин Эрншо, я не понимала, что это за птица. А все попытки уговорить маму рассказать о ее визите терпели фиаско. Было очевидно, что и от Греты не многое узнаешь. Вообще она часто отмалчивалась, особенно когда речь заходила о войне. Поначалу я немного удивилась, что Грета знакома с историей Скарлетт, но позже узнала, что «Унесенные ветром» были в Германии настоящим бестселлером. Обычно Грета держалась от героинь подальше, но беженцы и эмигранты военных времен вызывали у нее глубочайшую симпатию и сострадание. Скарлетт казалась жалкой, худенькой и больной, но Грета понимала, что это выдающаяся личность и маме с ней в одиночку не справиться.

Первые часы пребывания героинь в «Усадьбе» — самые сложные. Никогда не знаешь, как они поведут себя. Офелия без конца расхаживала по комнатам; Фрэнни любила сидеть на подоконнике и смотреть на луга. Мы пока не определили, из какой части романа явилась Скарлетт (для мамы это было очень важно, так как могло подсказать, как себя вести и что делать дальше), но было очевидно, что бедняжке надо как следует выспаться. Я не отрывала глаз от этой женщины. Меня волновала ее хрупкая красота. Скарлетт была необыкновенно женственной. Кожа прозрачная, глаза под опущенными веками непрерывно двигались. Я тихонько отошла от кровати и выглянула на балкон. Туда намело снегу, который вздымался в углу пухлой белой шапкой, похожей на колпак гнома. Ветер надрывно завывал в ветвях вязов, где чудом уцелели несколько смерзшихся листьев. Я порадовалась, что Скарлетт сейчас в тепле и безопасности. Я очень надеялась, что и у Фрэнни все хорошо. Было бы здорово, если бы она и в самом деле вернулась в свою историю. Мама на цыпочках подошла к окну и опустила жалюзи, задернула тяжелые темно-бордовые шторы. Радиатор тихо пощелкивал, Скарлетт стонала во сне.

— Эшли!..

Мы с мамой переглянулись, затем она строго покачала головой, точно знала, что я готова броситься к постели и начать отговаривать Скарлетт любить его. Мама напрасно волновалась. Это случилось за несколько месяцев до прибытия Эммы Бовари, до того, как взыграли подростковые гормоны и я взбунтовалась. Я несколько раз смотрела фильм «Унесенные ветром» и прекрасно понимала: переубеждать Скарлетт не стоит и пытаться.