Ночная стража - Терри Пратчетт

Лоуни пожал плечами.

— Тут уж я не знаю. Все, я закончил с ним. Было бы неплохо, если б он немного полежал спокойно. — Он осмотрел полки с бутылками. — Сколько времени он должен не двигаться?

— Вы и это можете?

— Разумеется. Это неприемлемо в медицинской практике Анк-Морпорка, но, учитывая, что здесь принято бить человека по голове деревянным молотком, он, вероятно, останется в выигрыше.

— Нет, я имел в виду, что вы, врачи, не должны причинять людям вред?

— Только в случае обычной некомпетентности. Но я не против отключить его еще минут на двадцать. Конечно, если вы хотите огреть его дубинкой, я не буду вам препятствовать. У последнего гостя Каченса, которого я лечил, было свернуто несколько пальцев. Так что, если хотите оставить ему несколько синяков на память, я могу подсказать вам некоторые чрезвычайно чувствительные…

— Нет, спасибо. Я просто оттащу его подальше и оставлю на улице.

— И все?

— Нет. Потом… я распишусь на его чертовом гипсе. Так что он увидит это, когда очнется. И буквы будут чертовски большими, чтобы он не смог их стереть.

— Именно это я и называю чувствительной зоной, — усмехнулся Лоуни. — Вы занятный человек, сержант. Вы быстро наживаете себе врагов.

— Я никогда не интересовался шитьем, — вдруг произнес Ваймс, взваливая человека на плечо, — но что может быть в корзине швеи, как думаете?

— Ну, не знаю. Иголки, нитки, ножницы, шерсть… что-то в этом роде, — ответил Моззи Лоуни.

— Не слишком тяжелые вещи?

— Не особо. А почему вы спрашиваете?

— Да нет, ничего, — отозвался Ваймс, запоминая это. — Просто мысль. Пойду, оставлю нашего дружка где-нибудь, пока еще туман не ушел.

— Хорошо. Я приготовлю завтрак. Печень. Телячью.

Зверь помнит. В этот раз Ваймс спал крепко.

Он всегда предпочитал спать днем. Двадцать пять лет ночной работы оставили свой отпечаток. В темноте всегда было легче. Он знал, как стоять неподвижно, а этим немногие владеют, и как сливаться с тенью. Другими словами — как нести стражу и смотреть, оставаясь незамеченным.

Он помнил Найдуваса Каченса. Многое из всего этого вошло в историю. Бунт произошел бы в любом случае, с ним или без него, но Каченс был последней каплей.

Он обучался в Школе Наемных Убийц, и его никогда бы не взяли в стражу. Он соображал слишком хорошо, чтобы быть копом. По крайней мере, слишком неправильно. Но он сумел произвести впечатление на Ветруна своими теориями, его приняли сержантом и тут же повысили до капитана. Ваймс никогда не интересовался, почему; может, офицерам не нравилось, что такой любезный джентльмен таскается по улицам с остальным отребьем. Кроме того, у него были слабые легкие, или что-то в этом роде.

Ваймс не был против интеллекта. Кто угодно, достаточно смышленый, чтобы отпустить дверную ручку, мог в старые времена стать настоящим монстром, но чтобы тебя продвинули выше сержанта, нужно запастись мешком хитрости, уловок и уличной мудрости, что при плохом освещении могло сойти за «разум».

Но Каченс начал не с того. Он не смотрел вокруг, не учился и не решил однажды «Таковы люди, как нам с этим быть?». Нет, он сел и подумал: «Такими люди должны быть, как нам изменить их?». Да, это вполне нормально для священника, но не для полицейского, потому что терпеливый, педантичный способ управления в его голове свернулся на полицейские методы.

Взять хотя бы Закон Об Оружии. Оружие используется во многих преступлениях, решил Каченс, так что, если запретить его ношение, то снизится и уровень преступности.

Ваймс даже представил, как посреди ночи он сел в кровати и сам себя заключил в объятия, когда это ему приснилось. Конфискуйте оружие, и преступлений не станет. Это было разумно. Это бы даже сработало, если б было достаточно полицейских — допустим, трое на одного жителя.

Как ни странно, оружия сдали совсем немного. Лишь одна загвоздка каким-то образом ускользнула от Каченса, а именно: преступники не подчиняются закону. Это, более или менее, главное требование. Им совершенно не важна безопасность улиц для кого-либо, кроме них самих. И они не верили своему счастью. Все равно, что праздновать Страшдество каждый день.

Некоторые горожане, в общем-то, обоснованно считали, что что-то пошло не так, раз уж оружие могут носить только непослушные люди. И их арестовывали. Если обычного полисмена слишком часто пинают в пах, и если он подозревает, что его шефам на это наплевать, то, по понятным причинам, он старается арестовывать тех, кто не попытается избить его, особенно если они слегка заносчивы и носят более дорогие одежды, чем он может позволить себе. Количество арестов взмыло вверх, и Каченс был крайне этим доволен.

Стоит отметить, что некоторых арестовывали за ношение оружия после наступления темноты, но были и за нападение на стражу. Это ведь Нападение На Должностное Лицо Города, чудовищное и презренное преступление, гораздо серьезнее, чем всякие там кражи.

Не то чтобы в городе царило беззаконие. В нем действовало множество законов. Просто было не слишком много возможностей не нарушать их. Каченс не понял простейшего принципа: арестовать преступника и, в несколько грубой манере, превратить его в честного человека. Вместо этого он брал честных людей и делал из них преступников. А стража, в целом, стала просто еще одной бандой.

А потом, когда все чертово варево начало закипать, он придумал антропометрию.

Плохие полицейские всегда находили свои способы дознания. В те старые деньки — ха, то есть сейчас — они включали в себя пальцеплюшки, молотки, маленькие заостренные щепки и, конечно же, обычный ящик стола, истинное благо для торопливого копа. Каченсу это было ненужно. Он мог узнать, виновны ли вы, лишь взглянув на ваши брови.

Он измерял людей. Штангенциркулем и стальной линейкой. И тихо записывал свои измерения и проводил некоторые расчеты, как, к примеру, разделить длину носа на окружность головы и умножить на расстояние между глаз. И таким образом он мог точно утверждать, что вы — лукавый, не заслуживающий доверия закоренелый преступник. А минут через двадцать, проведенных в обществе его подчиненных и менее изысканных инструментов допроса, его догадки, чаще всего, подтверждались.

Каждый в чем-нибудь да виновен. Ваймс знал это. Любой коп знает это. Именно так ты поддерживаешь свой авторитет — любой человек, разговаривая с полицейским, в тайне боится, что вы можете прочесть виновность на его лбу. Конечно же, это не так. Но вы так же не должны тащить кого-либо с улицы и дробить его пальцы молотком, чтобы узнать, в чем именно эта вина заключается.

Каченса в конце концов бы нашли лежащим мордой в пыли где-нибудь на улице, если бы Ветрун не посчитал его полезным. Никто так не вынюхивал заговоры, как Каченс. И он стал главой Неназываемых, по сравнению с большинством из которых сержант Стук мог показаться Лучшим Полицейским Месяца. Ваймсу всегда было интересно, как он поддерживал свое руководство, но, может, головорезы каким-то звериным чутьем угадывали в нем рассудок, который добрался до бандитизма длинными окольными путями и мог во имя какой-нибудь причины придумать такие зверства, о которых беспричинность даже и не мечтала.

Нелегко жить в прошлом. Нельзя вздуть кого-то за то, чем он занимается, или о чем мир узнает позже. Нельзя даже никого предупредить. Никогда не знаешь, что может изменить будущее, но, если он правильно понял, история, точно пружина, возвращается к первоначальной своей форме. Все, что можно делать, это лишь изменять маленькие, незначительные детали. С большими он просто ничего не мог поделать. Сирень скоро расцветет. Скоро начнется революция.

Ну… что-то вроде революции. Хотя это не совсем верное слово. Будет основана Народная Республика Улицы Паточной Шахты (Правда! Справедливость! Свобода! Достойно оцененная Любовь! И Вареное Яйцо!), которая просуществует несколько часов. Странная свеча, что горела слишком быстро и погасла, точно фейерверк. А еще — обыск дома боли, и…

В любом случае… ты должен делать ту работу, которая перед тобой, как всегда поступают полицейские, лишенные воображения.

Он встал около часа пополудни. Лоуни закрылся в операционной, занимаясь чем-то, что включало в себя громкие вскрики, которые были частью чего-то еще. Ваймс постучал в дверь.

Через мгновение она приоткрылась. На лице доктора была повязка, а в руке — очень длинные щипцы.

— Да?

— Я ухожу, — сказал Ваймс. — Проблемы?

— Не слишком серьезные. Слойду Гаррису не повезло в картах. Пошел тузом.

— Это несчастливая карта?

— Да, если Большой Тони знает, что не сдавал ее тебе. Но я ее скоро вытащу. Если собираетесь кого-то побить сегодня, постарайтесь сделать это до того, как я лягу спать, хорошо? Спасибо. — И Лоуни захлопнул дверь.

Ваймс кивнул древесине и вышел размять ноги и что-нибудь поесть. Завтрак ждал его на лотке, висевшем на шее одного человека.